Наталья Павлищева - Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
Странный все же был человек Петр Федорович. Не будь он наследником русской короны, может, сложилась бы его жизнь с раннего детства иначе, смог бы стать счастливым офицером в армии обожаемого императора Фридриха, играл бы с ним в одном оркестре и был доволен. Но судьба распорядилась иначе…
И все же для кого были все эти постройки в Петерштадте? Жену он туда не приглашал, разве что на концерты.
У Петра новый слуга-приятель. Или даже наставник? Возможно, второе, потому что великий князь основательно попал под влияние невесть откуда взявшегося голштинца Брокдорфа, личности для Екатерины просто невыносимой. Брокдорф сразу стал вмешиваться не только в повседневные занятия Петра, но и в его голштинские дела. Это было тем более неприятно, что Петр давно свалил почти все голштинские бумаги на Екатерину.
Произошло это как-то само собой и стало привычным. Несчастный Цейц, которому никак не добиться подписи великого князя на нужных бумагах, однажды в отчаянии просто возопил:
— Ваше высочество, вы только скажите одно слово: да или нет!
Петр был основательно пьян и вникать ни во что не желал. Вообще-то Цейц мог и сам все решить, но не смел этого делать. И тут на глаза великому князю попалась супруга, ткнув в Екатерину пальцем, он хихикнул:
— А вот у нее спроси, она и скажет: да или нет.
Бедолага растерянно смотрел на повалившегося прямо в одежде на кушетку великого князя и топтался на месте. Поняв, что большего и сегодня не добьется, он все так же растерянно повернулся к княгине, намереваясь поинтересоваться, можно ли подойти к его высочеству, когда тот проснется.
Но неожиданно дело приняло совсем другой оборот. Екатерина, спокойно глядя на Цейца, протянула руку:
— Давайте бумаги.
Управляющий протянул листы великой княгине. Вот уж чего он не ожидал от молодой женщины, так это того, что та станет внимательно изучать содержание, а не просто черкнет внизу подпись по его указке. Конечно, пришлось многое объяснять, все же Екатерина вовсе не была знатоком скучных дел, тем более в далекой теперь Голштинии, но она разбиралась! Цейц был просто в восторге:
— Ах, Ваше Высочество, я непременно расскажу императрице о вашей помощи!
— Не вздумайте этого делать! — После первой резкой фразы Екатерина словно опомнилась и добавила уже мягче: — Не сносить головы ни мне, ни вам, ни великому князю. Совет он имеет права просить только у Ее величества и никого другого. Так что вам либо нужно было идти к императрице…
— О, нет! Только не это! Скорее я дождусь, пока проснется Его Высочество.
— … либо показывать бумаги мне и молчать об этом, — со смехом закончила Екатерина.
Ей не слишком хотелось заниматься скучными бумагами, но, во-первых, заняться было просто нечем, во-вторых, это пусть и небольшой, но все же опыт, который обязательно (она это чувствовала!) пригодится в будущем. Так голштинские дела плавно перетекли в ее ведение. Нет, она не распоряжалась, она просто просматривала бумаги, советовалась с Цейцем, принимала решение, и Петру оставалось только действительно поставить свою подпись. Великому князю такая помощь жены очень понравилась и пришлась кстати, княгиня оказалась весьма разумной… В награду муж… дал ей кличку «Мадам ла Ресурс». Зато теперь от него отстали со скучными бумагами и любую нехватку денег, а Голштиния средств давала совсем немного, можно свалить на неумелость и бестолковость жены.
Чтобы она могла ставить свою подпись в документах, Петр даже издал указ, уполномочивающий Екатерину на управление делами Голштинии. Однако об этом указе знали всего трое: он, она и весьма довольный таким поворотом дел Цейц.
И вот теперь в эти дела, как слон в посудную лавку, влез Брокдорф. Нет, он не собирался ни с чем разбираться или чем-то заниматься, он вознамерился тратить! И даже не тратить, а подбивать на безумные траты своего венценосного приятеля.
Брокдорфа Екатерина невзлюбила с первого взгляда, сама не зная почему. Голштинец ответил ей взаимностью. Они даже обменялись прозвищами: «пеликан» и «гадюка». Ее прозвище тут же подхватил Петр, а за ним все его окружение. Брокфорд мгновенно разглядел все слабости великого князя и прекрасно понял, как их можно использовать.
— Ваше высочество, полноте играть с куклами…
Петр напрягся, он уже откровенно симпатизировал голштинцу, а тот вдруг вот этак…
— …пора браться за живых солдат.
— Но меня не отпустят в армию, тетка боится, чтобы со мной чего не случилось.
— Я не о войне говорю, вам нужно завести полк голштинских солдат и тренировать его.
В первое мгновение от такой идеи Петр даже обомлел, потом восхищенно сверкнул глазами:
— Как у императора Фридриха!
— Конечно.
— А где взять?
— Привезти из Голштинии.
Это было нетрудно, набрать в Голштинии даже опытных солдат можно, только вот как их оплачивать? Екатерина развела руками:
— Петер, Голштиния не может дать столько денег. Кроме того, гофмейстер тут же доложит Ее Величеству…
Ах, как она своими практическими соображениями всегда умеет разрушить мечту! А еще твердит, что он приземленный и не способен мыслить широко. Тут такая идея, а ей все деньги!
Петр чувствовал, как растет раздражение на жену, хотя умом понимал, что та права, денег на содержание голштинского полка нет, да и русские гвардейцы, охраняющие великокняжескую семью, тоже не будут рады такому соседству. И гофмейстер Александр Шувалов не позволит. Во всем права Екатерина, но именно эта правота страшно злила Петра.
В дело вмешался Брокдорф, ставший почти правой рукой. Он убеждал Шувалова:
— Граф, в сущности, это не больше, чем игра, но с живыми куклами… Ведь играл же ваш знаменитый император Петер, дед его высочества, со своими полками, почему это нельзя внуку? Уверяю вас, в будущем император Петер не забудет вашей помощи…
Самого Петра мало волновало, во что и с кем играл его дед Петр Великий, он желал подражать императору Прусскому Фридриху, и только ему.
У Александра Шувалова усиливался нервный тик, правый глаз дергался, уже почти не переставая. И как только Чоглоков умудрялся справляться с этим сумасшедшим? До того как Петр станет императором, можно и не дожить. Кто знает, как отнесется Елизавета Петровна к такому сумасшествию.
Императрица отнеслась почти спокойно, она просто не желала видеть своего племянника, а потому его военные игры в Ораниенбауме были Елизавете Петровне на руку, пусть лучше марширует с голштинцами, чем говорит глупости на заседаниях Совета.
Брокдорф добился своего, к полному удовольствию великого князя, — голштинский полк прибыл в Ораниенбаум и встал лагерем. Петерштадт спешно достраивался, и хотя дворец с его картинной галерей предназначался вовсе не для голштинских солдат, зато казармы, кирха и плац были для них.
Екатерина, словно в противовес мужу, занялась совсем иным. Она нашла общий язык с Ламберти и вплотную занялась садом. Он муштровал солдат, она выращивала цветы; он с утра до вечера разводил свои караулы и устраивал разносы провинившимся, она планировала аллеи, беседки, лабиринты, фонтаны; он пьянствовал, она уходила с фрейлинами на прогулки…
Жизнь в Ораниенбауме Екатерине в общем-то нравилась, здесь были верные ей люди, до которых просто не доходили руки у Елизаветы Петровны. К тому же теперь за великой княгиней присмотр был куда меньше.
Она вставала с первыми лучами солнца, а то и до рассвета, вылезала в окно и отправлялась с егерем Степаном на утиную охоту. Муж и не подозревал, что его супруга метко стреляет, иначе заставил бы делать это по всем правилам на стрельбище. Если позволяла погода, она отправлялась на небольшой лодочке в море всего лишь с рыбаком-чухонцем Микка, который моря не боялся и мог отплыть далеко от берега. Живая, подвижная, немыслимо похорошевшая после рождения сына, всегда приветливая и веселая (никто не должен знать, что на душе!), Екатерина была прямой противоположностью своему мужу. У нее от свежего воздуха и физических упражнений здоровый румянец, у него с перепоя лицо зеленого цвета; у нее веселый, цветущий вид, у него мешки под глазами и вечная тошнота от вонючей трубки; у нее, казалось, ходил ходуном каждый суставчик, он с трудом таскал ноги из-за ночных бдений и вечного похмелья…
Лизка Воронцова во всем поддерживала Петра, а потому здоровым и красивым видом также не отличалась. Странная это была троица. Та, которую природа пусть не наделила особой красотой, но и не обидела, следила за здоровьем, рано вставала, умеренно ела, каждое утро протирала лицо кусочком ароматного льда, много времени проводила в движении и на свежем воздухе, поэтому выглядела свежей, молодой, здоровой. А Петр и Лизка Воронцова, которым нужно бы следить за собой с утроенной энергией, напротив, не спали ночами, пили, курили и выглядели соответственно.
