Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость
-Ура! – невольно вырывается у меня. Я сделал это! Кто бы говорил: Но я сделал это! Здесь царит немыслимая фантасмагория!
Будто услышав мое «Ура!» и восприняв его как тост, четверо, нет, пятеро шатающихся серых скотин поднимаются, полные стаканы в руках, и начинают, тяжело вышагивая, с топотом делать танцевальные па в такт музыке, доносящейся из граммофона, и при этом снова поднимают высоко вверх перья с пола. А затем, когда звучит аккордеон, хватают друг друга за руки и пьют так поспешно, что красное вино из уголков рта стекает по подбородку на кителя. После чего целуются, да с таким причмокиванием, что кажется, они лупят друг друга по мордасам.
А это еще что такое?! Один ефрейтор подходит к другому, обнимает и, прижавшись к нему в танце, лезет рукой ему в ширинку!
Ну, все, хватит! Теперь здесь для нас все закончилось! Хочу подняться – но в эту секунду кто-то с силой нажимает мне на плечи сзади и втискивает обратно глубоко в кресло. Странное безволие мешает мне воспротивиться этому.
Теперь один вояка стоит, сдвинув пилотку на затылок, на столе и, в момент, когда аккордеон на мгновение смолкает, пытается пропеть соло, словно на клиросе:
- Наступил Судный день, и мы все стоим пред Престолом Твоим, / Мы твердо стоим в своей к Тебе верности / И готовы вскричать аллилуйя / если только позволишь это нам сделать!
- Позволишь сделать – позволишь сделать! – эхом вторит другой и затем кричит как резаный: – Да поможет нам Бог!
Затем кричит «певец»:
- Так поднимем же наши кубки! – и показывает, как он может прицельно влить струю вина сверху в свой широко открытый рот. Пара человек вторят ему и поскольку это им не удается, устраивают полный разгром.
Прибывают новые гости. Из беспорядочного крика царящей неразберихи криков узнаю, что один из них был подстрелен часовым снаружи. Тут он уже и сам приходит хромая и падает на стул. Парень стонет и сильно потеет. Пуля попала ему в правое бедро. Надеюсь не в вену, думаю про себя и вдруг ловлю себя на мысли: Такое же могло и с нами случиться.
- Святый Боже! Ну и тупые засранцы! – ругается раненый.
Кто-то, увидев кровь, кричит во всю глотку, зовя санитара.
- Где этот чертов долбоеб?
Не хочу осматривать подстреленного, и кроме того, мой мочевой пузырь требует опорожнения.
Когда выхожу, наступаю на что-то скользкое, напоминающее волосы. Проклятые перья кружатся повсюду: Несколько даже приклеились к моей нижней губе.
Пехотинец подходит с фонариком и направляет луч света на пол. При этом произносит:
- Осторожнее, господин лейтенант. Тута повсюду кишки от резанной тели, – и затем хочет повторить мне это еще и на литературном немецком языке, но выдает только:
- Теленка тут резали. Осторожно! Вот свиньи!
Тут только ощущаю кисловатый смрад. За мной кто-то, шатаясь, топает из проема дверей и пьяно бормочет:
- Цистерну воды выссу!
Делаю вид, что ухожу, чтобы он не обоссал меня.
В целом снаружи все выглядит почти уютно.
Желтый свет льется из окон, неверные тени скользят в льющимся из дверей свете. А над всем этим царит звук аккордеона. Русский аккордеон, я бы сказал. Но затем мелькает мысль: Мы должны немедленно уехать отсюда!
Возвращаюсь обратно в дом, но Бартля нигде нет. На кухне, наверное. Нажимаю на дверь, прохожу, делая два шага вперед и останавливаюсь как вкопанный.
Перед собой вижу что-то неимоверное и пугающее.
Сапоги с коротким голенищем и вокруг них сплетение из штанов и подтяжек, голые, волосатые ноги, волосатая задница, подол грязной рубашки и связка одежды. Задница подрагивает и толкается. Снова и снова: Из одежды виднеется лицо – такое красное, как у задушенного. Где здесь верх, где низ? Все же, это кухня! И здесь, прямо в кухне, сношаются. Сзади! Как собаки.
Красное лицо пялится на меня. И то ли мой автомат, то ли вид офицерской фуражки на моей голове, заставляет парня, который с таким придыханием мучился позади, вылезти из-за юбок, и его член, красный как морковка, торчит во всю свою силу. Но вот парень вытягивает вперед верхнюю часть туловища, покачиваясь взад-вперед, и сотрясаясь, будто от судорог, толчками брызжет белой спермой в свое распаренное, красное лицо. Затем застывает на одно мгновение – после чего сгибается пополам, словно получил поддых.
Мелькает мысль: В профессиональной терминологии это называется Interruptus .
И только тут узнаю в этом парне «кучера».
Стоп машина! Задница, из которой «кучер» вытянул свою морковку, словно увеличивается в размерах: Бледная луна выглядывает из тряпок.
Буквально убегаю прочь и захлопываю за собой дверь. В прихожей опускаюсь на старый диван. Внезапно вокруг меня начинается чистое безумие: развязные, пьяные бабы с вуалью из оконных занавесок на лицах, танцуют дикие танцы. Одной из неистово прыгающих пьяных баб засунули бутылку шампанского между ног. Она тянет за собой занавеску. Пьяный солдат орет с пола:
- Я вставил его туда! – и затем еще: – Держим пари? Почувствуй-ка!
Кто-то хочет влить мне в рот водку, но при этом лишь обливает лицо. Я хочу кофе, а не водку.
Какое-то бесконечное безумие. Как-нибудь выбраться наружу.
Опустились ли уже сумерки?
Крик петуха звучит пронзительно резко.
В сумеречном свете понимаю, что в конюшне тоже творится полная вакханалия. Прямо рядом с коровами, в проходе, копошатся несколько тел на раскиданной соломе. Слышу женский визг. Скрипы, потрескивания, крики, стоны, шум, громкая ругань. Затем пронзительный визг, затем лишь шепот – но сдавленный и будто затаив дыхание.
И тут замечаю, что пахнет горелым. Кто-то кричит: «Пожар!»
Как от взрыва взлетает вверх кусок крыши конюшни. С опущенными штанами кто-то выскакивает на улицу и мечется туда-сюда. Рев и крики раздаются со всех сторон.
Образовывается цепь людей передающих ведра с водой, но уже нечего спасать. Жар быстро становится таким сильным, что никто не может приблизиться к конюшне достаточно близко. В полугустой тени вижу, как один солдат стоит, оскалив зубы и выставив как горилла челюсть, а его рука двигается в штанах.
«Кучер»!
Скоро вся ферма горит ярким пламенем. От поющего шума, доносящегося со всех сторон, чувствую себя как в церкви. Приходится постоянно сглатывать, чтобы не захлебнуться в слезах, так сильно я надышался этим резким, охватывающим полнеба желто-оранжевым жаром.
Торжественные всполохи пламени! Они вытягиваются в небо, напоминая руки осужденных. Над ними при этом взмывают вихри мириад сверкающих искр, высоко выброшенных огнем в черноту ночи.
Проходит немного времени, и горящие стропила падают вниз в самое пекло и в своем падении взмывают высоко вверх новые мириады золотых искр.
Время от времени вижу какую-то тень, метущуюся перед огнем. Но на самом деле никто больше не тушит пожар. Он просто выгорает.
Спереди мне жарко, а спине холодно. Поворачиваюсь и немного согреваю спину. Странные тени передвигаются за мной туда-сюда. Ослепленный огнем, не могу точно понять, что является причиной массового рассмотрения.
Ах! Это же испуганные, потерявшие рассудок от пожара коровы! Слава богу, что хоть кто-то додумался выпустить их на волю!
Затем присаживаюсь на стоящую рядом деревянную тачку и пристально смотрю на огонь. При этом забываю о боли, но замечаю, как сквозь брюки в меня проникает влажность древесины.
Никакого больше чувства времени. Вокруг царят лишь треск и шум.
Серый утренний свет начинает разгонять ночной воздух. Этот свет поднимается не на востоке над линией горизонта, а опускается сверху вниз. Тонкий утренний туман пахнет пеплом.
От одной из спутанных в неразберихе пожара черных балок высоко разбухает молочно-белый дым. При ближайшем рассмотрении вижу, что отдельные балки покрыты серым пеплом, под которым тлеет отдельными очагами розовое пламя. Если бы сейчас поднялся ветер, то из этой баррикады балок сразу бы снова полыхнуло пламя.
Земля покрыта бледно-серым пеплом: Стою словно в обруче из пепла. Там и сям лежат обугленные куски дерева, окружающие меня как черные кораллы.
Когда собираюсь уходить, приказываю себе: Осторожно!
Грязное месиво из сажи, пепла и воды – скользкое как мыльная пена. И нигде нет воды, чтобы умыться: Всю воду израсходовали. Вижу полное воды синее, эмалированное ведро, но на воде плавают толстые хлопья сажи.
Бог мой, а на что похожа моя обувь?! Эта чертова грязь, эта жесткое, липкое месиво! Отвращение пронзает меня. Повязка на руке тоже совершенно грязная. Где же теперь я смогу получить новую перевязку?
Я, наверное, спятил, когда приказал лешему въехать в эту Богом проклятую ферму! Чувствую себя настолько скверно, что едва волочу ноги, с трудом переставляя их.
Весь мой скелет словно скован неведомой рукой. Или это мышцы тела так одеревенели? С трудом могу поверить тому, что больше не могу нормально передвигаться с этой моей жестко укрепленной на теле рукой. Удастся ли мне хотя бы добраться до «ковчега»?
![Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]](/uploads/posts/books/239695/239695.jpg)
