Штефан Хейм - Хроники царя Давида
Через несколько дней в мой дом пришел царский гонец и передал мне, что я должен явиться завтра пред очи мудрейшего из царей, имея при себе все документы, касающиеся прекрасной истории о нежной любви царя Давида и госпожи Вирсавии, а также рождения второго ее сына, нареченного Соломоном в память о мире, заключенном между ГОсподом и Давидом.
Кроме того, гонец передал мне медную пластинку, на которой была выгравирована царская печать; ее я должен был предъявить стражникам у входа во внутренние покои дворца.
Шем и Шелеф, мои сыновья, были в восторге от этой пластинки; они рассказали мне, что хелефеи и фелефеи расквартированы во многих домах города, а слуги Ванеи, сына Иодая, приходили в школу и расспрашивали учителей и учеников об их отношении к мудрости мудрейшего из царей Соломона, к ценам на зерно и к Храму, что приказал построить царь ГОсподу. Шем и Шелеф, в свою очередь, хотели узнать у меня, правда ли то, что царь Соломон заболел от страха, дрожит и трясется так, что двое слуг, один справа, другой слева, должны поддерживать его под руки; правда ли, что девица Ависага, сунамитянка, которая прежде нежно пестила царя Давида, спит теперь с принцем Адонией, а священник Садок посылает для продажи на базаре лучшее мясо с жертвенного алтаря; получает ли дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, прибыль от использования принудительного труда на строительстве Храма; и на самом ли деле комиссия по выработке Хроник царя Давида, для которой я работаю, есть шайка мошенников, искажающая факты и передергивающая слова; короче говоря, правда ли, что все царство Израилево стоит на краю гибели.
Я разразился гневом и отругал своих сыновей за то, что они собирают слухи и отвлекают себя дурными мыслями, вместо того чтобы изучать заповеди ГОспода, переданные нам нашим учителем Моисеем. Я был глубоко взволнован: если о таких вещах болтают на улицах, тем более молодежь, то вполне может случиться, что те, кто идет по пути, завещанном ГОсподом, закончат свои дни на плахе, ибо если власть имущие чувствуют угрозу для себя, они начинают бить праведников.
На следующее утро я отправился в царский дворец. Когда меня проводили к царю, я увидел там дееписателя Иосафата, сына Ахилуда, и всех членов комиссии, за исключением Ванеи, сына Иодая. Поднимаясь с колен, я не мог удержаться, чтобы не бросить на царя быстрый взгляд, чтобы убедиться, действительно ли он дрожит и трясется, как утверждали Шем и Шелеф.
Царь, постукивая ногой по основанию трона и поглаживая херувима, что был справа от него, спросил:
— Что глядишь ты на меня так, словно я болен? Разве я похож на Саула, лечить которого пригласили отца моего Давида?
Я низко поклонился и сказал, что глаза мои ослеплены блеском, который оставлен на лике царя духом ГОсподним.
— Неужели? — мрачно отозвался царь. — А я думал, что выгляжу сегодня не блестяще: ведь я всю ночь не сомкнул глаз, размышлял над убранством Храма. Я предполагаю покрыть все внутри золотом, на стенах поместить резьбу — херувимы, пальмовые листья, цветы, а у оракула поставить двух херувимов из масличного дерева, каждый высотой в десять локтей, с расправленными крыльями; крыло одного из них будет касаться одной стены, крыло второго — другой стены, другие же крылья соединятся посредине Храма.
Соломон посмотрел по сторонам, словно ожидая чего-то, и я поспешил заверить, что его замыслы в высшей степени величественны и что Храм несомненно станет одним из чудес света.
— Эфан, — сказал он, — ты для меня прозрачен, как Есевонские ручьи, что у ворот Батраббима, сквозь воды которых видны черви, извивающиеся в глубине, на дне. На самом же деле ты думаешь: пусть царь Соломон строит Храм во славу не себе, а БОгу, но люди, что будут приходить отовсюду, скажут: поглядите на роскошь Храма Соломонова! Знай же, что роскошные царские одежды значат для маленького человека больше, чем штаны, которыми он прикрывает свою наготу, а сверкающий золотом Храм для него важнее, чем медная монета в собственной руке, — таковым ГОсподь сотворил человека.
Он перестал гладить херувима и сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладонь. Я сказал, что его понимание человеческой натуры непревзойденно, и наивен тот, кто полагает, что может скрыть от мудрейшего из царей свои мысли.
— Далее, ты думаешь, — продолжал Соломон, — почему это царь вмешивается во все дела, ведь только глупец сует свой нос в каждый горшок? Но я тебе скажу: вождь, который желает сохранить голову на плечах, должен не только заниматься войной и миром, не только следовать слову ГОспода, но и заботиться о том, каким цветком какую стену украсить, какими словами запечатлеть то или иное событие. Ибо власть неделима: если выпадет хоть один камень, может рухнуть все строение.
Он поднялся с трона и огляделся, будто кого-то искал; затем взгляд его снова остановился на мне. Я поспешно заверил, что строение, которое поддерживается ГОсподом, устоит и при землетрясении.
— А как чувствует себя твоя наложница Лилит? — вдруг спросил Соломон. — Видно, я все-таки возьму себе в жены дочь фараона, и построю ей дом, и должен буду дать ей прислугу, ибо не гоже поселить ее Вместе с другими царскими женами.
Я сказал, что весь Израиль будет вне себя от радости в связи со свадьбой и союзом с Египтом, однако от Дана до Вирсавии наверняка богатый выбор служанок, причем более привлекательных и более подходящих для услужения дочери фараона, чем моя наложница Лилит.
Царь ткнул меня в грудь вытянутым пальцем.
— Но я желаю оказать тебе честь, Эфан. Дееписатель Иосафат, и пророк Нафан, и Ванея, сын Иодая, в один голос хвалят твое усердие; и посему…
У дверей возник шум, послышался голос Ванеи и бряцание оружия. Царь торопливо обернулся и поспешил навстречу Ванее.
— Свершилось? — спросил он.
— Свершилось, — ответил Ванея.
— Ты поразил его?
— Поразил.
— И он мертв?
— Мертв.
— Да благословен ГОсподь!
— Аминь! — отозвался Ванея.
Мое сердце наполнилось страхом: я догадался, чье имя было вычеркнуто из списка, переданного царем Давидом на смертном одре своему сыну; мудрейший же из царей Соломон, когда возвратился к своему трону и уселся на него, казалось, испытывал огромнейшее облегчение.
— А теперь, — объявил он, — коль вся комиссия по составлению Единственно Истинных и Авторитетных, Исторически Точных и Официально Признанных Хроник об Удивительном Возвышении и так далее, включая Эфана, нашего редактора, собралась, давайте начнем заседание.
Вслед за этим Иосафат, сын Ахилуда, велел мне вкратце пересказать царю прекрасную историю нежной любви отца его Давида и госпожи Вирсавии в том виде, как я ее узнал. Я сделал это, опустив в своем рассказе некоторые детали, касающиеся слабостей, свойственных всем людям, и закончил свое повествование словами: «И утешил Давид жену свою Вирсавию, и вошел к ней, и лежал рядом с ней, и родила она сына, которого нарекли Соломоном». А затем добавил: «И возлюбил ГОсподь Соломона».
Царь улыбнулся.
И тут мне пришла в голову мысль: как бы повел себя я, что бы я делал, если бы мне рассказали, что мой отец приказал убить мужа моей матери, и сам я — плод греха, более тяжкого, чем разрушение семьи.
Царь продолжал сидеть в той же позе и улыбаться.
Наконец вперед выступил Иосафат:
— Повелителю моему известна позиция членов комиссии по отношению к вопросу об отражении в исторических трудах неудобоваримых фактов: мы считаем, что сообщать о них следует, но весьма сдержанно, представляя их угодными ГОсподу, от которого проистекает вся мудрость. Однако в данном случае все мы, кроме Ванеи, сына Иодая, полагаем: как эту историю ни представь, она бросает тень на избранника ГОспода и царицу-мать и выглядит весьма двусмысленно. Это оставляет нам очень небольшой выбор в отображении столь важного события, как рождение мудрейшего из царей Соломона и законность наследования им престола — либо мы вообще не будем затрагивать этот вопрос (но зачем тогда нужны Хроники царя Давида!), либо придумаем новую, подкорректированную версию истории о согревающей сердце, нежной любви, в которой укажем, что Урия умер от несварения желудка или от заражения крови, а Давид увидел Вирсавию с крыши своего дома уже после того, как она овдовела. Но, к сожалению, события эти происходили не в седой древности, а в весьма недалеком прошлом, во времена, которые хорошо помнят тысячи живых свидетелей, так что оба варианта — и замалчивание, и приукрашивание — могут вызвать отрицательную реакцию в Израиле. Посему просим мы мудрейшего из царей принять столь же достойное решение, как в свое время по делу двух блудниц, судившихся из-за ребенка.
Царь обратился к Ванее:
— Значит у тебя иное мнение?
— Господа переоценивают значимость слова. — Ванея насмешливо кашлянул. — Если царь Соломон возжелает быть сыном, скажем, непорочной девы и голубя, спустившегося с небес, я отправлю по городам и весям шесть сотен своих хелефеев и фелефеев, и завтра весь Иерусалим будет клятвенно заверять, что так оно и есть.
