А. Сахаров (редактор) - Елизавета Петровна
Общество перешло в сад, где и расселось вокруг стола, куда слуги принесли воду со льдом и вино.
– Боюсь только, что мсье Столбин не поймёт меня, – сказала Полетт.
– Я понимаю гораздо лучше, чем говорю, – отозвался тот.
– А чего он не поймёт, он спросит у меня, – заметила Жанна. – Ну говори же, Полетт, говори!
– Так вот, дорогие мои. Вы знаете, что в последнее время главный интерес сосредоточился вокруг кандидатуры на место покойного Тремуйля. Король, осаждаемый с трёх сторон, совершенно потерял голову, но мне с сестрой удалось всё-таки склонить его на нашу сторону. Не буду описывать вам все наши мытарства, ухищрения, старания. Скажу просто, что теперь в моих руках находится подписанный королём приказ о назначении на место Тремуйля, дающий право указанному в приказе лицу требовать в случае отмены приказа возмещения в четыреста тысяч ливров. Вместо имени там оставлено пустое место. Стоит мне только вписать туда кого-либо – и готово!
– Молодец, Полетт! – сказала Жанна.
– И что только эти бабы с нашим братом делают! – ворчливо кинул Очкасов.
– Конечно, Луиза, как истинная овечка в области политики, хотела сейчас же вписать имя герцога Люксембургского. Но я попросила её предоставить это дело мне. Пока имя не вписано, приказ является сильным оружием в моих руках. Ведь мы хотели показать кардиналу Флери степень своего влияния. Уже тот факт, что приказ у меня, доказывает нашу победу и торжество. Но как знать, говорила я, в какую сторону обернутся обстоятельства? Вчера днём выяснилось, что то совещание, которое мы задумали ещё в прошлом месяце, должно состояться сегодня…
– Разве? – спросил Суврэ. – А я ничего не знал!
– Вот поэтому-то я и отправилась разыскивать вас у Жанны! – ответила принцесса. – Вы внесены в список приглашённых лиц. Ну, слушайте дальше! Уже совсем поздно вечером ко мне вдруг является маркиза де Бледекур и просит принять по очень важному делу. Оказалось, что её прислал ко мне сам кардинал. Флери передал мне через неё свои условия: или я дам сейчас же честное слово, что на место Тремуйля будет назначен молодой Флери, или все мои планы и замыслы потерпят полное крушение: он не только провалит мои проекты в глазах короля, но даже, если король всё-таки согласится со мной, устроит так, что Франции станет невозможным вмешиваться в русские дела, не восстановив против себя всей Европы. Маркиза Бледекур прямо указала мне, что кардинал не остановится ни перед чем. Война или мир – это всецело зависит от моего ответа!
– Но разве кардинал знал о существовании имеющегося у тебя приказа? – спросила Жанна.
– Нет, но он понимает, что, если к его желаниям присоединюсь и я, тогда король не устоит.
– Что же вы ответили? – спросил маркиз.
– Я ответила, что не могу дать теперь никакого ответа, что я рада миру с кардиналом, но не испугаюсь и войны. Во всяком случае, я должна сначала знать, могу ли я твёрдо рассчитывать на поддержку кардинала, если решу оказать ему просимую любезность. Маркиза дала мне от имени Флери его честное слово! После ухода маркизы, кинувшей мне на прощанье, что кардинал усмотрит в уклончивости ответа вызов, я стала обдумывать положение. Я решила до исхода нашего совещания ни в коем случае ничего не решать. Посмотрю сначала, как будет держать себя кардинал. Кроме того, я хотела посоветоваться и с вами, друзья мои.
– Полетт, – сказал маркиз, – повторяю вам то, что я однажды уже говорил вам: не перетягивайте струн, потому что даже победа над кардиналом будет для вас поражением. Вы поступили очень умно, выказав такую твёрдость. Но сумейте вовремя пойти на соглашение!
Полетт хотела что-то ответить, но в этот момент калитка сада открылась, и показался высокий красивый молодой человек, одетый со всей щепетильностью французских щёголей XVIII века. Полная гордого достоинства свобода манер ясно доказывала его принадлежность к хорошему обществу. Это был Семён Кириллович Нарышкин,[55] один из многих интимных друзей Елизаветы Петровны, за которого она одно время даже мечтала выйти замуж, причём был проект объявить Нарышкина и Елизавету императором и императрицей. Излишняя горячность Нарышкина повела к обнаружению заговора, что, как уже знает читатель, заставило его бежать во Францию и поселиться там под псевдонимом Тенкин.
Представив Нарышкина всему обществу, Жанна сказала:
– Мы между своими, Семён Кириллович, а потому оставим всякие подходцы и полунамёки. Двое из этих господ, а именно милая виконтесса де Вентимиль и мой друг, маркиз де Суврэ, будут присутствовать сегодня на совещании, где решится вопрос о французском вмешательстве в наши дела. Едва ли мне надо говорить вам, что этот момент может оказаться поворотным в ту или другую сторону для наших общих стремлений. Поэтому нашим друзьям важно прийти на совещание как можно более вооружёнными фактическими данными…
– А главное, – перебила её Полетт, – не будем терять времени, потому что его у нас очень мало. Через десять минут я должна ехать и увезти с собой маркиза.
– Но, пожалуйста, спрашивайте, виконтесса, – с любезным поклоном ответил Нарышкин, – я к вашим услугам!
– Мне важно узнать следующее: каково здоровье императрицы, нет ли распоряжений относительно престолонаследия, каковы отношения между принцессой Анной, её величеством и герцогом Бироном, как относится общество ко всему происходящему и…
– Позвольте мне сначала ответить на эти вопросы, виконтесса! – прервал её Нарышкин. – Здоровье её величества плохо. Припадки подагры всё усиливаются, кроме того, её лейб-медик Шварц говорил мне по секрету, что императрице грозит опасность со стороны одного из нежнейших внутренних органов. Сообразно с физическим страданием нарушается также правильная деятельность мозга. Императрица никогда не была сильна головой, но в последнее время она становится окончательно игрушкой в руках Бирона…
– Ну, она всегда была ею! – заметила Жанна.
– Но не до такой степени, как теперь. Прежде герцог хоть немного опасался её, если не как императрицы, то как ревнивой женщины, а теперь он без удержу предаётся своим развратным наклонностям. Между прочим, усилением влияния герцог воспользовался, чтобы нарушить добрые отношения между императрицей и принцессой Анной. Теперь уже считают непреложным фактом, что императрица ни в коем случае не сделает принцессу Анну своей наследницей…
– Но к кому же перейдёт трон? – спросила Жанна.
– Этот вопрос не решён. Императрица ждёт последствий брака принцессы с принцем Ульрихом и, как уверяют, передаст корону их потомству. Говорят, что указ уже заготовлен, но его держат в секрете…
– Но ведь этот брак ещё не заключён? – спросила Жанна. – Насколько я слышала, его собираются отпраздновать этим летом?
– Да, это – правда.
– А если бы императрица умерла теперь же?
– То это было бы равносильно полному крушению всех наших планов, – перебил Жанну маркиз Суврэ, – потому что партия принцессы Елизаветы ещё не окрепла и, следовательно, не будет способна решительным ударом сделать кандидатуру царевны бесспорной!
– Мне кажется, что маркиз совершенно прав, – сказал Нарышкин. – Мой собственный печальный опыт показал мне, что наше общество в достаточной мере разобщено. Если послушать наших бояр, когда они говорят под влиянием даров бога Бахуса в безопасном месте, то они готовы хоть сейчас кинуться на защиту попранных прав царевны; но в решительный момент никто не хочет идти первым, каждый опасливо озирается по сторонам, а этим промедлением может воспользоваться всякий кому не лень! Мне кажется, что этим случайным замечанием я ответил также и на ваш последний вопрос, виконтесса. Наше общество негодует, наше общество возмущено, но это негодование, это возмущение проявляются лишь в пустом ворчании. Только тогда, когда каждый недовольный вполне ясно увидит свою выгоду в перемене царствования, можно рассчитывать на действительную помощь общества. Но необходимо принять во внимание также и то, что интересы отдельных частей общества различны, а потому на его недовольстве ещё ничего строить нельзя.
– То есть, иначе говоря, – сказала Полетт, – вы считаете, что переворот в России почти невозможен?
– Нет, виконтесса, – ответил Нарышкин, – этого я отнюдь не считаю. Я нахожу только, что на общество полагаться нечего, хотя бы потому, что в том смысле, как понимаете его вы, французы, общества у нас в России нет.
– Что же нужно для осуществления переворота?
– Прежде всего деньги, потом помощь иностранной державы.
– В чём вы видите помощь иностранной державы?
– В умелом отвлечении русского правительства от внутренних забот к внешним.
– Ещё один вопрос. Если, по-вашему, на общество полагаться нечего, то на какой же слой… на какую же касту, что ли, могут опереться заговорщики?
– Главным образом на военных. У нас, в России, это и всегда было решающей силой, а теперь русским военным грозит ряд ограничений, что вызывает среди них глухое брожение.
