Григорий Хохлов - Доля казачья
— Господин Тарада, я нуждаюсь в вашей помощи. Мне не хотелось Вас просить об этом, но другого выхода нет. Только вы сможете помочь моему другу Василию Шохиреву. У него в России осталась большая семья. Он очень хороший человек! Мой друг.
Мне трудно это говорить своему благодетелю, иначе его не назовёшь. Но я хочу быть честным, как и он, потому что я знаю, что он хорошо помнит Шохирева.
Просто не мог не помнить его слова: «Руби его, Бодров, уходить надо!»
И сейчас, самому Василию, нужна немедленная помощь. Странно всё в нашем мире, но его не переделаешь! Всё возвращается бумерангом и бьёт того, кто нанёс первым удар. И вот уже Василий под этим разящим ударом.
Лицо дворянина сначала налилось бледностью, затем реакция пошла в обратную сторону и оно приняло багровый оттенок. Очень трудно было ему переварить всё, что от него требовали. Это надо было превзойти себя самого, а затем переступить через свои амбиции. И наконец-то господин Тарада заговорил:
— Я его хорошо помню, он настоящий боец, и поступил так, как и надо было поступить в бою. И если бы он убил меня, то это было бы правильно. Ну а если взять другую сторону, то для меня он злейший враг. Змей, который уже выпустил своё смертельное жало. И его надо немедленно уничтожить, потому что он обязательно укусит. Это черта его характера и линия поведения в жизни.
Но я чту своего отца и помню его слова, что враг без меча уже тебе не враг, а друг, не убивай его!
Ты, господин Бодров, послал мне новое испытание, хотя я думал, что они уже закончились для меня. По всем причинам я не могу тебе отказать в этой просьбе, но признаюсь, что мне трудно это делать. Я ещё не достаточно силён духовно для этого, но у меня есть путеводная звезда в моей жизни — это мой отец! Завтра утром твой друг будет здесь, я тебе это обещаю.
А сейчас я очень устал и мне надо отдохнуть. Тебя я оставляю на волю моих слуг, твоё слово для них закон. Если захочешь отдохнуть, то они проводят тебя в твою спальню. Кушай, что твоей душе угодно, и дальше действуй по своему усмотрению.
Господин Ичиро Тарада откланялся и тяжелой походкой пошёл по аллее сада. Видно, что судьба приготовила ему новое испытание, и он покорно ждёт его.
Наелся я до отвала, потому что таких блюд никогда и в глаза не видывал, а не то что пробовал. И в сон меня повлекло, как в бездну. Заметил это слуга и проводил меня в спальню. Я не мог поверить, что это спальня, это было произведение искусств, где прикоснуться к чему-либо — грех немалый. Но сон сильнее всего на свете, он добрый хозяин нашей жизни. И он незамедлительно проводил меня в своё царство блаженства.
А утром меня ждала тёплая ванна, которую я по старой привычке завершил холодной водой. Я не мог поступить иначе даже здесь, в Японии, сила привычки сильнее нас. Но мы очень капризные дети природы, и она нас, как мать, всё равно учит уму-разуму. Учитесь жить правильно! И долго будете жить, и в счастье. Ну а мы всё идём наперекор породившей нас Матери-природы.
В беседке нас было трое. Но между нами возникла невидимая стена, и разговор как-то не клеился.
— Я не знаю, как к вам обращаться, — тихо промолвил Шохирев. Он был бледен, но не терял самообладания. Конечно, это для него было большое испытание, особенно для его гордости. Ведь и он настоящий боец, знатный рубака.
— Для вас я останусь господин генерал, потому что мы с вами люди военные, и я не хочу переходить этот рубеж. Этого вполне достаточно, чтобы уважать друг друга.
Мы с Василием, были очень удивлены новому званию господина Тарада. И тут же поспешили поздравить его, он этого высокого звания, несомненно, заслужил. За что мы и выпили доброго вина.
Вино быстро разогрело Васину душу, и он решил высказаться. Ему надо было снять груз со своей грешной души. Не мог он знать, что жизнь так нелепо проучит его, как ребенка.
— Господин генерал, мне стыдно за свои слова сказанные тогда в бою. Но там мы были враги, и всё было правильно, я ни о чём не жалею. Вы поступили благородно, и сегодня преподнесли мне хороший незабываемый урок. Совесть моя глубоко задета, и это самое тяжкое наказание для меня.
Я могу только обещать вам, что если останусь живым в этой войне, то своим детям я расскажу всё, как есть. Пусть они помнят, что в жизни есть роковой миг, который и губит и спасает нас. Пусть у них будет больше благородства к побеждённому врагу, как у вас, господин генерал!
Только милосердие даст нам полную свободу в этой жизни, избавит нас от не придуманных пут коварства и зла, опутавших всё человечество. Конечно, и война сильна коварством и порождает его в огромных масштабах. Трудно там оставаться чистым, но очень хотелось бы этого! Свои ошибки как грязь не смываются, они до самой смерти, с тобой остаются.
Умолк Василий. Ему действительно было трудно высказаться. Высокий лоб его взмок от пота, а карие шальные глаза его ещё светились дерзким огнём. Угасал там огонь потихоньку, сам по себе. И тихо стало в беседке. И складывалось такое мнение, что и птицы, и всё остальное живое — тоже призадумались, вместе с нами.
— Хорошо говоришь ты, казак, и здесь ты мастер непревзойдённый. Нанести удар по штабу не всякий бы решился. А ты дерзок, и я уважаю тебя за это. Но как у русских говориться: — На языке мёд, а под языком лёд! И так ведь бывает?
Мы с Василием были шокированы таким оборотом дела.
— Я чистую правду сказал, — настоял Шохирев на своём высказывании. — Всё, что на душе было.
Не стал господин Тарада больше ничего говорить на эту тему. А сразу же, и очень резко, генерал перешёл на другую тему. Чем опять же, и очень ловко, выбил нас с седла. Его тактика штабиста себя оправдывала полностью.
— Вы всё ещё военнопленные, и пока что этот статус никто не отменял. Поэтому я советую вам находиться под моей защитой и жить пока здесь. С комендатурой я уже договорился и поручился за вас перед комендантом письменно. Так что всё на вашей совести, казаки. А так вы и меня подведёте, как у вас говорят, под монастырь, и себя погубите.
— Вот это чешет по-русски, — изумились мы. — Очень ловко!
— Я нашёл Бодрова через Красный крест. И про Шохирева навёл справки. Так что я с самого начала всё знал: кто есть кто. Но хотел посмотреть, как повернёт всё Григорий. Я доволен им.
И вами, господин Шохирев, я тоже доволен: есть у вас совесть! И чувство, как у вас говорится, локтя, тоже есть. Это похвально!
Значит и я на верном пути. А это самое главное для меня: не ошибиться в людях.
Я написал письмо-прошение самому императору о том, чтобы он помиловал вас. И освободил поскорее от плена. Это только в его высочайшей власти.
И про Шохирева тоже написал, но ничего не говорил Григорию. Теперь всё само стало на свои места. Вы сами позаботились об этом своей правдой и честью — молодцы.
Откланялся господин Тарада и снова нас оставил на попечение слуг. Но не скоро мы пришли в себя. Очень хитёр и тактичен господин генерал. Ему любой разведчик позавидует, но это его право. Он здесь, в далёкой Японии, единственный хозяин наших жизней. Защитник наш в этой, нам неведомой стране. И теперь у него все карты в руках.
Мы отдыхали все эти дни. И даже удили диковинную рыбу из пруда. Вот тут-то мы опять были удивлены, как дети, такое диво и во сне не увидишь.
Подошёл слуга к пруду, к самому его урезу. И протяжно зовёт кого-то, вроде, как мычит. Странно всё это, но мы с Василием молчим, ждём, что дальше будет.
Зарябила гладь пруда и на его поверхности вдруг чудо появилось. Карп огромный, что поросёнок, глядит своими томными и умнейшими глазами на нас, таких удивительных людей. Рот его раскрылся, и казалось, что весело и беззвучно шлёпал толстыми губами.
— Этот великан, — восхищённо, как ребёнок, тараторил что-то своё слуге, и они прекрасно понимали друг друга. И радости обоих не было предела.
Потом карп с наших рук ел кукурузную кашу и вдруг, совсем как малыш, закапризничал. Играется исполин, пузыри пускает. А слуга ловко утирает ему толстые щёки и также ловко отправляет кашу обратно в рот монстра.
Весело даже птицам. И те тут же норовят выхватить кусочек послаще у этого капризного раззявы. Но тот только с виду простачёк. Так ловко саданул карп по воде своим хвостом-веером, что умникам враз не до веселья стало — спасаться надо!
И нам тоже достался весёлый каскад радужных брызг, который обрушился с высоты на наши разгорячённые головы. Только слуга всё так же млел от удовольствия. Ничего не омрачило его лица, даже вода. Любил он своего карпа больше своей жизни. И брызги воды не разочаровали его, а ещё больше обрадовали. И он так же шутливо плеснул водой в лицо любимца. Играются большие дети.
— Ему сто лет, — улыбается японец, — пра-пра-прадедушка наш.
— Ого! — изумились мы с Шохиревым. — Нам столько не прожить!
И однажды, возле пруда, мы встретились с красивой барышней. Она была просто изумительна своей восточной и яркой красотой. И настолько нежна она, что её можно было бы сравнить только с небесными лепестками розы. Мы застыли от неожиданности. Но девушка сама подошла к нам.
