Георгий Марков - Строговы
Особенно дико, надсадно голосила жена Мартына Горбачева, Пелагея, обычно веселая, бойкая бабенка:
– Мартынушко мой, да соколик ты мой ненаглядный, да на кого ж ты нас спокидаешь? Да чует мое сердце, да чует мое ретивое: вековать мне век одинешенькой, да только с малыми ребятками!
Она опустила голову на плечо Мартыну, а он, будто не замечая ее, обнимал гармониста и громко выкрикивал:
– Поехали! Поехали, Митрофан! На тот свет поехали!
Отдельным кружком, в стороне от толпы, с батожками в руках стояли старики. Были тут известный зубоскал Петруха Минаков, по прозванию Царь Давид; дед Лыков, по-уличному просто Лычок; Кондрат Гуменнов, прозванный за высокий рост Полтора Кондрата; старый поселенец, начетчик Святого писания Григорий Сапун. Они смотрели на толпу, переговаривались, вспоминали былое. К ним подошел Евдоким Юткин, в волчьей дохе нараспашку и белых, украшенных красной росписью валенках.
– Ну, что, старики, загоревали? – спросил он. – Война будет короткой. Отец Аполлинарий говорит, что не пройдет и двух недель, как враг будет посрамлен.
– Тебе, Алдоха, чего горевать! – заговорил Кондрат Гуменнов. – Откупил сынов, оба у тебя дома. А погляди на других – кто работать-то станет? Весной, слышь, пахнет, а земелька – она работу любит.
– К весне вернутся, – сказал Евдоким.
– Да ты что, Алдоха, сорочьи яйца ел? «Вернутся», «вернутся»! Мы побольше твоего прожили, – загорячился дед Лычок. – Ее только начни, войну-то, она тебя, как трясина, до ушей затянет.
– Еще, Евдоким Платоныч, в Писанин сказано… – вступился в разговор Григорий Сапун, но закончить свою мысль ему не удалось.
Толпа с воем, плачем и стоном двинулась вперед, людская волна подхватила стариков и понесла по улице.
Анна поехала вслед за толпой. В те короткие минуты, которые провела она среди провожающих, в душе ее произошли перемены. Давно ли думала она о Матвее со злобой, давно ли считала его причиной и виновником неудачно сложившейся жизни? Теперь все переменилось. Появись здесь в этот памятный час Матвей – она бросилась бы ему в ноги. Только теперь, увидев собственными глазами чужое, никакими силами неотвратимое горе, она поняла, как разумно поступил Матвей.
«Нет, я супротивная, неблагодарная, негодная я», – думала Анна, возвращаясь к себе на пасеку.
Чувство горячей любви к Матвею, которое она столько времени сдерживала, захватило ее, и она поняла, что нет ничего у нее в жизни дороже его.
С этого дня она стала готовиться к поездке в город.
3
Накануне отъезда в город Анна поехала на ток за соломой. Хотелось ей все дела сделать по двору, чтобы Агафье осталось меньше хлопот. Сбрасывая вилами с копны пласты снега, она и не заметила, как подкатил на санях Демьян.
– Бог в помощь! – крикнул тот издали.
– Господи! Откуда ты? – оторвалась Анна от работы.
– Не вы к нам – так мы к вам, – улыбнулся Демьян, соскакивая с саней.
Он привязал лошадь к березке и подошел к Анне.
– Я в городе был. Твоего мужика видел.
– Брешешь?
– Провалиться на этом месте!
– Ну, как он? – Карие глаза Анны заблестели от волнения.
«Сон-то мой в руку», – подумала она.
Прошлой ночью ей снился сон: идет она будто по полям, кругом цветы, зелень, рожь колосится, медом пахнет. Вдруг слышит, собака лает. Остановилась она, ждет. Знает, что не может собака одна быть. Кто-то, значит, навстречу ей идет. Проходит минута, другая – нет никого. И собака затихла. Идет она дальше. Вдруг из-за куста на нее собака – прыг. Большая, пестрая, с телка ростом. Анна испугалась, присела, а собака обнюхала ее и давай лизать руки. Хвостом виляет, визжит, ласкается. Утром Анна рассказала об этом Агафье. Свекровь славилась умением разгадывать сны.
– Это, милая моя, к вестям, – сказала она, выслушав Анну. – Вот посмотри: либо письмо от Матвея получишь, либо сам прискачет.
Демьян заметил, какой интерес проявляет Анна к вестям, которые он привез, и нарочно не спешил рассказывать. Топтался на одном месте, посмеивался.
– Ну, как он живет там? – торопила его Анна.
– Живет неплохо. Не прячется, как ты, от людей.
– На то он и город. Там никуда от людей не спрячешься, – спокойно проговорила Анна, не понимая намеков Демьяна. – Ну, а ты, Дема, с ним разговаривал?
– Где там! Он делами был занят, – с усмешкой ответил Демьян.
– Что он, арестантов гнал?
– Во-во! Угадала! Только не арестантов, а одну арестанточку. Ничего себе бабочка!
Демьян захохотал, ноздри его измятого носа дрожали.
Анна, недоумевая, пожала плечами.
– Ну, и брехун ты, а я и в самом деле поверила.
Демьян стал серьезен.
– Не веришь? Тогда слушай, все до капельки обскажу! – И он, не дожидаясь ее ответа, принялся рассказывать: – Еду я по городу, вижу – Матюха идет. Придержал я коня и еду с ним почти рядом. Идет он с какой-то молодкой и до того с ней любезничает, просто удержу нет. А она привалилась к нему и все в лицо ему заглядывает. Вот лопни глаза мои, если хоть каплю соврал!
– Побожись!
– Истинный Христос! – Демьян перекрестился.
Помутился белый свет в глазах Анны. Плотно сжала она губы, а руки бессильно повисли, как неживые.
Демьян понял, что своим рассказом он сразил Анну, и принялся с горячностью убеждать ее:
– Эх, Нюра, не я ли тебе говорил, что Матюха давным-давно и думать о тебе перестал? Брось ты его! Не жди. Затянула его навек городская жизнь. Я отца Аполлинария задарю, он похлопочет перед архиереем да повенчает нас. Заживем с тобой – ох, как! Буду на руках носить. У меня ведь всего полно. Семь кладей с третьего года, мельница, маслобойка. Да что говорить, сама знаешь. Хозяйкой была бы! А у Строговых, вот видишь, гнешь спину, а не уродись хлеб – и живи с пустым брюхом. Может, тебе ребятишки сумленье наводят? Не беда! В большом хозяйстве и им дело найдется.
Анна отступила от него на полшага и, глядя куда-то в сторону, сказала отчетливо и резко:
– Уйди, Дема. Уйди, Христа ради! Лихо мне. Уходи!
Демьян отошел к широкому пню, сел, не спуская глаз с Анны. Она повернулась к нему спиной, сразу как-то сжавшись. Широкие, ладные плечи ее перекосились, крепкая спина потеряла стройность.
Большими глазами с синеватым отливом на Демьяна и Анну смотрел рыжий жеребчик.
– Ну, прощай, Дема, мне домой пора. Обрадовал ты меня, – вдруг повернувшись к Демьяну, сказала Анна и, бросившись в сани, хлестнула вожжами коня.
Жеребчик от неожиданного удара взбрыкнул ногами, обдавая Демьяна снежной пылью, и рванулся вперед. Когда Демьян протер глаза, сани уже неслись по дороге к пасеке.
4
К весне война не кончилась. Евдоким Юткин, кричавший о скорой победе, умолк.
Приближалась пахотная пора. Весна стояла теплая, солнечная. Казалось, природа хотела сторицей вознаградить людей за все беды, причиненные им в прошлогоднее ненастное лето. Но награда запоздала: большинству волченорских крестьян пахать было не на чем, а сеять нечего. Зато Юткины, Штычковы, Крутковы за гроши, за подачки хлебом в голодную зиму забрали у солдаток, да и у многих других крестьян, кто победнее, почти всю землю и готовились на весну и лето подрядить на поденщину половину села. У этих недостатка в семенах не было. На полях у них стояли необмолоченные клади, сложенные еще в страду позапрошлого года.
Анна долго не могла прийти в себя после того потрясения, какое она испытала при известии, принесенном Демьяном из города. Свое горе, однако, старалась скрывать от домашних, а к весне и совсем успокоилась. Кто его знает: мог и обознаться Демьян, мог и солгать, – от него станет. Да и что за беда, если Матвей прошелся по улице с какой-то знакомой женщиной под ручку, – в городе, почитай, все молодые люди так ходят. Одно ей было совершенно ясно: что бы ни случилось в будущем – надо крепче держаться за землю, не щадя сил и здоровья хлопотать вокруг своего хозяйства.
Понимала Анна, что война к добру не приведет. У народа поубавится и посева и скота. Весь крестьянский достаток приуменьшится не в один раз. Много ли бабы да старики нахозяйствуют? И чем больше Анна думала об этом, тем сильнее хотелось ей выйти победительницей из этой беды. Разве не хватит у нее сил справиться с пахотой, севом, уборкой? Она могла бы удивить народ своим рвением и хваткой, а главное – показать Матвею, чего она стоит в хозяйстве. Скот ей удалось сохранить. Вот только бы семян достать!
Решение напрашивалось само собою: выпросить семян не у отца (свекор строго-настрого пригрозил, чтоб и не думала об этом), а у Демьяна Штычкова. Анна была почти уверена, что Штычков не откажет.
В первое же воскресенье, думая застать Демьяна дома, Анна выехала в Волчьи Норы, прихватив с собою четыре мешка.
Демьяна дома не оказалось, – за несколько дней до этого он на трех телегах повез продавать в город хлеб.
«Вот у хороших-то хозяев как, – с завистью подумала Анна, когда услышала об этом. – Их никакой войной не вышибешь из колеи».
