Александр Золототрубов - Зарево над Волгой
— Что теперь будет с медсестрой? — спросил он.
— Положим в госпиталь на операцию: надо же извлечь из плеча осколок, иначе возникнет гангрена и придется ампутировать руку. — Врач взглянула поверх головы Бурлака и увидела, что из рубки ей машет рукой усатый моряк. — Извините, товарищ капитан, я пойду.
— Всех вам благ, доктор!..
У заводского КПП [8]капитан Бурлак увидел группу рабочих в спецовках. Они что-то читали на доске объявлений. Он решил посмотреть, что там такое. Оказалось, что на доске висело воззвание городского комитета обороны, который возглавлял первый секретарь областного обкома ВКП(б) Чуянов.
«Дорогие товарищи! — читал про себя Бурлак. — Родные сталинградцы! Остервенелые банды врага подкатились к стенам нашего родного города. Снова, как 24 года назад (имеется в виду оборона Царицына в 1918 году. — А.З.), наш город переживает тяжелые дни. Кровавые гитлеровцы рвутся в солнечный Сталинград, к великой русской реке Волге… Товарищи сталинградцы! Не отдадим родного города, родного дома, родной семьи. Покроем все улицы непроходимыми баррикадами. Сделаем каждый дом, каждый квартал, каждую улицу неприступной крепостью. Выходите все на строительство баррикад. Организуйте бригады. В грозный 1918 год наши отцы отстояли Красный Царицын. Отстоим и мы в 1942 году краснознаменный Сталинград! Все на строительство баррикад!
Все, кто способен носить оружие, на защиту родного города, родного дома…»
— Берет за душу, — промолвил Бурлак, прочитав обращение.
— Немец уже в полсотне километров от города, а баррикад что-то не видно, — усмехнулся стоявший рядом с Бурлаком рабочий.
Другой добавил:
— А что сделают баррикады против немецких танков? — Он взглянул на Бурлака. — Вот вы, товарищ капитан, танкист, рассудите нас.
Бурлак улыбнулся, пожал плечами.
— Смотря какие баррикады, а то могут и они лишить вражьи машины маневра, — веско произнес он. — Пожалуй, так оно и будет, если в городе начнутся уличные бои. Но лучше задержать танки противника, не дать им возможность войти в город, уничтожить их еще на подступах к Сталинграду.
— Горячее это дело, можно и обжечься, — бросил реплику молодой парень, дымя цигаркой. Он был в кожанке, хотя августовское солнце припекало.
— Ас холодным делом и дурак справится, — усмехнулся Иван Лукич.
— Вы-то сами уже сражались с немецкими танками? — спросил парень. — Как ведут себя гитлеровцы?
— Довелось сразиться, и в первом же бою на моей «тридцатьчетверке» снарядом разорвало гусеницу, — пожаловался Иван Лукич. — Пришлось пересесть в другой танк и продолжать бой. Ну а как ведут себя немцы? — Он снова усмехнулся. — Бегут, если по ним хорошо ударить, не то что наш брат — бьется до последнего. Беда на всех одна — у врага много танков, а у нас впятеро меньше, проще сказать — единицы. Такая же ситуация и с самолетами. Но, товарищи, успех у фашистов временный, и смею заверить вас, что скоро наша промышленность даст Красной армии много танков и самолетов. А пока надо сдержать натиск врага, не отдать ему Сталинград, и мы на фронте будем стоять насмерть!..
Бурлак услышал, как к ним подъехала легковушка. Из нее вышел высокий полный мужчина в шляпе и сером костюме. Он подошел к рабочим и спросил с улыбкой на загорелом лице:
— Что тут у вас такое?
— Да вот читаем обращение к населению города о сооружении баррикад, а капитан рассказывает, как наши танкисты сражаются с фашистами, — пояснил парень в кожанке.
— Ну, и как же они сражаются? — спросил мужчина в шляпе.
— Хорошо сражаются, но у наших бойцов мало танков, у врага их намного больше, — ответил Иван Лукич.
— Вы правы, товарищ капитан, но скоро и наши войска получат машин вдоволь, уже скоро, — повторил он и взглянул на Бурлака. — А вы что, пришли к нам на завод?
— Так точно, к директору завода, — подтвердил Иван Лукич. — Но на месте ли он, время-то позднее? А меня командировал сюда лично заместитель командующего Сталинградским фронтом генерал Гордов.
В глазах мужчины в сером костюме блеснула хитринка.
— Пойдемте со мной, мне тоже надо к директору, — сказал он.
Они вошли в кабинет. Мужчина уселся за стол, на котором лежала кипа бумаг, кивнул на стоявший рядом стул:
— Садись, капитан! — Он улыбнулся. — Тут просторно, не то что в танке. Ну, я слушаю вас!
Бурлак растерялся:
— Извините, но дело у меня к директору завода…
— Я и есть директор, — прервал его мужчина.
— Товарищ Задорожный?
— Собственной персоной! А вы, наверное, прибыли из штаба фронта? Генерал Гордов звонил мне насчет танков. У нас отремонтировано десять машин Т-34, и рабочие собрали еще два десятка танков. Завтра можете их забирать. Так и скажите товарищу Гордову.
— Разрешите?
В кабинет вошел нарком танковой промышленности генерал Малышев. Бурлак уже дважды видел его в штабе фронта и сразу узнал.
— Заходите, Вячеслав Александрович! — Директор придвинул ему кресло. — Садитесь, пожалуйста.
Генерал Малышев сел.
— Вам не звонил генерал Еременко, командующий двумя фронтами? — спросил он. — Ему крайне нужны танки.
— Ко мне уже прибыл гонец от его заместителя по Сталинградскому фронту генерала Гордова. Вот он, капитан Бурлак.
— Это вы Бурлак? — Малышев пристально посмотрел на капитана.
Тот вскочил с места, представился:
— Командир танкового батальона капитан Бурлак!
— У вас есть потери в танках за время боев? — поинтересовался нарком.
— Есть потери, товарищ генерал, — подтвердил Бурлак. — А как же без потерь на войне? Танки — наше главное оружие, и наших «тридцатьчетверок» немецкие танкисты боятся.
Нарком на минуту задумался, потом закурил папиросу и, выпустив колечки дыма, произнес:
— Так-то оно так, капитан, и я тебе верю. Но плохо то, что наши танкисты, особенно молодежь, еще не нанялись хорошо воевать, у немцев на этот счет больше опыта, — подчеркнул нарком. — Они оккупировали почти всю Европу. — Он взглянул на Бурлака. — Сам- то уже бил фрицев?
— Довелось… — смутился капитан. — Но в танке еще не горел.
— И не надо в танке гореть! — улыбнулся нарком. — Что важно в танковом сражении? Не подставлять свой борт врагу, стремиться первым нанести по нему удар, заняв выгодную позицию. Верно, капитан?
— Иначе быть не может, — улыбнулся и Бурлак. Он встал. — Товарищ директор, если у вас ко мне больше нет вопросов, я могу идти?
— Иди, капитан. Доложи генералу, что три десятка машин можно уже завтра с завода взять. А вам я желаю успехов в боях!
— Спасибо! — Бурлак направился к двери, но директор задержал его.
— Где сейчас находится штаб фронта? — спросил он. — Там же, в центре города, или переехал?
— На старом месте, — подтвердил Бурлак. — А вот для удобства управления войсками в районе Малой Ивановки вчера там оборудовали вспомогательный пункт управления — ВПУ. Там сейчас находятся заместитель командующего фронтом генерал Коваленко и начальник штаба фронта генерал Никишев. Вы хотите им что-то передать?
— Да нет, капитан, мне нужно переговорить с начальником бронетанковых и механизированных войск фронта генералом Штевневым. На днях он обещал быть на заводе, но почему-то не пришел. Ладно, капитан, иди, небось тебя ждет генерал Гордов.
Когда Бурлак вышел, Задорожный взглянул на наркома Малышева:
— А теперь я в вашем распоряжении, Вячеслав Александрович.
— Давайте пройдем в цех сборки танков Т-34. — Малышев встал. — У меня есть предложение по увеличению выпуска машин. Кстати, когда вчера я разговаривал по ВЧ с председателем Комитета обороны товарищем Сталиным, он интересовался, как идут дела на вашем заводе.
— Пока срывов как таковых нет, но нас все чаще бомбят «юнкерсы», — пожаловался директор завода. — Желательно, чтобы противовоздушная оборона была надежней. Я уже просил об этом генерала Еременко, он обещал усилить охрану завода с воздуха.
— Я еще с ним сам поговорю, — заверил нарком.
На левобережье Волги, где формировалась танковая бригада, капитан Бурлак возвращаться не торопился. Комбриг Румянцев сказал ему, что если задержится на заводе, то может переночевать у матери. Но прежде велел зайти в штаб фронта и доложить генералу Гордову о результатах поездки на завод. Если он дает танки, то сколько и когда, чтобы сформировать для этих машин экипажи. Потому-то сейчас Бурлак и спешил в центр города, где располагался штаб фронта. «Доложу генералу Гордову о том, что сделал на заводе, затем поеду к маме и у нее заночую», — решил Иван Лукич. За все прошедшее время после его приезда в Сталинград он еще не был дома, и, наверное, мать беспокоится. Но тут же другая мысль обожгла его: как быть с медсестрой Оксаной? Надо бы проведать ее в госпитале, узнать, как она себя чувствует, хотя бы потому, что он выручил ее из беды. Но, поразмыслив, он решил навестить ее в другой раз: не то, чего доброго, сочтет его навязчивым. О том, что он вытащил ее из воды, вряд ли она помнит, так как потеряла сознание, когда ее подняли на палубу. Это даже лучше, если она не помнит, кто спас ее от верной гибели. «А вот матери расскажу о ней, — решил Иван Лукич. — Интересно, как она воспримет эту новость? Не станет ли упрекать в том» что я рисковал? Впрочем, что было, то было, и остается только ждать».
