Алан Саваж - Восемь знамен
Он хлопнул в ладоши, и одна из девушек выступила вперед.
— Если желаете, я буду вас сопровождать.
— Ступайте со мной, Хун, — сказал Мартин.
Девушка повела их по коридору, где странный запах чувствовался еще сильнее, и открыла дверь на левой стороне. Теперь тошнотворная вонь стала так сильна, что Мартин едва мог дышать, глаза застлал густой дым. Удивление его возросло еще больше, когда он шагнул вслед за девушкой в эту комнату. Зачем Хун притащил его сюда?
Он находился в помещении площадью примерно в тридцать футов, заставленном удобными с виду лежанками. Возле каждой стоял низкий столик, и на каждом столике высилась чаша с лежащей на ней трубкой. Все лежанки были заняты. К своему удивлению, Мартин увидел несколько женщин. Как и мужчины, они лежали, откинувшись на большие удобные подушки, и курили трубки. Почти никто не разговаривал, кое-кто лежал, уставившись в потолок, но большинство лежали с закрытыми глазами. Многие были одеты весьма прилично. По комнате, рассыпая улыбки и любезности, сновали молодые женщины, они уносили выкуренные трубки, а пока они набивали их, клиенты брали другие трубки, ожидающие своей очереди на чашах.
— Мы называем ее «комнатой грез», — пояснила сопровождающая Мартина девушка.
— Выглядит очень мило…
— Здесь есть свободное место. Приляжете, сэр? Я принесу ваши трубки.
Мартин повернулся к Хуну:
— Боюсь, я не смогу разделить вашу обеспокоенность, Хун. Люди просто погружаются в сон, возможно, жизнь после пробуждения кажется им более приятной.
— Им уже никогда не пробудиться по-настоящему, — ответил Хун. — Идем, здесь есть другие комнаты. — Он отступил назад в коридор.
— Вы не желаете трубочку? — в замешательстве спросила последовавшая за ним девушка.
— Туда! — Хун быстро зашагал по коридору:
— Вам туда нельзя! — Девушка почти кричала.
Но Хун был уже у следующей двери. Он распахнул ее, и Мартин с опаской заглянул внутрь. Перебивая тошнотворно-сладкий аромат опиума, в нос ударила застоявшаяся вонь немытых тел и испражнений. Сквозь дым — здесь он казался еще гуще — Мартин вглядывался в темноту.
— Вы должны выйти отсюда. — Девушка сзади уже кричала в полный голос. — Это не для вас.
Не обращая на нее внимания, Мартин, щурясь от дыма, разглядывал комнату. Она была не больше первой, но на этом сходство заканчивалось. Ни лежанок, ни столиков, ни красоток — скопище тел, лежащих на полу, сидящих у стен, подпирающих опорные балки по центру комнаты. Все в разной стадии оцепенения. Все с трубками, которые представляли для курильщиков, очевидно, самую большую драгоценность в этом мире. Они затягивались дымом… и, наверное, грезили. Отвисшие челюсти, капающая слюна. Некоторые совершенно голые, вымазавшиеся в собственных нечистотах. Наиболее угнетающее впечатление производили те, на ком еще сохранились остатки богатых одежд. Здесь тоже были и мужчины и женщины, некоторые даже совокуплялись, не вызывая особого интереса у соседей.
— Нам лучше уйти, — посоветовал Хун. — Девушка пошла за подмогой.
Они отступили в коридор и закрыли дверь.
— Почему они в таком месте, когда здесь есть другая, хорошая комната? — спросил Мартин.
— Все из-за пристрастия к опиуму — у них просто нет денег. Может быть, все они начинали в той, другой комнате. Но ради курения они пожертвовали всем — продали свои дома и магазины, обрекли жен и детей на голод, а детей еще и на проституцию. Все за трубку! А когда деньги кончились, их спровадили сюда и разрешают курить, пока они не сдохнут. Долго ждать не приходится, они ведь ничего не едят. А между тем многие из них занимали в обществе видное положение — до того, как пристрастились к опиуму.
— Боже мой! — пробормотал Мартин. Он был потрясен до глубины души.
— Только в Кантоне с сотню таких вот притонов. А на всем юге — тысячи.
В коридоре появились люди с палками.
— Вы! Вон отсюда!
Мартин вытащил меч.
— Держись ко мне поближе, — бросил он Хуну. — Нам пора уносить ноги. — И бросился прокладывать путь. Вскоре они оказались на улице, под защитой матросов. Наконец можно глотнуть свежего воздуха!
— Теперь ты расскажешь Сыну Небес? — спросил Хун.
— Кому-нибудь расскажу, обещаю тебе, — ответил Мартин.
Глава 7 РАССЕРЖЕННЫЙ ЛЕВ
Январь следующего — по христианскому календарю 1839-го — года «Королева Янцзы» встретила на якоре неподалеку от города Циньцзяна у южного конца Великого канала. Мартин действовал теперь по указаниям из самого Пекина — указаниям, которые он не показывал даже своему отцу или брату, потому что инструкции предписывали держать все в тайне.
Сам факт его подчинения приходящим из несусветной дали приказам, скрепленным печатью брата императора принца Хуэя, показывал, как отличались теперь умонастроения Мартина от взглядов его семьи. Легко было предположить, что отец и Адриан не поймут мотивов, вызвавших его доклад вице-императору, поскольку не видели собственными глазами разрушающего воздействия опиума, и что они приложили бы все усилия, дабы заставить Мартина вообще не писать этот доклад, мотивируя это нежеланием вмешиваться в дела других варваров.
Столь же легко он убедил себя в том, что не стоит рассчитывать на ответную реакцию в связи с докладом варвара, пусть даже носящего имя Баррингтонов. Как бы ни было велико его желание излить в своем докладе гнев и, вероятно, чувство вины от всего увиденного, он тем не менее полагал, что подобно многим докладным запискам его послание будет отправлено в пыльные архивы вице-императорского дворца, где благополучно и канет. Поэтому совершенной неожиданностью стала новость о том, что его доклад переправлен в Пекин. Но еще большее удивление вызвало решение Пекина принять по его докладу определенные меры. Император Даогуан, как правило, не прибегал к насилию. По характеру полная противоположность своему отцу, он, казалось, имел в жизни единственную цель — деньги, предпочитая их копить, а не тратить на какие-то грандиозные затеи; так, он отменил ежегодные поездки на охоту в Жэхэ, сочтя их чересчур дорогостоящими.
Мартин не сожалел о сделанном. Даже если забыть об увиденном собственными глазами, он все равно считал отвратительным стремление соотечественников наводнить целую страну столь разрушительным зельем просто потому, что у них нет денег для честной торговли.
Не испытывал он никаких добрых чувств и к чиновникам, вроде губернатора Вэня, наживавшихся на болезненном пристрастии своего народа. Вмешиваясь в чужие — в представлении отца и Адриана — дела, он в то же время уверенно смотрел в будущее: если императорское правительство решит запретить незаконную торговлю в Кантоне, это будет означать конец проникновению сюда варварских купцов, отчего Баррингтоны только выиграют.
Этот козырь он мог с легкой душой выложить перед отцом и братом, но не стал этого делать, потому что с головой ушел в свою собственную тайну. В мире, где красота продавалась на каждом углу, прелюбодеяние подверг бы осуждению любой здравомыслящий человек. Но прелюбодеяние с золовкой выходило за рамки всякого приличия.
Однако как мог он устоять перед женщиной — женщиной своей расы, такой красивой, кажущейся такой несчастной из-за дурного обхождения мужа… и так страстно его желавшей? После возвращения он с первого взгляда понял: их влечение друг к другу непреодолимо; через сорок восемь часов она была в его постели.
Ему приходилось ступать по лезвию ножа. Чуньу знала об их связи и более того — поощряла ее, охотно стояла на страже, когда ее господин с золовкой предавались греху. Она считала долгом угодить своему повелителю, возможно, потому, что сама постарела и подурнела, и наилучшим способом обеспечить будущее было держать в своих руках тайну, грозящую хозяину опасностью.
Но что значила опасность, когда он мог обнимать это цветущее бело-розовое тело, целовать эти страстные губы, любоваться блеском каштановых волос?
Мартин Баррингтон впервые видел сампан с таким роскошным убранством, начиная с установленного посреди палубы красного шелкового подога с подобранными в тон боковыми занавесями и кончая сверкающими на солнце до блеска отполированными веслами. А вот человек, который вскарабкался по трапу на джонку, явно не относился к маньчжурской знати, это был китаец — небольшого роста, худощавый, с тонким лицом и твердым взглядом.
— Баррингтон, — он коротко улыбнулся, — я Линь Цзэху, специальный уполномоченный императора. Прислан для восстановления порядка на юге. Вы будете выполнять мои указания.
В начале марта «Королева Янцзы» вошла в широкое устье Жемчужной и стала подниматься вверх по реке. Этому предшествовал трудный переход вниз от Янцзы по бурному Восточно-Китайскому морю, над которым все еще ревели зимние штормы, и поэтому Линь и его люди большую часть пути лежали пластом, сраженные морской болезнью. Но в спокойных водах реки они быстро пришли в себя, и сейчас с верхней палубы Линь наблюдал, как над берегом все четче вырисовываются пагоды Кантона.
