Юзеф Крашевский - Калиш (Погробовец)
К их числу принадлежал и молодой Зуб, сын гнезненского ловчего, старый друг Налэнча и Михно. Увидев Зарембу, он сильно испугался.
— Как ты рискнул сюда пробраться? — воскликнул он. — Узнает кто-нибудь тебя, укажет, и погибнешь!
— Не боюсь, — ответил Михно, ведя его в сторону. — Видишь, хожу смело; это должно тебе показать, что у меня здесь свои, и что я покоен. Ваш князь окружен такими, как я.
Зуба это не успокоило, и он, дрожа, порывался уйти, а Заремба смеялся.
— Эх, трусишка, — говорил он, — половина людей перепилась, вторая занята тем, чтобы напиться, а на меня некому обращать внимания. Я не собираюсь уговаривать тебя, но хочу знать кое-что.
И, придерживая его за пояс, продолжал расспросы.
— Говори, что делал Пшемко после убийства, когда его приказ исполнили? Ведь вы его видели?
— Ничего он не приказывал, — возразил Зуб, — неправда! Он был в отчаянии! Мина должна была бежать от его гнева, едва ее не убил.
Заремба иронически хохотал.
— Эге! Так! Так! Еще расскажешь мне, что и похороны были торжественные, и сам на них присутствовал! Мне это известно, ведь я шаг за шагом следую за ним, хоть вы меня и не видите.
— Ходишь, пока тебя не поймают и не велят казнить.
— Кто кого казнит, еще неизвестно, — ответил равнодушно Заремба. — Я тебя спрашиваю о другом: как было организовано убийство? Кто советовал, кто помогал?
— Ничего не знаю!
— Ты трус или скверный человек, — сердито заговорил Заремба, не пуская Зуба, хотя тот порывался уйти. — Кто был при нем после убийства?
— Я видел только ксендза Теодорика.
— Верного слугу и льстеца, — добавил Михно. — Этот тоже, вероятно, заранее знал обо всем!
Зубу, несмотря на холод, было жарко; наконец удалось ему вырваться из рук неприятеля. Другие тоже, пойманные то тут, то там в углу, не обнаруживали особого желания беседовать. Так он блуждал весь вечер, наконец подобрал нескольких подвыпивших и ушел с ними в город. Тут он попытался завязать более близкие сношения, и это отчасти удалось, но на другой день стали ходить слухи о дерзком пришельце, которого видали некоторые.
Утром ксендз Теодорик вошел в комнату князя, давая ему понять, что хочет поговорить наедине.
После смерти жены князь опасался и был настороже; лектор тоже боялся мести, так как ходили слухи, что к ней готовились родственники либо друзья Люкерды.
Ксендз Теодорик рассказал князю, кое-что утаив, что случайно напал на следы пребывания Зарембы в замке и о его переговорах с каштеляном Сендзивуем.
Пшемыслав сначала не хотел верить, но потом, подумав, приказал начальнику стражи, приехавшей с ним из Познани, стеречь ворота и не отходить от замка.
Сендзивуй, пораженный этим, так как без его ведома поставили стражу, побежал к князю; он нашел его в волнении и гневе.
Едва увидав каштеляна, Пшемыслав заговорил:
— Знаю, что этот прохвост Заремба, давно достойный смерти, был вчера в замке. Он появлялся открыто, насмехаясь над моим гневом, а вы об этом не знали?
— Не знаю, — ответил, побледнев, каштелян. — В замке вчера была толпа, я не мог всех видеть. Возможно, что нахал пробрался.
— Прикажите его искать, схватить, — прибавил князь. — Вы головой отвечаете за безопасность! Заремба, наверное, не без злостных планов появился здесь… То ваш старый друг!
Каштелян резко повернулся.
— Враг моего князя, — воскликнул он, — не может быть моим другом! Ваша милость, обижаете меня! Обвиняете!
Пшемыслав вспылил.
— Каштелян, я вас не обвиняю, но мне известно, что вы ко мне предъявляете претензии; я не очень рассчитываю на вас!
— Никогда я не пользовался ни доверием, ни милостью вашей, — воскликнул Сендзивуй, — мне тоже это известно! За мою верную службу мне следовало нечто большее, чем калишский замок.
— Если он вам не нравится, — ответил повышенным тоном князь, — так скажите, я дам его другому. Можете поискать счастья в другом месте! Сегодня не время говорить об этом; пока вы каштелян, ступайте и прикажите разыскать этого негодяя.
Сендзивуй пытался еще что-то сказать, но князь рукой указал ему на дверь.
Каштелян принужден был смотреть, как придворные князя, словно не доверяя ему, обыскали весь замок, все комнаты и вышки. Этот обыск продолжался несколько часов, и все время тщательно охраняли ворота.
Эти часы были для него часами большой тревоги, так как он боялся, что схватят Зарембу, но того не нашли ни в замке, ни в городе.
Только когда обыск оказался безрезультатным, каштелян, громко жалуясь, отправился к князю. Пшемыслав не пожелал слушать его нарекания, принял его строго и властно.
— Советую вам, — сказал он ему на прощание, — не меня обвинять, а себя. Берегитесь в будущем, чтобы я вас не подозревал и не имел повода быть вами недовольным.
Сендзивуй, оскорбленный, ушел, горя жаждой мести.
Еще в тот же день архиепископ уехал из Калиша в Гнезно; Пшемыслав поехал с ним, епископы отправились, кто с ним, кто к себе, так что замок опустел.
Под вечер Сендзивуй, все еще взволнованный, отправился сам искать Зарембу. Он уже решил, что войдет в соглашение с ним и с силезскими князьями, предчувствуя, что и Заремба его будет искать. На полпути они встретились.
— Ну и услужил ты мне, — крикнул сердито каштелян, увидев издали Зарембу. — Желал бы я, чтоб тебе так услужили!
Михно улыбнулся и сказал:
— Что вам кажется скверным, может кончиться хорошо. Лучше для вас, что вы убедились, чего ждать от князя. Его расположения вам не вернуть, он вам не доверяет. Поедем во Вроцлав, там вас встретят с распростертыми объятиями. Не буду скрывать, у меня поручение переманить вас туда.
Каштелян недолго раздумывал.
— Во Вроцлав я и так собирался, — ответил он, прикинувшись равнодушным. — Нет греха, если и поклонюсь князю. Но что из этого?
— Разве я должен вам объяснять? — шепнул Заремба. — Вам известно, что вроцлавский князь в союзе с бранденбуржцем, так как женат на дочери Оттона II. Бранденбуржцы имеют виды на Поморье, а ему хочется всей Польши — и получит ее. Поедем! Чем скорее, тем лучше! Пшемыслав должен погибнуть и погибнет! — добавил он. — Не от чужой руки, а только от моей!
Увидев приближающихся прохожих, каштелян велел ему молчать, но в сумерки провел его к себе, и они долго совещались. Вскоре после этого Заремба вернулся в город, оседлал коня и исчез.
Несколько дней спустя каштеляна в Калише не оказалось; говорили, что он уехал в свое имение, долго его ожидали в замке. Где он пропадал, не знали. Сообщили в Познань, что Сендзивуй не очень-то заботится об охране порученного ему города, но тому, по-видимому, ничто не угрожало.
V
После смерти Генриха Бородатого во Вроцлавском замке часто менялись князья и дворы. Все более и более меняло свою физиономию это гнездо силезских Пястов; хотя много уже кусков отошло от него, но Вроцлав все еще считался столицей Силезии. Его добивались и многочисленные потомки святой Ядвиги, а среди этих волнений город и жители приобретали все большее значение.
Теперь тут княжил Генрих, внук убитого при Лигнице, человек широких планов и беспокойного духа. Он жаждал больших земель, и хотя ему не удавались захваты даже в борьбе с несчастным Рогаткой, тем не менее он не терял надежды и энергии. Едва высвободившись из плена, уже пытался пленить других; проиграв сражение, обдумывал другое, где бы он победил и получил реванш.
Это был мужчина средних лет, полный сил, крепкий, как все силезские Пясты, закаленный рыцарской жизнью, выдержанный, упрямый. Полон честолюбия, мечтатель, отчасти поэт, сочинявший любовные немецкие песенки; он почти не сохранил в себе польского духа, а своими родственными связями и симпатиями сочетался с Бранденбургией, Чехией, империей.
Поэтому и весь его двор, если не считать недовольных полков, отовсюду к нему стекавшихся, состоял преимущественно из немцев, саксонцев, швабов и тому подобных странствующих проходимцев.
Костюмы, речь, развлечения — все это было по образцу дворов других немецких князей, которым Генрих старался подражать.
Его жена, дочь бранденбургского Оттона, принесла с собой антипатию ко всему польскому.
Почти открыто здесь составлялись заговоры против всех тех князей, которые имели права на престол в Кракове и Сандомире, в Познани и Калише.
Пшемыслав наравне с другими мешал князю Генриху. Явно с ним войны не было, но закулисные заговоры организовывались постоянно, в духе эпохи. Искали случая урвать кусок земли или даже отобрать весь его удел. Поэтому совпало с расчетами князя Генриха появление какого-то польского дворянина, который испросил у князя аудиенции через гофмейстера его двора Вернера.
Это оказался Заремба, немного знакомый с немецким языком, благодаря пребыванию при дворе Пшемыслава. Ради желанной мести он шел теперь на все.
