Елена Жаринова - Сын скотьего Бога
Две фигуры, явно сговорившиеся заранее, одна за другой, скрылись в лесу.
Счастье очень трудно распознать, когда оно с тобой происходит. Это потом вспоминаешь с грустной улыбкой: эх, как же счастлив я был тогда! Так и Волх не пытался собрать свои чувства в охапку. Он пропадал в блаженном безмыслии — в нем тонули тяжелые воспоминания и тревожные думы о будущем.
— Здесь, — шепнула Ильмерь. Скрестив руки, она через голову стянула рубаху, и звезды тут же окутали ее тело тончайшей сияющей сетью. Она была так прекрасна, что к ней страшно было прикоснуться. Но губы, которыми Волх бредил столько лет, уже открывались в нетерпеливом вздохе, и грудь становилась невыносимо тяжелой, как яблоко, готовое сорваться с ветки…
Волх протянул руку — и дотронулся до ее груди самыми кончиками пальцев. Я — богиня, усмехнулась Ильмерь. Он благоговеет передо мной, он боится, что я вдруг исчезну, как призрак. Он мой раб, он глупый неумелый мальчишка, ну чего же он тянет, я не могу больше ждать!
Волх не позволил Ильмери упасть на колени. Подхватив ее, ослабевшую от желания, он еще мгновение вглядывался в бледное лицо, а потом вместе с ней опустился на сырой мох, на еловые иголки, шишки, сердитых муравьев и сухие ветки, но вся эта мелочь уже не существовала для них обоих. Только торжественные и молчаливые верхушки деревьев, только венчающие их звезды, только могучее тело земли.
Краткий сон уже перед самым рассветом — и снова в путь. Улыбка Ильмери становилась еще загадочней, лицо бледнее, а глаза — больше. Волх спотыкался о каждый корень и не замечал, что только ленивый в отряде не потешается над ним. Ну, разве что Бельд с сомнением качал рыжей головой. Да и то потому, что заметил еще одно побледневшее за ночь лицо. Сайми шла, хмуро глядя перед собой, — как будто тоже всю ночь не сомкнула глаз…
Так прошло еще два дня и одна ночь. На исходе третьего дня перед отрядом блеснула река. Дружина Волха вышла на берег Мутной, где грустила одинокая русская ладья. Вряд ли русы оставили ее из благородства, чтобы противник тоже смог переправиться через реку. Скорее всего, их малочисленному отряду было не управиться с пятью кораблями.
На другом берегу частоколом высилась городская стена, а за ней — островерхие терема. За переправой блудных сыновей ждал Словенск.
— Я же говорил, не откроют, — Соколик отошел от ворот в сторону и скрестил руки на груди с видом человека, которого напрасно не послушали. — Что за позор, — прошептал он тихо, но вполне отчетливо. — Стоим тут, как попрошайки!
— Да не канючь ты! — рявкнул на него Клянча. — Волх Словенич, дай-ка я.
Оттолкнув друзей, которые его поддерживали, Клянча встал задом к воротам и с силой ломовой лошади несколько раз лягнул ворота. Загудело дерево, застонали петли — но изнутри никакого ответа не последовало.
— Нет. Не откроют, — с притворной досадой сказал Клянча. На самом деле он явно надеялся, что так оно и будет.
Волх тоже почувствовал облегчение. Ну вот, сейчас мы развернемся и уйдем отсюда… Разве во вселенной только и есть та земля, что сейчас под нами…
И тут тяжелые створки ворот разошлись в стороны. Дружина Волха растерянно застыла на входе в родной город.
— Ну, Волх Словенич, пойдем, что ли? — Клянча пригладил растрепанные кудри и слегка подтолкнул князя в плечо. Волх двинул скулами и не оглядываясь пошел по главной улице — прямо к отцовским хоромам.
Дружина двинулась следом, плечо к плечу. Было в этом единении что-то от сбившейся в кучу птичьей стаи. Все жались друг к другу. Родной город казался чужим. Он пялился на вернувшихся с того берега с нездоровым любопытством. И если мелькали в стороне знакомые лица, то и они не спешили приветствовать тех, кого давно оплакали. Будет ли хоть что-нибудь, как раньше? — вот о чем думали все.
Занятые своей тревогой, дружинники не замечали, что с городом не все в порядке. Слишком тихо. И чем ближе к княжьим хоромам, тем тише. Наконец шарканье их усталых ног зазвучало в полной тишине.
Сайми не тоже не обратила на это внимания. Ее сердце гулко стукнуло и замерло, когда дружина поравнялась с поворотом в чудскую слободу. Вот и старая ива — уже роняет сухие узкие листья. На миг Сайми провалилась в прошлое. Она увидела себя и Вейко под этой ивой, услышала грозный шаг молодой дружины. Пять лет назад этот звук навсегда изменил ее судьбу.
Волха не тревожили воспоминания. Он шел по Словенску, как по городу, который еще только предстоит завоевать. Он был хмур и сосредоточен, и в то же время его распирало от нетерпения — совсем как перед боем. Да именно так он и представлял себе будущий разговор с отцом. Скорей бы… И все-таки, почему так тихо?
Вот и княжьи хоромы. Стройный терем совсем не похож на тот, кособокий, который сгорел в Новгороде. А на самом верху открыто настежь окно. Волх закинул голову — и его сердце мгновенно наполнилось очень светлой, детской радостью. Разговор с отцом сразу показался неважым. Вот-вот он увидит мать!
И вдруг на крыльцо терема выбежал незнакомый мальчишка с очень взволнованным и серьезным лицом. Выбежал — и замер. Открыв рот, он во все глаза смотрел на Волха.
— Брат?! — с придыханием вымолвил он.
Да это же Волховец! Волх смутился. С младшим братом он никогда не был близок. В глубине души Волх не сомневался, что и мать и отец любят только его, а Волховец появился на свет по случайности. Волх привык братишку просто не замечать.
Но сейчас Волховец стоял, по-хозяйски загораживая вход. Не замечать его было трудно.
— Здравствуй, брат, — сухо кивнул Волх. — Дай мне войти. Я хочу поговорить с отцом.
— Но… но… — пролепетал мальчик. Потом всхлипнул: — Но отец умер!
В пугающей тишине его мальчишеский голос прозвучал звонко, как удар по гуслям.
Волх покачнулся. Не от горя — от неожиданности. Эта новость на несколько мгновений оглушила и ослепила его. Поэтому он не видел, как смертельно побледнела Ильмерь и как она до крови закусила губу.
Дружина потихоньку загалдела.
— А я чувствую: что-то не так…
— Вот те на… Вот тебе и вернулись…
— Хорошо, когда это случилось? — протиснулся вперед Бельд.
— Три дня назад… — сказал Волховец, и губы его задрожали. — Сегодня будет костер… Потом тризна…
— А кто же теперь князь? — с вызовом поинтересовался Клянча.
— Отец меня называл… — еле слышно прошептал Волховец.
— Как же, держи карман шире, — засмеялся Клянча. — Да у тебя еще молоко на губах не обсохло. Волх — старший сын, он и будет Словенском править. Верно я говорю, Волх Словенич?
Волх начал понемногу приходить в себя. И он увидел, что Волховец хоть и потрясен возвращением старшего брата, но искренне ему рад. И что права на княжение в Словенске его сейчас волнуют меньше всего. Его что-то мучает — что-то еще более страшное, чем смерть отца.
— Что еще здесь случилось? — спросил он, угрюмо глядя брату в глаза.
Тот смешался до слез и очень сбивчиво пробормотал:
— Сегодня будет костер… Потом тризна…
— Я уже понял, — звенящим от раздражения голоса прервал его Волх.
— И мама решила… — Волховец умоляюще посмотрел на брата, — что она… уйдет вместе с отцом… Она… за ним… на костер…
В голове у Волха ударила молния.
— Где она? — прорычал он.
— У себя… ждет, когда за ней придут…
Волх, как рысь, одним прыжком взлетел на крыльцо и, оттолкнув мальчика, ворвался в сени. Спотыкаясь, он бросился по лестнице наверх.
Знакомые запахи ударили в нос — сухие цветы, старые благовония… И несравнимый ни с чем запах — мама… Как зверь, ведомый только обонянием, Волх выбежал к порогу в светлицу.
Шелонь сидела у окна, и солнечный свет тысячей пылинок словно проходил сквозь нее. На ней была праздничная рубаха из белого льна, расшитая по подолу разноцветным шелком. Волх еще не видел ее лица из-за тени, он тяжело дышал, в голове стучала кровь… Он словно разучился говорить.
Шелонь увидела его и вскочила, слабо вскрикнув. И тут Волх опрометью бросился к ней, упал на колени, проехал по скобленому полу и уткнулся головой ей в подол.
— Мама… мама… — шептал он, хватая ее сухие руки.
Шелонь плакала, потом тихо смеялась — и снова всхлипывала, смахивая слезы.
— Значит, моя ворожба тебя сберегла, — покачала она головой.
— Что? — не понял Волх. Потом вскочил на ноги.
— Мама, я вернулся, — заявил он. — И теперь тебя никто не заставит… Ты не умрешь! Мало ли что отец умер — зачем тебе умирать?
— Не шуми, не шуми, — попросила Шелонь. — Как зачем? А кто же возьмет твоего отца за руку и поведет все выше и выше… в заоблачную страну… в светлый Вырей… Где люди как птицы поют в ветвях великого древа…
Она говорила с ним баюкающим голосом — как с ребенком. Волх раздраженно топнул ногой.
— Сам доберется, не маленький! Я все равно тебя не пущу.
![Роберт Говард - За Черной рекой [= По ту сторону Черной реки]](/uploads/posts/books/11728/11728.jpg)
