Фиона Карнарвон - Леди Альмина и аббатство Даунтон
Но если и суждено было наступить времени, когда позицию пацифистов стали принимать в расчет, то это случилось во второй половине 1917 года. К тому моменту перспективы союзников ухудшались день ото дня. Фельдмаршал Хейг утверждал, что немцы на грани краха и изматывание противника срабатывает, просто это не столь очевидно. На самом же деле немцы сильно выиграли от двух моментов. Во-первых, они ухитрились всего за пару месяцев нейтрализовать итальянцев, организовав превосходное материально-техническое снабжение, и таким образом помочь разваливающейся Австро-Венгерской империи продержаться немного дольше. Затем в декабре деморализованные и разбитые русские запросили мира. Украина, Грузия и Прибалтийские государства оказались под германским протекторатом, так что возникла возможность перебросить сорок немецких дивизий с Восточного фронта на Западный. Центральные державы считали, что конец близок. Им требовалось сделать последнее огромное усилие, чтобы прорваться на Западе и нанести поражение союзникам. Боевой дух в Великобритании сошел на нет. В 1917 году погибли или были ранены восемьсот тысяч английских солдат.
Конец года ознаменовался захватом и последующей потерей буквально нескольких пядей земли – угнетающим переходом из рук в руки болота, которое являла собой Северная Франция. При наступлении английской армии в битве при Камбре использовались как танки, так и более легкая, мобильная артиллерия, а планировалось оно с помощью воздушной разведки. Однако первоначальные завоевания удержать не удалось, и британцы были отбиты немецкими штурмовыми отрядами.
Смерть на Западном фронте собирала все более обильную жатву, а лорд Порчестер тем временем всей душой возрадовался телеграмме, которую ждал уже больше года. 7-й гусарский полк перебрасывали сражаться с турками. Месопотамия после унизительной осады Кут-эль-Амары поглотила жизни тысяч английских и индийских солдат, но необходимость защищать нефтяные месторождения не стала менее насущной, и с той поры колесо фортуны повернулось. Силы в двести тысяч человек, развернутые в регионе, смогли в марте 1917 года взять Багдад. Порчи должен был присоединиться к бригаде усиления, созданной в ответ на слухи о контратаке оттоманской армии.
Война в Аравии была последней кампанией, в которой кавалерия еще могла сыграть какую-то ощутимую роль. За несколько месяцев до этого фельдмаршал Хейг наконец-то отказался от давно лелеемой им идеи развернуть эти силы против немецких окопов, приказав конному подразделению дождаться прорыва в Пашендале, а затем проскочить через линии для атаки. Прорыв так и не случился, лошади вымесили землю до еще более вязкой грязи, и от плана по использованию кавалерии во Франции наконец-то отказались. Но пески Среднего Востока обладали огромным отличием: там не приходилось сражаться с хорошо защищенными окопами. Полк Порчи присоединился к силам, перебрасываемым из Индии в Басру, и оттуда они начали пятисоткилометровый поход на Багдад.
Боевой запал войск, увидевших в перспективе какие-то действия, моментально испарился на яростной жаре. Едва соединения отправились в путь, до Порчи и его подчиненных дошел слух, что накануне триста шестьдесят человек погибли от солнечного удара. Днем стояла палящая жара, ночью леденящий холод, свирепствовали дизентерия, малярия и москитная лихорадка.
Однако верховное командование союзников, как оказалось, приняло правильное решение использовать отлично вымуштрованных людей и лошадей. Одно соединение направилось в глубь пустыни далеко от Евфрата, чтобы отрезать фланг оттоманской армии, а Порчи и его солдаты устроили засаду на дороге в Алеппо, дабы перехватить турецкие силы при отступлении. Все сработало точно так, как и было спланировано, и 50-я оттоманская дивизия потерпела поражение. Но даже при таком успехе с небольшим количеством потерь, если сравнить собственный опыт юноши с бойней во Франции и Бельгии, все было пронизано ужасом. В барханах пустыни Порчи натолкнулся на пещеру, в которой спряталась от военных действий целая арабская деревня. Они были отрезаны оттоманской армией, и сотни людей умерли от голода. Сначала Порчи думал, что в живых никого не осталось и пещера набита истощенными телами, но затем увидел несколько человек, еще цеплявшихся за жизнь. Англо-индийский полк везунчиков, еще два месяца назад игравших в поло, был потрясен судьбой этих мирных мужчин, женщин и детей. Когда военные в отчаянии попытались накормить поселян своими пайками сгущенного молока, оказалось, что организм арабов не может принять его. Последние выжившие люди скончались на руках солдат.
Страдания, причиняемые войной, сказывались везде – поток был бесконечен, но Брейнстон-сквер являл собой островок, где их по крайней мере можно было облегчить мастерством, терпением и комфортом. Контраст между выпавшими испытаниями и тем, что мужчины получали благодаря заботам Альмины, был почти нереальным.
Сидней Робертс был послан из Франции в госпиталь Альмины с раздробленной ногой. Писарь, отправивший офицера, сказал, что посылает его в лечебницу леди Карнарвон, потому что «им нравятся интересные хирургические случаи». Потрясенный роскошной беспечностью жизни в госпитале «№ 48», Сидней написал Альмине и поделился тем, что особенно запало в душу. Это был изысканный завтрак в постель, поданный дворецким Альмины, и вежливый вопрос лакея – не просто, хочет ли он почитать газету, но какая именно нужна ему в первую очередь. Как и многие из корреспондентов Альмины, Сидней был явно взбодрен отрядом ирландских сестер милосердия. Большое впечатление произвел также доктор Джонни. Несомненно, он был блестящим врачом, но так никогда и не овладел полностью рентгеновским аппаратом. При первом осмотре Сиднея врач наобум поворачивал различные рукоятки, прежде чем жизнерадостно заявить: «Ну, похоже все это взлетит на воздух! Вы ведь не возражаете, правда?» Хорошо, что Сидней Робертс был склонен к юмору, чего нельзя сказать о некоторых пациентах Альмины, способных воспринять подобный розыгрыш болезненно.
Сиднея выписали к Рождеству 1917 года, и он смог уехать к родителям в Вортинг с загипсованной ногой. Однако не все пациенты Альмины выживали. Сид Бейкер прибыл на Брейнстон-сквер примерно в то же время, что и Сидней Робертс, но все искусство Альмины и уход не могли спасти его. У него остались маленькая дочка и вдова Рут, направившая письменную благодарность леди Карнарвон не только за прекрасный венок, но и за личное участие в похоронах мужа. «Я не в состоянии найти слов, чтобы выразить мою благодарность за Ваше милосердие и доброту».
Самый страшный год завершился. Поля битвы по всему миру были усеяны трупами, а города полнились вдовами, подобными Рут. Кто бы ни выиграл войну официально, казалось, невозможно определить, как будет выглядеть победа. Моральное и физическое истощение были слишком велики, чтобы рассуждать здраво.
В 1918 год Карнарвонам пришлось сосредоточиться на собственных драмах. В середине января эрл провел утро за стрельбой в обществе друга и заканчивал обед в замке, когда его скрутила ужасная боль в области живота. Альмина получила телеграмму на Брейнстон-сквер и, бросив все, помчалась в Хайклир, чтобы доставить мужа в госпиталь, где его немедленно оперировали по поводу аппендицита. Давний коллега Альмины, сэр Беркли Мойнихэн, поспешивший на помощь, после операции сообщил лорду и леди Карнарвон, что, запоздай они на полчаса, эрл мог бы скончаться. Лорд, рассказывая в письме своей сестре Уинифрид о происшедшем, отнес свое выздоровление за счет «мастерства и преданности моей жены».
Удачное спасение эрла омрачила кончина Альфреда де Ротшильда всего три недели спустя. Старик, который с началом войны так и не обрел свою прежнюю joie de vivre [49] , с годами дряхлел все больше. Он скончался 31 января после непродолжительной болезни. Альмина едва успела восстановить душевное спокойствие после того, как муж находился на волосок от смерти. Теперь она была потрясена. Леди Эвелин отправилась в Лондон, едва только услышав это известие, и обнаружила мать безудержно рыдающей у смертного одра Альфреда в Симор-плейс.
На следующий день Альфреда с большими почестями похоронили в Северном Лондоне на кладбище Объединенной синагоги в пригороде Уиллесден. Его исключительная щедрость и безграничная привязанность к семье обеспечили Альмине завидное положение любимой дочери, осыпанной всеми материальными благами, какие она только могла пожелать. Его потеря стала ужасным ударом, оказавшим глубокое воздействие на дальнейшую жизнь Альмины.
Альмина потеряла отца, едва спася мужа и переживая за сына, воевавшего на Среднем Востоке. Она опять с головой погрузилась в работу – это отвлекало лучше всего. Лорд Карнарвон оставался в Лондоне до марта, выздоравливая после операции и волнуясь за Порчи. Каждый раз, получая наспех написанное письмо от сына, отец бросался в дом Уинифрид за углом, чтобы прочитать его сестре. Карнарвон также нервничал из-за Обри, склонность которого голосовать в парламенте на стороне лейбористов сделала столь непопулярным в Консервативной партии, что он уехал из страны в Италию и Албанию, оставив Мэри справляться с непредвиденными последствиями его отъезда.
