Жюльетта Бенцони - Прекрасные незнакомки
Фуше принял Памелу и предложил ей такое же безбедное существование с квартирой и солидным пенсионом взамен сведений, которые она сможет ему поставлять. Так для Памелы начался необыкновенно благополучный период жизни.
Поселившись в элегантной квартире неподалеку от улицы Мон-Блан, Памела зажила весьма приятной жизнью. Она отклонила предложение госпожи де Жанлис, которая хотела устроить ее рядом с Арсеналом. У Памелы не было ни малейшего желания снова жить с этой властной женщиной, которая всегда была для нее скорее школьной учительницей, чем матерью.
В первый раз в жизни Памела наслаждалась полной свободой, она была вдовой и распоряжалась как самой собой, так и своими доходами.
Семейство Фицджеральд заявило о себе на этот раз вполне определенно. Памеле был предложен пенсион, но она должна была отправить детей лорда Эдварда в Англию, с тем чтобы они были воспитаны в соответствии со своим рангом, так как новому герцогу Лейнстеру было возвращено все его достояние. Консул Питкерн также потребовал вернуть ему дочь, с которой хотел жить в Америке, воспитывая ее по-своему. Памела, оставшись без забот о детях, решила, что теперь ей ничего не мешает жить в свое удовольствие и попытаться вновь стать одной из королев Парижа.
К несчастью, время ее прошло, хотя она не пожелала этого заметить. Ее двадцать лет были далеко позади, и она оказалась совсем не в моде. К тому же и умом она не блистала, так что попасть в созвездие великих шпионок ей тоже не удалось. А поскольку услуги ее были невелики, то и доходы уменьшились. И снова настали времена, когда самыми частыми ее гостями стали судебные исполнители. Тогда-то Памела и обнаружила, что в ее распоряжении только пенсион Фицджеральдов и что у нее 30 000 франков долга.
Тогда она нашла для себя выход… Почерпнув его в одном из романов госпожи де Жанлис под названием «Лэнваль, или Благородная могила». Выходом этим было бегство, но совершенно необыкновенное, так, во всяком случае, думала Памела.
В общем, она исчезла, сняв под чужим именем комнатку у крестьян в пяти лье от Парижа. Всю неделю она занималась там рисованием и распевала романсы, а в воскресенье, выходной день для всех, в том числе и для судебных исполнителей, усаживалась в экипаж, ехала в Париж, веселилась, а ночью возвращалась к себе в деревню. Госпожа де Жанлис, которая сумела отыскать Памелу и сама проживала другой свой роман под названием «Дерзкая на вид женщина», втайне восхищалась подобным необычным образом жизни, но не могла не критиковать его вслух.
– Что за безумие! – восклицала она раскатисто. – Как можно подвергать свой покой таким испытаниям?! Живя вместе со мной, она наслаждалась бы покоем и счастьем, но нет! Она предпочла эту немыслимую авантюру. Какое несчастье, если женщине недостает здравого смысла!
Но, возможно, госпоже де Жанлис можно было бы кое в чем упрекнуть и себя? Неужели случайно ее «приемная» дочь стала маниакально подражать героиням ее неправдоподобных романов? Но, похоже, ни одна ни другая не замечали этого.
На этот раз судьба Памелы облеклась в помпезные одежды Реставрации. Возвращение Бурбонов спасло Памелу от судебных исполнителей Наполеона. Она не только вернулась в Париж с гордо поднятой головой, получив недурные апартаменты в Аббэ-ле-Буа, но еще была взята под опеку семейством Орлеанов. Эконом герцога, вполне возможно ее сводный брат, получил приказ заплатить все долги Памелы и в дальнейшем ведать ее благополучием.
Ничто отныне не мешало Памеле наслаждаться покоем, к которому она всегда так стремилась. Но увы! Не будем забывать о присущем ее сердцу романтическом авантюризме.
Памеле исполнилось сорок три. Красота ее увядала, и разумно было бы не стремиться к заоблачным высям, а довольствоваться тем, что удача и судьба послали ей. Но, к сожалению, как раз разума Памеле и не хватало.
Она не только позволяла себе говорить вслух, но и побуждала свое окружение настаивать на том, что она дочь казненного Филиппа Эгалитэ (что было, безусловно, правдой, но не всякая правда должна быть обнародована). Кроме того, она завела милую манеру вести себя как принцесса крови и требовать от окружающих соответствующего почтения. Дело кончилось тем, что Памела восстановила против себя не только семейство Орлеанов, а в особенности госпожу Аделаиду, но и госпожу де Жанлис, хотя именно она поначалу поощряла в своей «приемной» дочери ее амбиции, однако госпожа де Жанлис очень дорожила как своим положением, так и уважением своих знатных учеников. А Памела в очередной раз оказалась в весьма незавидном положении, потому что многие двери для нее закрылись.
Но какое-то очарование она все-таки сохранила, и благодаря ему она обрела нового покровителя. Им стал герцог де Комон ля Форс, которого только что назначили губернатором Монтобана. Он предложил Памеле приятную и лестную должность компаньонки его жены-герцогини. Но продлилась новая служба не долго. Ровно столько времени, сколько смогла вытерпеть герцогиня компаньонку, которая проводила время, прогуливаясь в саду в коротком платье с пастушеским посохом и барашком на ленте. Весь Монтобан, не исключая гарнизона, умирал со смеху при виде такого зрелища, и госпожа де Комон не знала, какому святому молиться, чтобы избавиться от чудачки. Но тут им всем снова пришлось вернуться в Париж: Франция опять поменяла правителя. Настал 1830 год, и Луи-Филипп стал королем французов.
К сожалению, Памела не могла ждать ничего хорошего от нового короля. Она успела всем надоесть своей игрой в героинь романов, а госпожа де Жанлис, которой исполнилось восемьдесят четыре года, недавно умерла.
Ее «приемной» дочери ничего не оставалось, как последовать за ней, потому что в этом мире для нее не было больше места.
Вновь в бедности, больная, Памела поселилась в маленькой комнатке на улице Ришпанс. Судьба послала ей последний подарок, она встретила своего старинного друга, члена Конвента Барера, который когда-то опекал ее. Он и находился у ее смертного ложа, а умерла она 8 ноября 1831 года с именем Эдварда на устах. Несмотря на все свои чудачества, она продолжала любить мужа всю свою жизнь, вспоминая чудесный аромат килдарских роз, которые были свидетелями ее счастья.
Прошло какое-то время, и дети попросили перевезти ее тело в Англию, и та, которую называли прекрасной Памелой, обрела покой на берегу Темзы.
Глава 15
Красавица госпожа де Богарне, или Искусство жить в тюрьме
Вечером 21 апреля 1794 горстка грубых, заляпанных грязью солдат, прошагав часть улицы Вожирар, остановилась у ворот старинного почтенного монастыря Карме, превращенного теперь волею революционного закона, по которому одна часть французов-санкюлотов уничтожала другую его часть, в совсем непочтенную тюрьму. Воины тесным кольцом окружали женщину, которая была ни жива ни мертва от ужаса.
Командир, который командовал этим отрядом, стукнул в дверь. В двери отворилось окошечко, и из него выглянул комендант, ничуть не краше командира.
– Подарок для тебя, гражданин, – объявил начальник отряда. – Получи, пожалуйста, баронессу!
– Еще одну! – заворчал комендант. – Да куда мне их девать, баронесс этих? У меня все камеры переполнены!
– Да она не толстая! Много места не займет! И зря ты жалуешься, гражданин, сегодня камеры переполненные, а завтра будут свободные. Революционный трибунал старается вовсю, чтобы места у тебя было побольше. Беда только в том, что тюрем в Париже много, а гильотина одна. Скажу прямо, что вторая была бы не лишней. Ну, давай, шагай быстрее! – скомандовал он арестантке, перед которой отворились ворота, подействовав своим скрипом на ее натянутые нервы, будто пила.
Арестантка была очень красивой женщиной лет тридцати в элегантном шелковом платье в белую и зеленую полоску с большим белоснежным муслиновым воротником и манжетами. Ее темные волосы отливали теплым золотом, из бархатных глаз текли потоками слезы. Она пережила огромное нервное потрясение, да и как иначе? В час, когда она собиралась лечь в постель, ее прелестную маленькую квартирку на улице Сен-Доминик наводнили эти варвары. Ее оторвали от детей – Эжена двенадцати лет и Гортензии одиннадцати, дав время только поцеловать их и надеть платье, которое она только что сняла. И одеваться она была вынуждена под любопытными взглядами своих палачей… А потом ее, дрожащую от страха и холода, привели в тюрьму, ужасную, в кровавых отблесках факелов.
Оставшись с глазу на глаз с «новенькой», комендант раскрыл толстую книгу, надел очки, взял перо и собрался вписать ее. Но когда она пролепетала фамилию, поднял голову и посмотрел на нее поверх очков.
– Богарне? У меня уже один такой есть.
– Это мой муж… – всхлипнула женщина, вытирая бархатные глаза крошечным платочком. – Мой бедный муж…
– Точно, что бедный! – засмеялся комендант. – Александр Богарне, один из чертовых никчемных генералов, которые ничем нам не помогли! Наконец-то республика решила открыть на них глаза! Но я хочу тебя сразу предупредить, гражданка. Если ты рассчитываешь тут ворковать с ним, то не надейся. У меня тут строго: женщины в одной половине, мужчины в другой. Такое правило, и я его соблюдаю. Ну, посмотрим, куда тебя девать? Ага, к гражданке Кюстин. Я забыл, что ее соседку перевели сегодня в другую гостиницу, так что она пока что одна. Ну пойдем, провожу тебя. Позабочусь, а потом сдам смену гражданину Сансону.
