Бернард Корнуэлл - Бледный всадник
— Ты хочешь вернуться в Корнуолум? — спросил я ее.
Исеулт, казалось, удивилась, что я заговорил. У нее ушло несколько биений сердца на то, чтобы собраться с мыслями, потом она пожала плечами.
— А что там у меня есть?
— Дом, — ответила Энфлэд.
— Мой дом — это Утред.
— Утред женат, — резко возразила Энфлэд.
Исеулт словно не услышала ее.
— Утред поведет мужчин, — проговорила бриттка, раскачиваясь вперед и назад, — сотни мужчин. Могущественный отряд. Я хочу это видеть.
— Он введет тебя в искушение, вот что он сделает, — сказала Энфлэд. — Ступай-ка ты лучше домой, девушка, возноси молитвы и надейся, что датчане туда не доберутся.
* * *Мы продолжали пробираться на юг, каждый день понемногу продвигаясь вперед, но те мучительные зимние дни были коротки, и датчане, казалось, были повсюду. Даже когда мы странствовали по местности вдалеке от троп и дорог, на горизонте всегда мог показаться датский разъезд, и, чтобы избежать встречи с такими отрядами, мы все время забирали на запад.
К востоку от нас лежала римская дорога, ведущая из Батума в Эксанкестер, — то был главный путь сообщения в этой части Уэссекса, и датчане наверняка должны были им пользоваться, усиленно патрулируя окрестности. В результате мы оказались ближе к Сэфернскому морю, но и там было небезопасно, потому что Свейн наверняка должен был явиться из Уэльса. Я не сомневался, что с Уэссексом наконец покончено.
Мы встретили нескольких беженцев, покинувших свои деревни и прячущихся в лесах, но никто из них ничего толком не знал, и мне сообщали только слухи. Никто не видел ни одного воина из восточных саксов, никто ничего не слышал об Альфреде, все видели только датчан и дым, который был буквально повсюду.
Время от времени мы натыкались на разграбленную деревню или сожженную церковь, видели растрепанных воронов, хлопающих черными крыльями и следующих за датчанами в поисках разлагающихся трупов. Мы заблудились, и все мои надежды добраться до Окстона давно исчезли. Я полагал, что Милдрит бежала на запад, в холмы, как всегда поступали жители тех земель, когда приходили датчане. Я надеялся, что жена и сын живы, но будущее наше было черно, как длинные зимние ночи.
Однажды ночью мы сидели в пастушьей хижине, скорчившись у маленького очага, наполнявшего дымом низкий домишко с соломенной крышей, и жарили несколько ребер, вырезанных из полусъеденной овечьей туши. Все мы были донельзя грязные, промокшие и замерзшие.
— Может, нам стоит отыскать датчан, — предложили, — и принести им присягу?
— И стать рабами? — горько отозвался Леофрик.
— Можно заключить с ними договор. Мы будем воинами, — ответил я.
— Сражающимися за датчан? Они не могут захватить весь Уэссекс! — запротестовал мой друг и потыкал палкой в огонь, выбросив новый клуб дыма.
— А почему бы и нет?
— Уэссекс слишком велик. И наверняка найдутся те, кто станет сопротивляться. Мы просто должны отыскать этих людей.
Я вспомнил стародавний спор в Лундене. Тогда я был еще ребенком, жившим среди датчан, и вожди их спорили о том, как лучше всего захватить Уэссекс. Одни утверждали, что следует напасть на дальние западные земли и тем самым сломить мощь врага. Другие хотели в первую очередь взять старое королевство Кент, самую слабую часть Уэссекса, где находилась великая святыня Контварабург. Но победили самые храбрые. Они напали с запада, и их первая атака оказалась неудачной, однако теперь Гутруму сопутствовал успех. Но насколько велик был этот успех? Оставался ли Кент все еще саксонским? А Дефнаскир?
— И что будет с Милдрит, если ты присоединишься к датчанам? — гнул свое Леофрик.
— Она так и будет прятаться, — равнодушно сказал я.
Воцарилась тишина. Я видел, что Энфлэд возмутили мои слова, и надеялся только, что она придержит язык.
Однако мои надежды не оправдались.
— Тебе все равно? — с вызовом спросила она.
— Нет, — ответил я.
— Похоже, Милдрит тебе надоела, так? — не унималась Энфлэд.
— Ну что ты к нему прицепилась! — попытался восстановить мир Леофрик.
— Милдрит — его законная жена! — заявила Энфлэд, все еще глядя на меня. — А мужчины устают от жен.
Исеулт слушала, переводя большие темные глаза с меня на Энфлэд.
— Много ты знаешь о семейной жизни! — огрызнулся я.
— Я, между прочим, была замужем!
— Вот как? — удивленно переспросил Леофрик.
— Да, я была замужем три года, — продолжала Энфлэд, — за человеком, который служил стражником у Вульфера. Он подарил мне двоих детей, а потом погиб в битве, в той самой, в которой погиб и король Этельред.
— Двоих детей? — спросила Исеулт.
— Оба умерли, — резко сказала Энфлэд. — С детьми это случается сплошь и рядом.
— Ты была счастлива, когда жила со своим мужем? — спросил Леофрик.
— Была, примерно три дня, — ответила она, — а следующие три года я познавала простую истину: все мужчины — сволочи.
— Неужели все? — уточнил мой друг.
— Большинство. — Энфлэд улыбнулась Леофрику и прикоснулась к его колену. — Но не ты.
— А я? — спросил я.
— Ты? — Она на мгновение перевела глаза на меня. — Человеку, который обманывает жену, нельзя верить ни на грош, — заявила она с откровенным ядом в голосе.
Я смутился. Возможно, она отчасти права, но слышать такое все равно было неприятно. Энфлэд в ту же секунду пожалела, что говорила так резко, и попыталась смягчить свои слова:
— Вообще-то я тебя совсем не знаю. Все, что я знаю о тебе, — это то, что ты друг Леофрика.
— Утред щедрый! — преданно сказала Исеулт.
— Мужчины обычно проявляют щедрость, когда хотят что-то получить, — отрезала Энфлэд.
— Единственное, что мне нужно, — это Беббанбург, — проговорил я.
— Так или иначе, — отозвалась Энфлэд, — ты сделаешь все, что угодно, лишь бы заполучить желаемое. И ни перед чем не остановишься.
Воцарилось молчание. Через полуприкрытую дверь я видел падающие снежинки. Они трепетали в свете костра и таяли.
— Альфред — хороший человек, — нарушил Леофрик неловкую тишину.
— Он пытается быть хорошим, — сказала Энфлэд.
— Только пытается? — саркастически спросил я.
— Альфред вроде тебя. Он убьет, чтобы получить то, чего хочет, но между вами есть разница. У него имеется совесть.
— Ты имеешь в виду — он боится священников.
— Он боится Бога. И мы все должны бояться Бога. Потому что однажды мы все дадим Господу ответ.
— Только не я, — ответил я.
Энфлэд насмешливо улыбнулась, но Леофрик сменил тему разговора, сказав, что идет снег, а потом мы уснули.
Исеулт во сне вцепилась в меня; она скулила и вздрагивала, пока я лежал в полудреме, думая о ее словах, что мне предстоит возглавить могущественный отряд. Это пророчество казалось маловероятным, и я решил, что магическая сила оставила Исеулт вместе с девственностью. А потом я тоже уснул — и проснулся, когда мир стал белым. Веточки были усыпаны снегом, но он уже таял, и капли падали в мглистый рассвет.
Выйдя наружу, я нашел за дверью крошечного мертвого крапивника и испугался, что это дурное предзнаменование.
Леофрик тоже вышел из хижины и часто заморгал, глядя на восходящее солнце.
— Не спорь с Энфлэд, — сказал он.
— Я и не спорю.
— Ее миру пришел конец.
— Значит, мы должны его возродить.
— То есть ты не присоединишься к датчанам?
— Я сакс, — ответил я.
Леофрик, услышав это, неопределенно улыбнулся. Затем расстегнул штаны и помочился.
— А если бы твой друг Рагнар все еще был жив, ты, интересно, остался бы саксом? — спросил он, глядя на пар, поднимающийся над мочой.
— Он ведь мертв, так? — сурово проговорил я. — Его принесли в жертву честолюбивым планам Гутрума.
— Поэтому теперь ты сакс?
— Я сакс, — повторил я с уверенностью, которой не чувствовал, ибо не знал, что принесет мне будущее.
Да и откуда мы могли это знать? Не исключено, конечно, что Исеулт сказала правду, и Альфред даст мне силу, и я поведу вперед могущественный отряд, и получу красавицу, которая будет созданием золота, да вот только я начинал сомневаться в пророческом даре своей возлюбленной. Альфред, вполне вероятно, уже мертв, а его королевство, может быть, обречено, и все, что я знал в тот момент, — это что земля тянется к югу, к покрытому снегом хребту, и там кончается в странном, словно бы пустом блеске. Линия неба походила на край мира над хаосом жемчужного света.
— Будем и дальше двигаться на юг, — сказал я.
Ничего другого нам не оставалось, только идти навстречу этому блеску.
И мы пошли.
Двинулись по овечьей тропе к вершине хребта, а там я увидел, что холмы круто обрываются, уходя к обширным топям и к морю. Мы добрались до великого болота, а блеск, который я видел издали, оказался светом зимнего солнца, отражающимся на длинных озерах и извилистых ручьях.
