Александр Филимонов - По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо
Тем более что от Святослава пришел самый благожелательный ответ, какого только можно было ждать. Святослав поминал давнюю их дружбу, говорил, что давно пора забыть княжеские раздоры, одобрял желание Всеволода посадить Рюрика в Новгород — чтоб наследовал брату, всеми оплакиваемому Мстиславу. Медоточивое письмо Святослава и обрадовало Всеволода, и насторожило. С одной стороны, Всеволод мог предположить, отчего вспыхнула вдруг у Святослава любовь к нему. Причиной тому могло быть то, что два месяца назад сын Святослава Владимир, гостя у Всеволода по его приглашению, догостился до свадьбы. Великий князь женил князя Владимира Святославича с полного его согласия на своей юной племяннице Пребране, дочери покойного брата Михаила. Святослав и Михаилу когда-то клялся в любви.
Но, с другой стороны, Всеволод знал и самого Святослава. Знал его коварство, уклончивость. Знал и о ненависти его к потомкам Мономаха. Поэтому великий князь решил добиваться своего, не очень-то беря в расчет Святославовы уверения в дружбе. Но, как оказалось, было уже поздно.
Не зря подозрение охватывало душу, когда Всеволод думал о черниговском лисе. Святослав и похож был на лиса острым носом и бегающими глазками. На кого он, однако, ни был бы похож, а в людской природе, кажется, разбирался куда лучше молодого владимирского князя. Как громом поразила Всеволода весть, пришедшая из Новгорода как раз в то время, когда он надеялся получить ясный ответ из Киева. На новгородском столе теперь сидел этот самый Владимир Святославич, с которым недавно только обнимались на свадебном пиру!
Святослав разбил все надежды. Он-то, хитроумный, знал, чем взять новгородцев — страхом перед силой владимирского князя. Как воронью стаю пугалом устрашил их. И забыли новгородцы, в чем только что клялись умиравшему Мстиславу Храброму — любить и беречь детей его и братьев, не изменять племени Мономахову.
Теперь Святослав, располагая не только черниговскими, но и новгородскими полками, вышибет гордого Рюрика из Киева, Давида и Романа — из Смоленска и, подчинив себе огромные земли, без всякого сомнения, двинется на Владимир, посылая с дороги письма, полные упреков и отеческих сожалений, что приходится вести войну с родственником.
Все надежды на мир приходилось если и не похоронить, то, по крайней мере, надолго забыть. Война, как видел Всеволод, неминуема. Сейчас он был готов уже не ожидать действий противника, а ударить первым. Великий князь гневался.
Но, гневаясь, Всеволод понимал, что направление удара нужно тщательно обдумать. Врагов вдруг оказалось много — а какой самый опасный?
Тем временем случилось то, что должно было случиться.
Святослав малыми силами выбил гордого Рюрика из Киева. Тот на удивление легко расстался с вотчиной своих пращуров и прапращуров и едва сумел без потерь отвести дружину в Белгород, небольшой городишко в десяти верстах от Киева. Там недальновидному Рюрику Ростиславичу предстояло лелеять свою княжескую гордость, лишившись почти всего.
Прошло лето. С наступлением осени гнев Всеволода начал утихать. Великий князь рассудил, что ни на Новгород, ни на Киев полки вести сейчас нельзя, потому что Святослав, может, больше всего хочет от владимирского князя такого подарка — в ответ на боевые действия поднимет против Всеволода и Новгород, и Южную Русь. Святослав хотел именно выманить Всеволода со всем войском из владимирских пределов. Ни в коем случае, решил великий князь, ни в коем случае не нужно поступать так, как хочет Святослав. Надо вывести его из терпения. Тот, кто ожидает удара, уже не будет захвачен врасплох.
Приняв решение выжидать, Всеволод почувствовал себя вновь спокойно и уверенно. В самом деле — чего торопиться? Если Святослав считает себя властителем Руси — пусть считает. Пусть сидит себе в Киеве и думает, что правит Новгородом. Тщеславие сего князя победит его хитрую осторожность: Святослав обязательно кого-нибудь обидит, обязательно захочет показать свое превосходство, а значит, ввяжется в войну. С кем — там будет видно, но эта война поубавит его силы, вот тогда с ним можно будет поговорить.
Стояла ранняя осень, очень теплая и сухая. Забот у Всеволода и без всякой войны было достаточно. Чего только стоило убрать выдавшийся на удивление щедрым урожай! Плоды Владимирской земли обильным потоком притекали к великому князю. В этот год даже те поселяне, что писались истужными, то есть платившими дань князю или боярину не в установленных количествах, а сколько смогут, отдавали полной мерой. Мудрено было и разместить горы зерна, многочисленные стада коров, свиней, баранов. Повсюду спешно строились бретьяницы и скотницы. Пожалуй, только теперь Всеволод начал осознавать, каким богатством он владеет.
Большим утешением в жизни были дочери-погодки, Все-слава, Верху слава и Сбыслава. На них только взглянешь — и уходит куда-то из души всякая злость, не гневом, а радостью наполняется сердце. Всеволод полюбил теперь проводить время в княгининых покоях с женой и дочерьми. Даже старшая — Еленушка, замкнутая и болезненная, с появлением сестер стала оживать, чаще улыбалась, подолгу могла играть с ними, сама их укачивала, меняла пеленки, помогала ухаживать. Как-то Марья сказала Всеволоду, что не надеется дождаться от Елены внуков и, видимо, так уж суждено девочке — всю жизнь пробыть рядом с матерью. Что ж, Всеволод и сам так думал. Лучше, чем с матерью, Елене нигде не будет, да и куда ее отпустишь, такую слабую? А насчет внуков — вот они, три красавицы, небось не задержатся под родительской крышей. О сыне великий князь почти не говорил с женой. И она таких разговоров не начинала. Да и какие туг разговоры, когда сидишь, бывало, в княгининой светелке, а дочки по тебе ползают, за нос хватают, лепечут что-то.
В один из таких дней начала осени, когда Всеволод с Марьей только что отобедали и, по обыкновению, ушли на женскую половину — поиграть с дочерьми, к ним в дверь постучали. Их не часто беспокоили, знали, князь не любит, когда прерывают его отдых в кругу семьи. И Всеволод, услышав этот робкий стук, подумал: вот оно, начинается. Кончилось блаженное время. Марья, сразу почувствовавшая перемену настроения мужа, с тревогой взглянула на него.
— Кто там? — спросила она. Только что была веселой, и вот — веселья как не бывало.
Чинно, с поклоном, вошла ключница Долгуша.
— Меченоша твой, государь батюшка, к тебе просится. Говорит — дело неотложное.
Помрачневший Всеволод, ничего не сказав жене, прошел на свою половину. Юрята ждал его в прихожей перед спальным покоем князя, как всегда спокойный, сдержанней. По нему не скажешь, что случилось плохое.
— Ну? Что? — спросил Всеволод.
— Там, государь, человек прибежал от Глебовичей, из Рязани. Князья Игорь, Ярополк да Владимир послали спросить — не примешь ли? С жалобой к тебе.
— Не говорил, на кого жалоба? Хотя знаю — на князя Романа жаловаться будут. Ну, а ты что?
— А я, государь, уже человека того послал обратно к князьям, — улыбаясь, сказал Юрята. — Велел ему звать их. Они тут встали, от Владимира недалеко. Скоро будут.
— Ишь ты. А если бы я не захотел их принять?
— Ну — уехали бы. А только, не гневайся, государь, послушать их надо. Тут без князя Святослава не обошлось.
— Так. Посылай кого-нибудь, пусть скажет князьям, чтоб не мешкали, ехали скорее.
— Да уж послал, да так и наказал. Стрелой прилетят, государь.
— Проведешь их ко мне в опочивальню.
— Не прикажешь ли, государь, еще кого позвать? Воеводу, что ли?
— Нет. Сначала один с ними поговорю.
Ждать князей и правда пришлось недолго. Во двор княжеский въехали втроем, без всякой свиты, кони бока раздувают, с губ каплет пена. Торопились Глебовичи.
Зайдя в опочивальню великого князя, замялись — видно, не могли решить, как вести себя. Младший, Владимир, помешкав, упал на колени. Игорь и Ярополк, переглянувшись, последовали его примеру. Всеволод, хоть и приготовился к тяжелому разговору, все же не мог мимолетно не полюбоваться таким началом. Князья, видно, заранее договорились, как будут держаться перед великим князем, но вот увидели его — и поникли. Значит, сильно припекло Глебовичей.
— Встаньте, братья. Негоже вам так, — произнес Всеволод, выждав, однако, немного.
Глебовичи, стараясь не спешить, поднялись с колен, сели, куда им было указано. Говорить начал князь Ярополк, как старший:
— Защиты твоей просим, великий княже. Пропадаем совсем.
— От кого же защиты? — спросил Всеволод, пристально глядя в глаза Ярополку. — Не от брата ли своего, князя Романа?
— От него, великий княже, — заговорили Глебовичи все разом. У них отлегло: заметили, с какой неприязнью Всеволод произнес имя их брата. — Разоряет нас, уделов лишает. Силой выгоняет. Уж и сражения были, великий княже.
— Нехорошо, — произнес Всеволод. — Что ж ему, Рязани мало?
