Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 3
Его тут же поддержали другие.
– Правильно, – зашумели они, – даже смирная собака, раз отведав звериной крови, может стать охотницей.
– Нельзя их недооценивать.
– Так только себя обманывать…
– А мы уже обманулись этой зимой.
– Прошлой зимой с онгутами тоже ведь так же ошиблись.
– И хватит, пора уж нам стать поумнее.
Как ни уговаривал их Таргудай, те стояли на своем: не будем воевать. Так и разъехались они, показав Таргудаю – мягко, но решительно, что не собираются идти за ним в новое злоключение.
Однако на другой же день после этого прибыли к Таргудаю керуленские нойоны – с поклонами и богатыми подарками. Приунывший было Таргудай, увидев вдруг у своей коновязи разнаряженных южных нойонов с мирными, подобострастными лицами, без шлемов и доспехов, в лисьих шапках и легких бараньих шубах, подшитых шелками, поначалу был изумлен до крайности, не понимая, как и для чего они тут оказались. После, внимательно выслушав хонгиратского Дэй Сэсэна, сказавшего слово от всех о готовности признать его ханом всего племени, он едва не потерял разум, не веря своим ушам и свалившемуся на него счастью.
«Уж не сплю ли я? Не спьяну мерещится мне все это? – испуганно спрашивал он себя и незаметно, поглаживая бороду, щипал себя за ухо. – Нет, трезвый я, и голова вроде бы не кружится…».
Он тут же послал за всеми борджигинскими нойонами гонцов со строгим наказом немедленно явиться на новый совет в его ставку. Те приехали не на шутку раздраженные, ругаясь сквозь зубы (что еще придумал этот несносный пьяница?), готовые, наконец, прямо осадить его и отвадить от новых выдумок. Однако, увидев в тайчиутской ставке керуленских нойонов, этих злейших врагов, с которыми еще недавно насмерть бились в южных степях, они были сбиты с толку и окончательно растеряны.
В большой юрте тайчиутского вождя едва разместились все – южные и северные нойоны. Керуленские, как почетные гости, были усажены по правую руку от хоймора, свои, борджигинские, теснились по левой стороне. Не зная еще в чем дело, борджигины кидали нетерпеливые взгляды на тайчиутов, те загадочно отмалчивались, поджимая суженные рты под вислыми усами.
Таргудай еще заранее договорился с керуленскими, чтобы они свою просьбу принять их в подданство и готовность признать его ханом торжественно повторили на совете, в присутствии всех борджигинских нойонов.
Когда все собрались и совет начался, вожди южных родов встали со своих мест, разом низко поклонились сидевшему на хойморе Таргудаю и хонгиратский Дэй Сэсэн сказал свою речь:
– Мы, двадцать семь керуленских родов, низко кланяемся и просим старшего борджигинского вождя Таргудая принять нас в свое подданство. Мы считаем его самым достойным из всех монгольских нойонов и готовы признать его своим ханом. На своем совете мы решили отделиться от джадаранов и соединиться с нашими братьями борджигинами, чтобы, как и раньше, в будущем всегда быть с ними вместе. На джадаранов мы теперь насмотрелись и окончательно поняли, что они недостойны быть вождями. Если они заартачатся и не признают нового хана монголов – Таргудая-нойона, то все мы, южные монголы, готовы будем вместе с борджигинами выступить против них и призвать их к порядку. А сегодня мы в честь нашей покорности Таргудаю-нойону преподносим наши дары…
Дэй Сэсэн первым подошел к хоймору и положил перед ним на пестрый черно-желтый ковер по три собольих, лисьих и выдровых шкурки – всего числом девять. Он с поклоном, как от хана, попятился назад и за ним по очереди стали подходить старшие от других родов – со своими шкурками.
Когда поднес свой подарок последний, перед Таргудаем выросла высокая, по пояс, копна из отборных шкурок. Черные, огненно-рыжие, буро-коричневые меха, перемешиваясь, искрились тысячами огней, отсвечивая от пламени очага.
Таргудай полюбовался дорогими подарками и, с плохо скрываемым блаженством на лице кивнув, отвел взгляд. Несколько молодых нукеров взяли в охапки керуленские подарки, унесли их к онгонам у задней стены и сложили у старого знамени, завалив снизу толстое, черное от грязи и жира березовое древко.
Таргудай, словно его уже сейчас подняли на трон, сидел важно приосанившись, исполненный гордого величия. С высоко поднятой головой он торжествующим взглядом окинул притихших борджигинских нойонов и провозгласил:
– Что должно было быть в нашем племени, то и сбывается. Племя не должно жить без единого вождя. Прежде, когда у нас были свои ханы, был единый для всех порядок, никто не смел ослушаться и делать, что ему вздумалось. Я принимаю под свою руку всех вас, двадцать семь керуленских родов. Однако, эти ваши джадараны, которые не пришли вместе с вами поклониться мне, должны быть строго наказаны. В ханстве не должно быть таких, которые рушат порядок и единство. Тех, кто идет против нас и против единства, следует рассеять, чтобы они больше не могли собираться вместе и строить нам козни. Поэтому джадаранов мы должны взять силой и разделить по другим улусам. Стада и табуны их должны быть разделены между всеми нами честно и справедливо. Нойонов их – от старых до малых – казнить, чтобы в будущем не было от них смуты. Дело это я назначаю на начало лета. Все мы, собравшись вместе – и ононские, и керуленские – пойдем на этих врагов, отберем у них подданных и скот, пополним свои улусы. Каждому, кто пойдет на них, достанется своя доля, а улус у них немалый, сами знаете, всем нам будет чем поживиться.
Радостным гомоном отозвались на его речь и борджигинские и керуленские нойоны.
– Никто не будет против такого решения? – громко спрашивал Таргудай, взглядывая направо и налево. – Или есть такие?
– Откуда среди нас таким глупцам быть? – шутили в ответ те и другие. – Мы все согласны.
– Ну, тогда мы решили это дело, – покрывая бурно разгоревшийся шум голосов, постановил Таргудай. – Мы все решили восстановить порядок в племени, наказать виновных и установить закон. И мы сделаем это. Но перед этим в начале лета мы все соберемся на курултай, исполним все обряды по обычаю и, наконец, будет у нас свое ханство! Ведь все вы хотите иметь своего хана?!
– Хотим! – взревели нойоны, окончательно утверждая новое решение.
– Пусть будет у нас ханство!
– Хура-ай!!!
Таргудай, уже не стараясь скрывать переполнявшую его великую радость, в взволнованной улыбке обнажал свои крупные желтые зубы. Подождав, оглядываясь направо и налево, он крепко хлопнул в ладоши.
– Пировать! – громогласно объявил он, весело оглядывая и борджигинских и керуленских нойонов. – Будем пить, пока все не свалимся за столами.
– Пировать! Пировать! – вторили ему борджигины и обращались к керуленским уже по-свойски, подмигивая и улыбаясь: – Сейчас вы узнаете щедрость нашего нойона! Когда он в духе, сотню голов для пира не пожалеет, всех угостит!
Уже заносили поспешно в юрту низкие китайские столы, расставляли их широким кругом перед сидящими, уставляли их переполненными чашами с разваренным мясом и кровью, из открытых винных туесов запахло крепкой арзой и хорзой.
Через малое время юрта шумела и гремела на разные лады. Ононские и керуленские нойоны пересаживались друг к другу, находя и узнавая своих старых знакомых по татарским войнам и походам, радостно смотрели друг на друга, обнимались и говорили слова примирения.
– Наконец-то рода монголов объединятся, – с умудренным видом качали они головами, – уже хватит нам жить по разным углам.
– Так и до греха недалеко, между собой взялись воевать, куда это годится?
И уже никто в пылу горячих речей не помнил того, как всего полмесяца назад они с обнаженными клинками неслись друг на друга, стремясь пустить друг другу кровь, снести голову, разрубить на части, в жажде уничтожить противника вместе со всем его родом и завладеть его добром.
XXVI
В самом конце зимы, в последних днях месяца ехэ улаан[16], в Бурги Эрги, наконец, выпал большой снег. Боги, видно, дав возможность семье Есугея переждать в тайге самое опасное время, когда в степи шла война между родами, в конце концов решили восполнить и то, что должно было быть в горах, дать и сюда нужное количество вод, чтобы и тайга получила нужную ей влагу и не высохла летом. За несколько дней навалило сугробов по колено и Тэмуджин, спасая свое маленькое поголовье, решил на короткое время перекочевать в степь.
Выйдя из гор по заснеженному льду Керулена, он резко повернул на юго-запад и отошел от реки на четверть дня пути – туда, где кончались курени и айлы керуленских монголов и начиналась пустынная степь, тянувшаяся на запад до владений кереитов. Здесь он расположил свое стойбище на открытом со всех сторон, продуваемом месте, с чистым от снежных сугробов пастбищем.
Жить в открытой степи было опаснее, чем в горах, но хорошо было то, что место это находилось в стороне от войны между монгольскими родами. И еще успокаивало матерей, пугавшихся от каждого шороха, то, что сейчас, в конце зимы, даже простые разбойники переставали рыскать по степи – в бескормицу все берегли своих коней от лишней гоньбы, да и настоящей добычи им в эту пору не было: обессилевший от плохого корма скот далеко не угонишь. Полагаясь на это, семья Тэмуджина жила в укромной ложбине между тремя сопками, поставив две жилые юрты.
