Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе
Люди, исповедующие такие принципы, не имеют права называться революционерами, ибо революционер доджей быть человеком твердых и чистых принципов.
— Значит… вы… совершенно не приемлете террор? — спросил Кашинский, и Михаилу стало ясно, что спрошено было с подвохом.
— Совершенно не приемлю, — твердо ответил он.
— Хорошо… Хорошо… — Кашинский принялся листать тетрадочку, лежащую перед ним на столе. — Давайте посмотрим, как об этом сказано самим Марксом… Вот! — Он хлопнул по тетрадочке. — Я специально выписал, послушайте: — «Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым». Что вы на это скажете?! — он уже с вызовом посмотрел на Михаила. — Тут не может быть двух толкований. Понимать эти слова можно лишь однозначно, лишь так: когда старая общественная форма уже готова разрешиться от бремени новым общественным строем, насилие должно сыграть роль повивальной бабки! То есть помочь родам!..
— Да, толкование верное, — Михаил усмехнулся, — но в том-то и дело, что тут разумеется не террор, а именно сама революция! Разве же не понятно?! Революция — да! Тут насилие — неизбежность. Старое не уступит новому своего без борьбы. Но к этому надо еще подойти! К этой явной беременности старого общества новым, к этим родам! В нынешнем положении все еще весьма далеко от родов. Мы с вами еще так малочисленны. Надо накапливать силы, глубоко и серьезно готовиться к тому последнему акту. При беременности, — Михаил подмигнул Кашинскому, — не торопятся, иначе может получиться выкидыш…
Егупов неожиданно расхохотался:
— Браво, Михаил Иваныч! Ловко сказано!..
Кашинский глянул на него, как на перебежчика, захлопнув тетрадочку, сказал, ни на кого не глядя:
— Не знаю… Сказано, может быть, и ловко… Но на всем этим нет революционной поэзии, нет порыва… У некоторых марксистов все расписано, все по полочкам. Вот тут — политэкономия, вот тут — натурфилософия, вот тут—«Манифест»… Мне больше по душе схватка! В открытую! Импровизация борьбы… Хотя… я тоже считаю себя марксистом…
— Им-про-ви-за-цня… — усмехнулся Михаил. — Вот-вот… А истинная революционность — большое, трудное, рассчитанное на терпенье и годы дело…
— Ладно! — примирительно махнул рукой Кашинский. — Мы собрались не ради того, чтобы иметь возможность продемонстрировать, так сказать, свое полемическое мастерство.
— Само собой! — Михаил согласно кивнул. — Да мы этим и не занимались. Мы, так сказать, пытаемся установить истину. Это необходимо. Особенно — для начала.
— Да, да. Именно в спорах рождается истина! — вставил свое слово и Егупов.
Кашинский пристально посмотрел на него: какую же новорожденную истину тот имел в виду?..
Егупов нервно передернул плечами и опустил глаза.
— Ну что же, — сказал Кашинский, — поскольку у нас сегодня сразу же возник разговор о заблуждениях, существующих в интеллигентской среде, с упоминанием заблуждений Петра Лаврова, я полагаю на следующем собрании нам необходимо более конкретно поставить этот вопрос. Ведь он касается именно нас!
— Да, да, об этом надо потолковать как следует! — поспешил согласиться Егупов.
— Так вот я предлагаю, — продолжал Кашинский, — иа следующем нашем собрании прочесть и обсудить статью Веры Ивановны Засулич. Статья эта так и называется: «Революционеры из буржуазной среды». Думаю, Михал Михалыч возьмется ее прочесть, а также выступить со своими комментариями к ней…
Егупов согласно кивнул.
— Только вот что… — добавил Кашинский, — статья для чтения на собрании великовата, так что, я полагаю, из нее надо исключить те места, которые вы найдете лишними, необязательными для нас. Главное — сохранить суть статьи. Думаю, со мной все согласны но этому вопросу?
Все были согласны.
— Так-с, значит, этот вопрос исчерпан! — Кашинский хлопнул рукой по своей тетрадочке, словно бы ставя последнюю точку в разговоре, — Только осталось выяснить, где и когда мы соберемся в следующий раз… — Он вопрошающе посмотрел на Михаила.
— Ну, насчет «где»—дело ясное: собираться я предлагаю и впредь здесь же, у меня, — сказал Михаил, — а насчет «когда» — давайте подумаем…
— Откладывать особо не надо, — быстро вставил Егупов, явно торопясь высказаться раньше Кашинского, — организационные и всякие теоретические вопросы, — тут он усмехнулся, — надо решить как можно быстрее, чтоб приступить к настоящей работе…
— Давайте соберемся через неделю, в этот же день… — предложил Кашинский и окинул сидящих вокруг стола взглядом председательствующего. — Для вас это удобно, Михаил Иваныч?..
— Вполне, — Михаил кивнул. — Только вот что… Не исключены всякие неожиданности. Может быть, у руководителей кружков возникнет необходимость срочно повидаться со мной. Ежедневно я прихожу к двенадцати часам к себе на квартиру — обедать. В это время меня можно тут застать…
— Так, стало быть, и этот вопрос исчерпан… — Кашинский щелкнул пальцами и поднялся первым. — На ceгoдня — все! Будем расходиться. Разумеется, о предосторожностями! По одному…
Прощаясь с Егуповым, Михаил сказал:
— У меня к вам просьба: вы не смогли бы принести мне экземпляр «Всероссийского разорения»?
— Хорошо, — кивнул Егупов, — завтра, вечером, часиков в семь, занесу…
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Из присутствовавших на этом первом собрании в комнате Михаила остался вскоре один Федор Афанасьев (Михаил попросил его задержаться).
Федор одиноко сидел за столом, пальцы его рук, лежащих на столе, отбивали мелкую, нервную дробь. Михаил несколько раз прошелся по комнате из угла в угол, обхватив себя руками. Инерция незавершенного разговора, не состоявшегося так, как надо бы, разговора, не давала ему успокоиться, гнала одну мысль за другой.
— Ну, каковы впечатления, Афанасьич?.. — наконец спросил он. — Как тебе все это?..
— По правде сказать, не шибко нравится… — Афанасьев усмехнулся. — Глядел я на них, слушал… Нет, не серьезный это народ!.. Болтуны… Кашинский этот мне давно не нравится. Краснобай какой-то…
— Да, такому только дай слово, он и о тарифе на воблу так скажет, что впору Цицерону или Гамбетте… — Михаил остановился рядом с Афанасьевым у окна, глядя в черноту заоконной ночи. — Главное — не красивые фразы, а ясное, определенное понимание цели и средств борьбы…
Он это теперь ясно видел: Кашинский этот принадлежит к тому переходному типу революционно настроенных людей, которые соглашаются с некоторыми положениями социал-демократов, но, вслед за народовольцами, признают и необходимость террора, как средства политической борьбы…
«Пожалуй, таковы же и его друзья — и Терентьев, и Квятковский… Эти, правда, в основном помалкивали, но и по прежним разговорам если судить, они — то же самое…» — подумал он и спросил Афанасьева:
— А как тебе этот Егупов?..
— Одного поля ягода… — Афанасьев махнул рукой. — Все на языке-то у него — «решительные действия»! Затвердила сорока Якова… Самолюбия у него не меньше, чем у Кашинского… А для революционера, как я понимаю, нет ничего сквернее, чем ложное самолюбие… Лицо, лицо само у него какое-то заговорщицкое. И борода, будто приклеенная, и глаза какие-то бегающие, неспокойные… От него за десять шагов заговорщиком пахнет, а не революционером!
Михаил рассмеялся от души: до чего же острый и умный глаз у Афанасьича!
— Оба они мне не нравятся, — продолжал Афанасьев. — У обоих — «на грош амуниции, на рубль амбиции».
— Но других у нас пока что тут, в Москве, нет, — заметил Михаил. — Надо сотрудничать с ними, постепенно накапливая силы. Истина — на нашей стороне, так что мы все равно возьмем верх, дай только срок! Ведь и в нашей питерской организации разве все сразу понимали все, как надо?.. Взять хоть того же Вацлава Цивиньского: тоже — весь еще недавно был в переходном состоянии, но с помощью товарищей нащупал, угадал верную дорогу и оторвался от народовольческих воззрений, хотя, может быть, и не совсем, еще способен иногда сбиваться кое в чем, не в главном, в «народовольческую ересь», как говаривал Леонид Красин. Если угодно, он еще вчера был этаким переходным типом революционера, но сегодня он уже видит бесплодность террора, уже понимает, что пришла пора кропотливой работы по созданию политической организации рабочего класса. Марксист в нем уже одержал верх! Так что «народовольческая ересь» — это пока неизбежность для нас. Мы еще — в самом начале. Мы еще нащупываем путь борьбы. Нам нужна единая четкая программа, а ее у нас пока еще нет, не успели мы ее разработать…
Михаил вспомнил вдруг про письмо, которое недавно отправил в Питер с Любой Миловидовой. В нем он писал Николаю Сивохину: «Только приведением в порядок смоих теоретических положений, только неуклонным следованием в строгом порядке этим положениям можно достигнуть ощутительных результатов». Таким «приведением в порядок своих теоретических положений» и должна бы стать единая социал-демократическая боевая программа.
