Андрей Сахаров - Полководцы Древней Руси
Не было на поле брани ни тризны, ни почестных пиров — князь Святослав велел садиться в ладьи. Отпущенные болгарские пленные, боязливо оглядываясь на свирепых печенегов, толпой побежали к лесу. Они уносили с собой не только удивление перед неодолимой силой руссов, повергнувших в прах надежды царя Петра, но и обнадеживавшие слова князя Святослава: «Расскажите всем, что воюю не с болгарами, которые суть тоже славянского корня, но с царем Петром и его недобрыми советниками!»
Слова эти многое объясняют в искрометном калейдоскопе событий ближайших месяцев…
Восемьдесят крепостей построил когда-то римский император Юстиниан, чтобы обезопасить свою дунайскую провинцию Мизию. Стояли эти крепости вдоль всей реки и в отдалении от нее, на больших дорогах. Простояли они почти половину тысячелетия, устрашая врагов.
Ровно восемьдесят городов на Дунае и в задунайских землях взял князь Святослав за одно лето и осень 968 года, поражая врагов и союзников стремительностью переходов, яростью скоротечных приступов. И… неожиданным милосердием!
Победное шествие князя Святослава по болгарской земле не сопровождалось убийствами, грабежами и разрушением городов. Здесь он не считал людей врагами.
Обосновавшись в Переяславце, князь Святослав был готов принять вассальные обязательства болгарских феодалов, оставить в неприкосновенности внутренние порядки Болгарии, чтобы продолжать совместную войну с Византийской империей.
Впереди маячила реальная возможность русско-болгарского союза.
Однако именно такой оборот дела меньше всего устраивал Никифора Фоку. Император не без оснований полагал, что теперь главное — удалить князя Святослава из Болгарии. Царь Петр был бы рад помочь в этом, но оказался бессилен. От царя отшатнулись собственные подданные. Приходилось думать о безопасности самой империи, и Никифор Фока начал деятельные военные приготовления. Он набирал новые отряды стратиотов, увеличил количество конных катафрактов, приказал расставить метательные орудия на стенах Константинополя. Через Босфор на столбах была протянута тяжелая железная цепь, один конец которой был прикреплен к башне, называемой «Кентинариос»,[29] а другой — к башне Галатской крепости на противоположном берегу пролива. Подобных оборонительных мероприятий не помнили в византийской столице…
Старый паракимомен евнух Василий, в свое время немало способствовавший воцарению полководца Никифора Фоки, еще раз доказал свою полезность и усердие. С ведома императора люди паракимомена Василия пробрались в степи между Доном и Днепром и уговорили печенежских вождей напасть на Киев. Сколько золота и дорогих тканей они передали вождям в уплату за этот поход, знал только паракимомен Василий, тщеславно принявший на себя посольские расходы. Он был в состоянии это сделать, потому что богатства, полученные от нескольких императоров, все равно невозможно было растратить за одну жизнь, так они были велики…
Весной 969 года печенежские орды двинулись на Киев.
Так был зажжен пожар за спиной Святослава, который вынудил воинственного князя приостановить победное шествие к византийским границам и поспешить на выручку собственной столице.
5Над степью летели стяги — красные и голубые, туго вытянутые встречным ветром. Сотня за сотней, как полноводная река, катилась дружинная конница по теплой и влажной земле, легко и неслышно. Всадники в остроконечных шлемах вели в поводу заводных коней. Размашистой рысью бежали вьючные лошади, и трудно было разобрать, где кончается дружинный строй, а где начинаются обозы, — и там и тут одинаково быстрыми были всадники и кони, только впереди на одного всадника приходилось два коня, а во вьючном обозе — десять…
Уже сам по себе этот стремительный бросок через степи был подвигом, на который способно лишь закаленное в дальних походах войско. В один дневной переход князя Святослава легко укладывалось по два обычных дневных перехода, но Святослав продолжал торопить воевод. Его подгоняли тревожные и укоризненные слова киевских вечников: «Ты, княже, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою землю покинул. А нас чуть не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не придешь и не защитишь нас, то возьмут нас. Неужели не жаль тебе твоей отчины, старой матери, детей своих!»
Правда, как понял князь Святослав из рассказа гонцов, непосредственная угроза Киеву почти миновала. Город, в котором заперлась княгиня Ольга со своими внуками Ярополком, Олегом и Владимиром, печенеги осадили великой силой. Люди изнемогали от голода и жажды. Нельзя было даже послать гонца за помощью к воеводе Претичу, который стоял с ладьями на другом берегу Днепра и не знал, что город вот-вот падет перед крепкой осадой. На торговой площади собрались отчаявшиеся киевляне. «Нет ли кого, кто бы мог перебраться на ту сторону реки и сказать, что, если не приступите утром к городу, сдадимся печенегам?» — взывали к народу старцы градские. Ответом им было безнадежное молчание. Слишком плотно обложили Киев печенеги, и казалось невозможным пробиться через их станы. Тогда один отрок, мало кому известный в Киеве, сказал: «Я проберусь!» И ответили ему старцы градские, не надеясь на успех, по и не желая отказываться даже от призрачной надежды: «Иди…»
Отрок незаметно вышел из города с уздечкой в руках и побежал через стоянку печенегов, спрашивая встречных: «Не видел ли кто-нибудь коня?» Он знал по-печенежски, и печенеги принимали его за своего сородича и даже смеялись вслед, потому что потерять коня позор для воина. Так отрок добежал до берега Днепра, быстро скинул одежды и бросился в воду. Печенеги стреляли вслед из луков, но не попали в него, и отрок переплыл на другой берег, передал воеводе Претичу последнюю волю киевлян: «Если не пойдете завтра к городу, то люди сдадутся печенегам!»
Нелегко было Претичу решаться на битву, потому что печенегов было много больше, чем у него людей, но и бездействовать воевода не осмелился. «Пойдем завтра в ладьях и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот берег, — после долгого раздумья сказал Претич своим мужам и пояснил: — Если не сделаем этого, то погубит нас князь Святослав!»
На следующее утро, близко к рассвету, когда туман пополз по воде, воины Претича сели в ладьи и громко затрубили во все трубы, а киевляне радостно закричали со стены, приветствуя своих избавителей. Печенегам показалось, что пришел князь Святослав, потому что в тумане они не могли сосчитать ладьи, а трубы ревели громко и устрашающе. Печенеги кинулись прочь от Киева. Княгиня Ольга и княжичи беспрепятственно прошли к ладьям. Претич уже собирался возвращаться на другой берег, но увидел печенежского князя, который подошел к ладьям без оружия, и задержался. Разговор между ними был кратким, но многозначительным.
— Кто пришел? — спросил печенег.
— Люди с той стороны Днепра.
— А ты не князь ли? — снова спросил печенег, введенный в заблуждение богатыми доспехами и величавой осанкой воеводы.
— Я муж его, пришел с передовой дружиной, а за мной идет войско с самим князем, бесчисленное их множество!
И тогда предложил печенег, чтобы избежать сечи с великой ратью князя Святослава: «Будь мне другом!» Они подали друг другу руки, и печенег велел принести Претичу саблю и стрелы, а тот, в свою очередь, дал ему кольчугу, щит и меч. Печенеги отошли от города, но недалеко. Нельзя было даже коня вывести напоить, потому что печенежские всадники ездили вдоль Лыбеди. Тогда-то и послали киевляне князю Святославу слова, полные горькой укоризны: «Не жаль тебе твоей отчины…»
Святослав понимал, что слова эти быстро разойдутся по всей Руси, и только немедленная громкая победа над печенегами заставит людей позабыть о них. Превыше всего для княжеской славы любовь к родной земле, которую надлежит защищать от врагов, и никакие подвиги в дальних странах не могут стать оправданием князю, отдавшему свою собственную землю на разорение!
Возмездие вероломным печенегам должно быть немедленным и неотвратимым! Мертвая тишина должна царить в печенежских степях, пока он воюет на Дунае!..
Печенеги обычно мало опасались нападения. Их хранили от врагов немеренные просторы степей и быстрота бега неутомимых, привыкших к дальним переходам степных коней. У печенегов не было городов, а становища из легких войлочных юрт могли в случае опасности рассеяться по степям, раствориться в балках и оврагах, в зарослях и камышах, окружавших озера. Но эта война не была похожа на прежние походы русских дружин в степи…
Конница князя Святослава шла облавой, загоняя печенежские кочевья к обрывистым берегам рек, а по воде спешили к условленным местам ладьи с пешими воинами. Печенеги метались в железном кольце русских дружин, но спасения не было: везде их встречали копья и мечи. Долго потом в колючей степной траве белели кости печенегов, и некому было насыпать над ними курганы, потому что оставшиеся в живых страшились даже близко подойти к полям поражений. Многочисленные табуны коней и стада, главное богатство и источник силы печенегов, медленно потекли к берегам Днепра. Вожди дальних орд посылали к князю Святославу гонцов с униженными просьбами о мире, клялись больше не нападать на русские земли. Казалось, война была окончена, но Святослав продолжал рыскать по степям, отыскивая недобитые печенежские кочевья. Он не хотел рисковать. Скоро возвращаться на Дунай, и только пустыня, усеянная костями коварных степняков, могла быть залогом безопасности столицы. Пустыня, безжизненная и устрашающая любого, кто дерзнул бы направить коня к Днепру…
