Федор Шахмагонов - Твой час настал!
— Твои слова, это всего лишь слова человека. Ты не Иегова и не Моисей, с которым говорил из огненной кущи Бог Израиля. Я ничем не могу объяснить чуда свершенного надо мной и не умею истолковать, почему я еще жив, а не изрублен польскими саблями, но одно скажу: я вижу, я знаю, что никогда мне не покорятся земные владыки, хотя они всего лишь бессмысленное стадо. Ранее я смотрел на них, зажмурившись, как смотрят на солнце, ныне для меня погас их блеск, глядеть на них мерзостно. Но и они глядят на меня с омерзением. Разве они смирятся передо мной и поставят меня царем?
— Не опережай, смертный, сроки установленные Господом, Богом нашим! Смири свои сомнения, и Господь поведет тебя по своей воле!
6
Москва отпраздновала победу над Иваном Болотниковым. Царь Василий Шуйский женился на юной боярыне Буйносовой-Ростовской. Медовый месяц растянулся на всю зиму. У московских людей голодная зима, и плач о погибших под Тулой. И по тем, кто погиб в рядах победителей и по побежденным, что были потоплены за свои вины.
Василий Шуйский считал, что тень Дмитрия растаяла под Тулой. Когда ему доводили о том, что тот, кто возвел на себя имя Дмитрия пребывает в Орле, он досадливо отмахивался.
— То происки короля Сигизмунда. Хочет получить мир и заложников. Пока не даст мира, заложников не получит.
Летописец записал: «И виде Диавол, яко не переможе одолети Христианству, раже Царя похотью на блуд. Он же, оставя все воинство свое, и иде в царство своя и пояти жену, и начат оттоле ясти и пити и веселитися, о брани небреже. Виде себе воинство от царя оставлены и небрегомы, и Воеводы и начальников не восхоте слушати, и разыдошась отъидоша к ложному царю, желающе чести временныя».
Ближние царя, те, что помоложе, посмеивались над его запоздалым любострастием; ровесники завидовали и осуждающе перешептывались:
— С постельными забавами о государевых делах забыл...
С Северы, из Орла, из-под Кром приходили тревожные известия. Весь край вышел из-под государевой воли. То ли это земля Российского государства, то ли ничейная. Волновался люд и в Замосковных городах, докатывалось волнение до городов на Волге, добиралось до Белозерья. Многими овладевали сомнения: а и вправду ли не остался царь Дмитрий в живых, не он ли появился на украйнах? Иных не очень-то заботило прежний ли это Дмитрий или новый, лишь бы согнал с престола ненавистного Василия Шуйского.
В Думе поднял голос Василий Голицын, имея намерение проведать крепко ли держится за власть Василий Шуйский? Он дерзко спросил:
— Известно ли тебе, государь, что в Орле стоят поляки, а между Орлом и Москвой у нас нет обороны?
У Шуйского готов был ответ:
— В Москве полякам делать нечего. Король мира просит.
— Государь, — не унимался Василий Голицын, — то не королевские поляки, а польская вольница и находники. Мятеж в Польше кончился, все мятежники вошли на нашу землю. Грабят города и ведут на Москву нового Дмитрия. Откуда он взялся — не ведомо.
— Мне ведомо. Пустой звук. Искали поляки, кого подставить под имя Дмитрия, нашли топор под лавкой. Теперь уже нет сомнений, что это литовский жидовин, Богданка, что бежал с Шаховским и Молчановым. То и тебе, князь, не впервой слышать. Плохи дела у воров и поляков, коли кого-либо иного не сыскали. Против него войско подымать, на смех себя выставить.
— Государь, не оказались бы поляки по весне у ворот Москвы. Надо собирать войско.
Опасаясь недовольства боярского синклита, Шуйский указал:
— Собирайте войско, о воеводе поразмыслим.
Царь указал, бояре приговорили.
Служилых со стрельцами набралось до семнадцати тысяч ратных, с посохой и того более. Полагали, что такой силы и не понадобится в сражении с воровским войском. Урядили: Дмитрий Шуйский — наибольшим воеводой, Передовой полк — Василию Голицыну, Сторожевого полка воеводой Бориса Михайловича Лыкова. Шуйский назвал бы наибольшим воеводой Василия Голицына, чтобы в случае неудачи позор пал бы на его голову, да поопасался отдавать под его начало все войско. Своего племянника Михаила Скопина в поход не назвал, не хотел ему простить, что вознесся он после дела под Тулой.
Дмитрий Шуйский и Василий Голицын не поспешали в Орел. Стали в Болхове под защитой болховской крепости. Дмитрий Шуйский не спешил из-за пристрастия к бражничеству, выйдя из-под надзора своей злой жены. Василия Голицына обнадеживало усиление самозванца, с этим являлась возможность свести с престола Шуйского.
Пока Дмитрий Шуйский бражничал, а Василий Голицын выжидал и высматривал, как пробраться в наступающей смуте на трон, войско Богданки увеличивалось. Поход Рожинского стягивал все больше и больше польских удальцов угасшего мятежа. Тянулись за польскими находниками и запорожские казаки, жаждая поучаствовать в грабежах. Пришел прославленный польский налет пан Лисовский, приговоренный королевским судом за разбой к повешению.
Уже и соседи Российского государства увидели, что впадает оно в бедственное состояние, а Шуйский будто бы ослеп. Шуйскому не хотелось признать, что его выдумка с переносом мощей царевича Дмитрия, его победа над Иваном Болотниковым, что все его грамоты не успокоили русских людей и не укрепили его власть.
Шуйского посетил шведский посланник Петрей. Он говорил, что и первый и второй названные Дмитрии ставленники Сигизмунда, что все в европейских королевствах видят, как король Сигизмунд ведет необъявленную войну с Российским государством, дабы ослабив его, завоевать малыми силами. Петрей предложил от имени шведского короля Карла IХ военный союз и шведскую военную помощь. Победитель Ивана Болотников отверг предложение.
Едва февраль — кривые дороги ушел со своими метелями, польские налеты начали действовать.
Пан Лисовский не любил многолюдных сражений, славился он умением наехать на противника, когда его не ожидают. Водил он свои отряды быстро и в то же время крадучись. Его союзники — ночь и непроезжие дороги. Брал он внезапностью и ратным умением своих рубак.
Царские войска бездействовали в Болхове, Лисовский по наказу гетмана Рожинского, двинулся отрезать Москву от южных городов, тем перекрыть доставку продовольствия в стольный город. Рязанские края не разграблены. Лисовский наметился взять богатую добычу.
Из Орла путь на Рязанскую землю по Тульской земле на Ефремов, оттуда по льду Красивой Мечи на лед Рановы, с Рановы по Проне старыми татарскими лазами. Появление в Пронске Лисовского и его налетов было полной неожиданностью. Воеводы без сопротивления открыли городские ворота. Город беспощадно ограбили. Из Пронска пан Лисовсикй собрался наехать на Коломну, но его опередил Прокопий Ляпунов. Он привел рязанский полк к Пронску. Лисовский сел в городе в осаду. Рязанцы пошли на приступ. Запорожцы из банды Лисовского не любили жестоких битв. Они дрогнули первыми. Но тут был ранен Прокопий Ляпунов. Рязанцы растерялись и протрубили отбой. Из Пронска рязанцы ушли в Зарайск под защиту его каменной крепости. Пан Лисовский пошел за ними. Рязанцы вышли в поле на Лисовского. Исход боя решила рота польских гусар. Гусары разрезали рязанский полк. Немало рязанцев полегло под Зарайскоом. Пан Лисовский ограбил Зарайск, в память о своей победе приказал захоронить рязанцев в братской могиле, насыпать над ними высокий холм и поспешил в Коломну. Коломну обороняли стрельцы. Слух о том, что царь Дмитрий вышел из своего укрывища обезоружил стрельцов. Они открыли ворота. Город был тут же ограблен. Лисовский засел в Коломне. Вскрылись реки, размокли дороги.
Весна дружно слила полые воды. К маю дороги просохли. Отсиживаться царским воеводам в Болхове стало срамно. Дмитрий Шуйский двинул московское войско к Орлу. Рожинский готовился к решающему сражению с царским войском.
Богданка загадал себе еще одну загадку. Если уж суждено ему побывать в царском звании, стало быть и грядущая битва с царским войском, превосходящим воинство Рожинского, будет выиграна не людской волей, а Господним предначертанием. Порешил он, что пусть это будет последним порогом в сомнениях. А тут еще подвернулся случай попытать судьбу. Нашелся человек, который вызвался доставить весточку в Ярославь к царице Марине. То ли отнесет письмо, то ли обманет. Все в воле Божьей, Юрий Мнишек и Марина, если поучат письма, как они отзовутся?
Ему ли не знать, как писать за царя Дмитрия письма, ежели все его польские письма писал. Подпись его руки Богданка знал. Он писал:
«Мы Дмитрий Иоаннович, Божией милостью Царь всея Руси, Великий князь Московский, Дмитровский, Городецкий и других многих земель и Татарских Орд, Московскому царству подвластных, Государь, Любезному отцу нашему! Судьбы Всевышнего непостижимы. Все, что бывает в мире, искони предопределено Небом, коего суд свершился надо мною: за грехи ли наших предков или за мои собственные изгнанный из Отечества, и скитаясь в чуждых землях, сколько терпел я бедствий и печали! Но Бог же милосердный, не помянув моих беззаконий, и спас меня от изменников, возвращает мне Царство, карает наших злодеев, преклоняет к нам сердца людей, Россиян и чужеземцев, так, что надеемся скоро освободить вас всех друзей наших, к неописуемой радости вашего сына. Богу единому слава! Да будет так же вам известно, что его Величество, Король Сигизмунд, наш приятель, и вся Речь Посполитая усердно содействуют мне в отыскании наследственной Державы».
