Зинаида Чиркова - Проклятие визиря. Мария Кантемир
И только оставив за собой голые деревья, не несущие ни одного листа, голую чёрную землю, оставшуюся бесплодной, чёрная туча снималась с места и летела в другие края, неся смерть, бескормицу, голод.
Время саранчи Мария пережила, запёршись в комнатах, не оставляя лазейки ни одной из тварей, и всё-таки пробиралась эта гадость из щелей, съедала свечи и мыло, пока не прибивали её чьи-нибудь проворные руки.
Никогда не видела Мария такое множество этих больших кузнечиков и навсегда получила к ним отвращение.
Странное зрелище представляли из себя сад и огороды господарского подворья: голые сучья таращились в небо, чёрная земля трескалась и змеилась от жары, оставляя на поверхности глубокие разломы и сухие, пылящиеся под ветром впадины.
И в это тяжёлое, невыносимое от жары и духоты время Кассандра объявила всем детям быть готовыми к представлению русскому царю, пожелавшему приехать в Яссы в гости к господарю Молдавии — Дмитрию Кантемиру.
Сердечко Марии замерло: неужели наяву увидит она героя своей мечты, грозного воинственного рыцаря с острым блестящим мечом в руке, разящего врагов лишь одним своим грозным взглядом?
Как готовилась она к этой встрече, как хотела выглядеть в глазах этого рыцаря взрослой!
Всё валилось у неё из рук — нет, это платье не сможет украсить её тощее, длинное не по годам тело, хотя и закроет острые голенастые ноги, ни один далматик греческой моды не станет достойным её украшением.
И она долго выбирала из того, что предлагала ей мать, — и европейское платье с большим декольте и пышными сборками рукавов, и наряд турецкой одалиски с широкими прозрачно-зелёными шальварами и кисейным покрывалом.
Уже теперь, в свои одиннадцать лет, Мария сама выбирала для себя наряды, сама заставляла невольниц шить такие платья, какие никогда не придумала бы Кассандра. Словом, свой вкус, не навязывая его никому другому, она осуществляла на своих нарядах — она уже казалась себе достаточно взрослой, чтобы носить длинные юбки, хотя фигура её ещё не оформилась и округлости грудей лишь едва намечались, а тощие руки и ноги были совсем ещё подростковыми. Но она знала, что в её годы молдаване и турки уже выдают замуж своих девочек, знала, что и мать её, всего двумя годами старше, уже была выдана за отца, и потому старалась изображать из себя взрослую девицу на выданье.
Но таинственное внутреннее чутьё не позволило ей остановиться на каком-либо из нарядов, который сделал бы нелепыми её притязания на взрослость, и она выбрала наряд молдавской крестьянки — широкую красную юбку до колен, вышитую пышную блузу с длинными и широкими рукавами и замечательной красоты безрукавку, всю расшитую блестками и круглыми, похожими на монетки, колечками из блестящего металла. А на шею, как всегда, она повесила многочисленные нитки зелёных и красных кораллов, украсила и свои тёмные волосы блестящими зелёными нитями бисера.
Словом, Мария нашла, что её наряд будет необычным — так хотелось ей выделиться из разноцветной толпы придворных женщин отца и матери.
С самого утра суетилось и бегало впопыхах всё взрослое население господарского дворца: ещё бы, нечасто в этот дом наведывался такой знатный и необычный гость.
В жаровнях на дворе пылали огненные угли, жарились целые быки, и едко пахло дымом, на заднем дворе гоготали от возмущения огромные гуси и индюшки, приготовленные для варки и жарки, бегали за ними служанки, заткнувшие подолы длинных юбок за пояса, ловили и сразу же ощипывали. В общем, к пиру готовились серьёзно, все до единого понимали, какой высокий гость пожалует во дворец...
Мария бродила среди разнообразной европейской мебели, которой уставлен был дворец, и изредка заходила в единственную залу, где всё было устроено по-турецки: мягкие диваны по сторонам огромной залы, небольшие серебряные круглые столики на низеньких ножках, резные шкафы, а перед одним из центральных диванов располагались несколько столиков, на которых уже приготовлены были кальяны, чашечки для крепчайшего турецкого кофе и расставленные на одном из столиков шахматы.
Распахнулись наконец высоченные резные ворота господарского дворца, и въехала необычно яркая и блестящая кавалькада.
Всё население господарского дворца высыпало во двор, чтобы поглазеть на русского царя.
Он ехал на высоком гнедом жеребце рядом с отцом Марии Кантемиром. И Мария разочарованно вздохнула: ни высокого тюрбана, ни царской золотой короны, ни покрытого золотыми позументами кафтана. Даже отец её был одет более пышно, чем русский царь.
Правда, он выделялся ростом, правда, среди всей блестящей толпы сопровождавших его всадников он был выше всех почти на целую голову, правда, он лихо соскочил с коня, не уронив свою запылённую треугольную шляпу, и его слегка потрёпанный мундир Преображенского полка — тёмно-зелёный с красными обшлагами и воротником — всё-таки позволял думать о нём как о самом знатном из всех, но всё же Мария представляла русского царя совсем иным.
Померк в её воображении образ прекрасного рыцаря, который она создала в своём уме, рассыпался в прах при первом же столкновении с действительностью.
Обычный человек, только большого роста и крепкой, сильной фигуры. Нет в его руках ни золочёной булавы, ни сверкающего обоюдоострого меча, не осеняет его ни золотая царская корона, ни отблеск его блистательных побед.
Вслед за всадниками въехала в господарский двор запылённая карета, вовсе не блестящая, лишь с гербами русского царя по сторонам дверец, из неё важно выплыла немолодая уже женщина, на взгляд Марии, в странном наряде: красная юбка до пола, белоснежная блуза с короткими пышными рукавами и огромным декольте — таким, что открывалась вся верхняя часть груди, пышной и белой.
Голову женщины венчал белокурый парик, высокий и напудренный, а толстые короткие пальцы украшало множество больших перстней с огромными изумрудами, рубинами и алмазами.
Мария даже поморщилась от такой пестроты наряда царской спутницы.
Когда шло представление, она услышала, что это Екатерина Алексеевна, царская невеста, на которой он собирается жениться.
Вышли из кареты и другие женщины, сопровождавшие будущую царицу, — тоже разодетые в голландские наряды, с огромными декольте.
И внезапно мать Марии, Кассандра, в своём строгом греческом далматике, расшитом золотой каймой по бокам, впереди и по низу подола, показалась ей красивее и скромнее всех этих разряженных и бесстыдных дам...
Мария присела в реверансе по-европейски перед высоченной фигурой Петра, когда отец представлял ему членов своего семейства, и только тут взглянула в глаза царя. Он равнодушно поглядел на девчонку в молдавском наряде, отщипнул кусочек поднесённого каравая, прожевал, проглотил и последовал за господарем в палаты.
Этот равнодушный взгляд уколол Марию — зря она так волновалась, зря подбирала себе наряд, укладывала свои роскошные тёмные волосы в красивую причёску, зря навешивала на шею монисты и зелёные бусы.
Её рыцарь мечты не обратил на неё никакого внимания, и она горько улыбалась, вспоминая свои старания и волнения.
Впервые присутствовала она на таком роскошном и огромном пиру.
Молдаване не сажали своих женщин за пиршественные столы, женщины всегда лишь обслуживали мужчин — традиция эта сохранилась надолго и была следствием турецкой неволи. И вдруг здесь, за этим длиннющим и сверкающим столом, Марии пришлось сидеть рядом с матерью, нарушая все традиции и каноны молдавских обычаев.
Отец её, Кантемир, с поклоном указал русскому царю место во главе пиршественного стола, но Пётр отклонил эту любезность.
— Я в гостях, — сказал он своим низким голосом, — не следует нарушать обычаи. Хозяину — первое место...
И сел в середине стола рядом с Екатериной Алексеевной и своими советниками и приближёнными. И Мария увидела, как достойно и важно вёл себя её отец, как руководил он пиром, провозглашал тосты и здравицы в честь русского царя и осушал кубки с вином в его честь.
Не отставал от хозяина и гость: он тоже провозглашал здравицы в честь молдавского господаря, хвалил его гостеприимство.
Мария во все глаза глядела на русского царя — теперь она уже видела в нём просто человека, большого и сильного, красивого своей странной красотой.
Но она заметила, как мелко дрожит его голова и время от времени пробегает по его круглому усатому лицу странная дрожь, словно бы кто-то изнутри дёргает его за мышцы лица и нарушает их гармонию и изящность.
И пронзительная жалость каждый раз просыпалась в ней, когда она видела эти подёргивания и непрестанную мелкую дрожь головы.
Русский царь и не пытался скрывать эти свои недостатки, он даже не замечал, как действуют они на всех сидящих за столом, и скоро и все перестали замечать эти подёргивания и мелкую дрожь и слушали лишь его сильный низкий голос, говорящий о самых разных предметах.
