Ханна Мина - Парус и буря
Порог его убежища переступали только два человека — Таруси и Мустафа. Приход Таруси был понятен. Абу Хамид считал его своим человеком. Но почему Мустафа, сторож мечети, а не кто-нибудь из группы его единомышленников?
— Кто скрылся с глаз, того зачеркивают и в сердце, — ехидничал Исмаил, — забыли тебя твои приятели!
«Нет, ошибаешься, Исмаил! — подумал Абу Хамид. — Тот, кто скрылся с глаз, имел на то свои причины. Он же остался в сердцах своих товарищей». Завтра же они все встретятся и обо всем поговорят. Как тяжело все-таки одиночество! Как он томился все это время — об этом знает один только аллах.
Абу Хамид вошел в опустевший парк на берегу моря, постоял немного около фонтанчика и, наконец решившись, самым коротким путем направился к кофейне Таруси. Но, подойдя к кофейне, остановился в раздумье: «А вдруг там сейчас полицейские агенты? Где гарантия, что их сейчас там нет? Зачем подвергать себя риску?» Абу Хамид, спрятавшись за скалой, стал ждать, когда из кофейни выйдет Абу Мухаммед или кто-нибудь еще из знакомых. Прошла одна минута, три, пять, но из кофейни никто не выходил.
Вдруг подул порывистый, холодный ветер. Небо сразу заволокло тучами, которые все более и более сгущались. Волны поднимались все выше и выше. Все неистовее и сильнее они ударялись о скалы, и их брызги долетали до Абу Хамида. Становилось холодно и неуютно. Больше стоять здесь он не мог. Закутавшись с головой в плащ, Абу Хамид дернул дверь кофейни и остановился на пороге. Увидев Таруси, он поманил его пальцем: выйди, мол, на минуту.
Таруси вздрогнул. Если бы банда разбойников напала на кофейню или ворвался целый отряд жандармов, он, наверное, не растерялся бы так, как при виде человека с закрытым лицом, который вызывал его. «Салих Барру», — первое, что пришло Таруси в голову. Он крепче стиснул в правой руке суковатую палку, с которой последнее время никогда не расставался, и резким, неожиданно дрогнувшим голосом крикнул:
— Если тебе что надо, входи!
В кофейню через открытую дверь ворвался холодный ветер, сдул с крайнего стола карты, перевернул наргиле. Человек, ничего не ответив, отступил назад, нырнув обратно в темноту. Ветер хлопнул несколько раз дверью и, ворвавшись в кофейню, закрутил на полу карты, раскачал светильник. Таруси, охваченный яростью, выскочил из кофейни и, ничего не видя перед собой, подчиняясь только инстинкту, первым нанес удар невидимому противнику. Бил ожесточенно, не отдавая отчета, кому достаются удары. Он просто механически поднимал и опускал палку, нанося удары по движущемуся перед ним в темноте силуэту, готовый в любой момент отразить ответный удар. Но тот, которого он бил, подняв над головой руки, пытался только защититься от ударов, отскакивая то влево, то вправо. Он хотел, видно, что-то сказать, но только открывал беззвучно рот, будто проглотив язык. Наконец, улучив момент, он уцепился за палку Таруси и жалобно простонал:
— Не бей меня, Таруси! Это я, Абу Хамид. Так и убить недолго…
Но Таруси, войдя в раж, не расслышал его слов.
Вслед за Таруси из кофейни выскочили Абу Мухаммед, Ахмад и еще несколько посетителей.
— Ахмад, хватай его за руки! — кричал Абу Мухаммед. — Отними нож! Сейчас мы его скрутим и отведем в полицию.
Абу Хамид, услышав слово «полиция», забыл про боль и что есть мочи закричал:
— Да что вы, братцы, это я, Абу Хамид! Остановись, Таруси! Ты же убьешь меня!
Тут только Таруси опомнился и остановился как вкопанный, словно нажав на тормоз автомобиля перед выскочившим на дорогу ребенком.
— Это ты, Абу Хамид? — воскликнул он. — Как это тебя угораздило? К чему весь этот маскарад? — с виноватым видом, кусая губы, спросил Таруси.
— Поделом, наверное, мне! Бес попутал…
— Это не тебя, меня бес попутал, — извиняющимся тоном пробормотал Таруси.
Обняв Абу Хамида, он ввел его в кофейню, кляня на чем свет стоит шайтана, сыгравшего с ним такую злую шутку.
— Тебе не больно? Я не поранил тебя? — участливо спрашивал он Абу Хамида. — И зачем только тебе понадобилось разыгрывать такое? Почему ты сразу голоса не подал? А я решил, что это Барру пришел со мной счеты сводить.
— Я боялся, что в кофейне есть кто-нибудь из чужих, — ответил Абу Хамид.
— Вот тебя аллах и наказал за то, что нас хотел обмануть, — заключил Абу Мухаммед, протягивая ему стакан воды. — Скажи еще спасибо, что не убили тебя. Я уже хотел готовить для тебя черный мешок. Ишь как нарядился, и не узнать тебя! Зачем напялил на себя этот балахон?
— Он ведь у нас политик, — ехидно заметил Ахмад. — Ему надо скрывать свое лицо от людей.
— Ну ладно, хватит болтать, — прикрикнул на них Таруси и, обращаясь снова к Абу Хамиду, сказал: — Да убережет меня аллах от таких ошибок… Извини меня, братец! Ни за что ни про что избил тебя. Век себе не прощу. Ты уж извини нас, Абу Хамид, прости.
— Сам виноват, — проворчал Абу Мухаммед из-за стойки, — нечего ему было маскарад устраивать!
— Я всегда говорил: политика до добра не доведет, — вставил моряк, сидевший за крайним столиком.
— Ну ладно, хватит философствовать, — прервал их Таруси, — не надо быть такими черствыми. Забыли о гостеприимстве? А ну, Абу Мухаммед, приготовь нам кофе и наргиле, а все остальные пусть занимаются своим делом. Только помните наш уговор: что видели, что слышали здесь — никому ни звука! Дай мне руку, Абу Хамид, в знак примирения и дружбы!
Абу Хамид в смущении замешкался. Тогда Таруси наклонился и поцеловал его в лоб. Абу Хамид, растроганный, встал и тоже расцеловал Таруси.
— Я на тебя не серчаю, Таруси! Ты человек честный и справедливый. Если бы ты даже моего сына побил, я бы и тогда не обиделся. Значит, заслужил. Твоей рукой меня аллах, наверное, наказал.
Но Таруси, чувствуя свою вину, не переставал просить у Абу Хамида прощения. Тот его успокаивал, что ничего серьезного не случилось. Но когда Абу Хамид снял свою куфию с головы, Таруси еле сдержал не к месту подступивший смех: на лысине Абу Хамида красовался огромный синяк с кровоподтеком.
Абу Мухаммед, делая ему примочку, все же не удержался и ехидно спросил:
— Абу Хамид, расскажи нам все-таки по порядку, как это могло случиться?
Кто-то из моряков прыснул от смеха.
— Да угомонитесь вы, — пристыдил их опять Таруси, — ну чего повскакали, сидите как сидели!
Абу Хамид, понимая комичность своего положения, тоже решил отшутиться:
— Буду знать теперь, как встречают здесь непрошеных гостей! Пришел за новостями, а получил тумаков… И от кого? От своего ближайшего друга Таруси!..
Моряки захохотали.
— Это тебе за твою любовь к Гитлеру! Ему счет и предъявляй!
— С ним мы как-нибудь сочтемся! Вы лучше расскажите, что нового в мире. Тут никого нет чужих?
— Что ты! Сюда чужих не пускают. На себе небось испытал.
— Ну так выкладывайте все новости! Черчилль как, еще жив? Так и не попал под немецкую бомбу? — Не дожидаясь ответа, Абу Хамид, переходя на шепот, спросил у Таруси: — Ну а наши где? Собираются слушать радио?
— Редко стали показываться, как тебя не стало. Переживают, видно, твое исчезновение. Да и слушать им сейчас нечего. У Гитлера дела совсем плохи… Кстати, губернатора нашего вызвали в Дамаск. Ждем теперь нового.
— Да-а, — помолчав, задумчиво протянул Абу Хамид. — Видно, Германию поддерживают теперь немногие. Гитлер-то просчитался. Не надо было нападать на Россию.
— Вот так-то, Абу Хамид. Теперь большинство симпатизируют русским. А про Гитлера, знаешь, что говорят? Он такой же разбойник, как и Черчилль. А может быть, даже больше.
— А я все-таки не верю. Я знаю, кто так говорит. Наверное, твой приятель Кямиль и его дружки. Ты-то сам, Таруси, тоже, я смотрю, изменил Гитлеру?
— А я ему в верности и не клялся! Меняются времена, меняются и взгляды у людей, Абу Хамид. Гитлер сам себя похоронил в России.
Абу Хамид насупился. Ему не хотелось больше ни о чем расспрашивать. «Зачем только я вышел? — подумал он. — Новостей много. Но ни одной хорошей. Все-то в мире переменилось. А люди-то, люди! Тоже хороши: вчера были за немцев, сегодня — за русских, а завтра — еще за кого-нибудь. Но я останусь верным Гитлеру, даже если его разобьют…»
В кофейню ввалилась группа молодых парней. Они громко поздоровались и заняли столик в самом углу.
— А эти ребята разве не из твоих? — спросил его Таруси.
Абу Хамид, из вежливости улыбнувшись вошедшим, вполголоса спросил у Таруси:
— А как их зовут?
— Спроси об этом Ибн Джамаля. Он их сюда привел, он, наверное, и знает.
— А-а, раз их привел Ибн Джамаль, значит, они свои, хорошие ребята. А как ты думаешь, они меня знают?
— Конечно, должны знать. Твое имя всем известно, Абу Хамид.
— А Ибн Джамаль когда сам придет?
— Думаю, скоро…
— И радио можно будет послушать? — с волнением в голосе спросил Абу Хамид.
