Евгений Бажанов - По законам Дикого поля
Элитная икра через Самару поставлялась в Москву, Петербург, в Англию, Голландию и по всему белу свету, где понимали толк в изысканных деликатесах.
Похожая судьба и у тех казаков, что ушли с Волги на Терек. Да и у тех, что с Ермаком ушли на Каму, а оттуда перебрались в Сибирь, в Забайкалье. И там, и там их внуки и правнуки передавали из поколения в поколение легенды о Волге-матушке, красавице и кормилице.
Но так стало не со всеми повольниками. Еще сотню-полторы лет до сих дней всех повольников можно было назвать и казаками. Тогда старинное русское слово «казаки» обозначало всех вольных людей, укрывавшихся на холмах и в оврагах среди диких коз.
В Диком поле любимая среда обитания коз – береговые крутояры рек. Их здесь особенно-много. Хоть и невелик холм или овраг, но крут, извилист и хорошо доступен лишь острым козьм копытцам. Здесь спасение от сильного медведя и быстрого волка.
Первые славяне-поселенцы Дикого поля – звероловы, табунщики, рыбаки, повольники и починки-хлебопашцы – ходили преимущественно в козьих шубейках зимой и в рубахах и поддевках из козьей замши летом. Мех теплый, легкий, а главное – кожа самая прочная. Такая в лесу и среди кустарника служила дольше другой. Молоко от прирученных коз питательное и целебное. В отличие от коровьего, козье молоко даже летом несколько дней не скисает и не бурчит в животе. Ценный продукт.
К тому же небольшое стадо коз неприметно и не привлекает внимания врагов, в случае опасности подвижно…
Первые повольники ходили по козьим тропам, укрывались в козьих оврагах, ели вкусное козье мясо и молоко, носили козьи шкуры и шарфы из козьего пуха, приручали коз, и потому их прозвали «козаки».
Первоначально и само слово козаки произносилось и писалось через «ко». И только с утверждением московского акающего произношения все чаще стали говорить «казаки». На Волге простолюдины говорили и так, и эдак.
Слово казаки связывалось с названиями многих урочищ. Дальше попало и на карты. Путь бурлацкого хода на всем протяжении Волги делился на участки, где проходила перемена или передача судна от одной ватаги бурлаков другой, расплата с бурлаками, поднявшимися против течения реки. В сорока верстах выше Самары, в Жигулевских горах, – знаменитая перемена, носящая двойное название Козачьи тропки, Козьи тропки. И в маршрутные карты заносилось двойное название.
Однако уже в конце семнадцатого века Жигулевская вольница разделилась на три части: казаков служивых, что несли государственную службу, на неслуживых повольников, которые уходили в пустыни Сибири и Дикого поля и значились бесписьменными сиротами, Иванами, не помнящими родства, а еще звероловами, табунщиками, солепромышленниками, и, наконец, на тайный клан воровских казаков, разбойников, живших двойной жизнью на Волге.
Первые жили по пограничным рекам, вторые в степях, третьи в волжских селениях.
Со временем склонности их развивались. Служивые казаки все больше превращались в военное сословие. Повольники так и обретались в качестве звероловов, промышленников и крестьян, осваивая новые земли. Приволжские береговые поселенцы тяготели к ладьям и стругам. Но так как вольный беспошлинный, беспаспортный рыбный промысел на Волге стал невозможен, то и главным промыслом их стал запрещенный, разбойничий. Помогали тому уникальные природные водные системы.
Впрочем, все переселенцы пользовались преимуществами водных дорог. Для волжской вольницы водные дороги стали хлебом и спасением.
С постройкой на Волге крепостей Самара, Сызрань, Саратов, Царицын… вольница покинула родное гнездо на Самарской Луке, если не считать мелких отрядов. Но с началом военной колонизации и строительством крепостей на вольных степных реках вернулась на Волгу.
«На воде следов нету», – говорили воровские казаки. В отличие от конного отряда, речная рать следов не оставляла. Ночевка в неприметном месте, на острове или одной из проток – и дальше в путь. При нужде и на плаву могли заночевать.
Преимущество приволжцам давало отличное знание рек и сама природа.
Вокруг Жигулевских гор Волга делала большую петлю в полторы сотни верст. А река Уса ее почти замыкала. Этим кольцом повольники пользовались с древних времен. Но крепости Самара и Переволоцкая взяли кольцо под контроль.
Тогда вспомнили о дорогах, пробитых еще ушкуйниками и первыми повольниками. В среднем течении много больших и малых притоков и слева, и справа. Черемшан, Сок, Самара, два Иргиза… В любой из них могла скользнуть вольная дружина. И поди найди ее среди безлюдных лесистых берегов. У каждого притока десятки своих притоков.
Но даже если погоня в затылок дышит, попробуй догони легкие ладьи и будары на песчаных перекатах мелких рек.
За собой дружина могла оставить несколько огромных подсеченных деревьев, и сумей растащить сцепившиеся ветвями тяжеленные деревья, перекрывшие реку.
Еще больше поиски затрудняло то, что водное кольцо на Самарской Луке не было единственным. Так Большой Иргиз течет к Волге исключительно петлями. И по любой из них можно незаметно оторваться от преследователей и вернуться на Волгу.
А по Самаре реке, по «Самарушке-сударушке», повольники разведали три гигантских кольца, по которым уходили от любого преследования.
По притоку Самары Кинелю поднимались к северу и перетаскивали, переволакивали ладьи в притоки Сока или Черемшана и могли вернуться на Волгу или затеряться в их притоках.
Второе гигантское кольцо образовывали Яик, Каспийское море и Волга. Повольники поднимались до верховьев Самары до тайной переволоки. Где реку Самару, впадающую в Волгу и реку Камыш-Самара, впадающую в Яик, разделяло всего десяток верст.
Но по Яику можно подняться и вверх к Уральским горам и через Сакмару и Салмыш дойти до переволоки в Дему. В конце повольники попадали в Каму и в Волгу. Еще одно кольцо в тысячи верст.
Нередко повольники переволакивали свои суда в озера, не связанные с рекой, и отсиживались там.
В случае крайней нужды повольники ладьи притапливали, а сами скрывались в лесах.
Чаще всего речную рать, ушедшую в приток, сторожевые суда и не преследовали вовсе. Если сразу не достали, то времени на погоню не тратили.
Так было весной и летом. Мужички из некоторых волжских селений под видом ухода на промыслы, на рыболовные ватаги, в бурлаки на деле шли к известным разбойничьим притонам. Осенью они возвращались и жили как мирные поселенцы.
Но даже в тех селениях волжских, где забыли старые промыслы, где много вновь прибылых переселенцев, характеры жителей волжских и степных… разнились заметно.
Народ справедливо подмечал, что поселенцы луговой стороны[80] пришли с правого нагорного берега, где еще недавно обитала Жигулевская вольница, преданы разгулу, склонны к щегольству. В характере мужчин более удали, дерзости, разухабистой веселости.
Тогда как степняки более физически развиты, выносливы, стойки, трудолюбивы, малоразговорчивы, умереннее в потребностях жизни. А женщины у них более строгих правил.
5
Повозки разъезжались из Гуляй-поля. Часть обоза повернула к умету за казаками, решив больше не искушать судьбу. Другая часть, уверившись в том, что теперь кочевые разбойники не нападут, продолжила путь к крепости Самара.
Большинство тагарок запряжены парой коней. Одна перегруженная тагарка запряжена в корень верблюдом, а на пристяжке конек.
Кто-то из торговых людей пригласил Вожу в умет на угощение. Зверолов согласно кивнул, но увидев, что капитан Долматов стоит в растерянности перед своей качалкой[81], направился к нему. Впряженная в качалку лошадь погибла. Рядом сиротливо стоял жеребенок.
– В качалке ездить покойнее, чем верхом, но опаснее, – сказал Вожа. – На скорости при неосторожном наезде на кочку или камень переворачивается и может придавить. Лучше приобрести тарантас. На нем спинка есть, чтобы опереться. И выпрыгнуть с открытого тарантаса при опрокидывании легче. Если заказать четырехколесный тарантас, то еще надежнее.
– Что делать? – капитан развел руками, показывая на убитую лошадь.
– Я бы дал своего пристяжного коня, но он никогда не ходил в повозке. Только верхами. Разобьет. Оглобли можно привязать к другой тагарке. До умета дотянут.
– Мне бы такого коня купить, – путешественник засмотрелся на Тополя, что ходил под звероловом.
– Э, капитан, – Вожа с досадой махнул рукой. – Это же промышленный конь. Работает много, ест мало. Зимой вместо воды снег грызет. Выстрелов не боится. Ходить умеет тихо. Хозяина по голосу знает. Душа, добрый конь. Зачем такого в оглобли ставить? Он нескольких иноходцев стоит, не говоря о работных лошадях.
– И впрямь добрый конь, – сказал капитан.
– В умете можно купить крестьянскую лошадку. Хотя лучше взять выезженного степного коня у табунщиков. К примеру, у Калачевых. Окажитесь южнее Иргиза, привозных коней потеряете. И сами пропадете. Там вода плохая, соленая, горькая. А степным рысакам все нипочем. На усадьбе табунщиков кони много дешевле, чем в Самаре.
