Всеволод Соловьев - Капитан гренадерской роты
Цесаревна опустилась в кресло, на лице ее выражалась усталость.
Лесток почтительно простился с нею и вышел.
По его уходе цесаревна позвала Мавру Шепелеву, передала ей о предложениях маркиза и о своем решении.
— Так, матушка, так, родная моя, — говорила Шепелева, кивая головою в знак своего полного одобрения, — точно, пора уже начинать решительное, а то что же так-то: все завтра да завтра! Пора нам с тобою пожить и на своей воле. А теперь давай спать — поздно, наши все давно завалились, чай, теперь уже и золотые сны видят.
Елизавета прошла в спальню, быстро разделась, отослала служанок и опустилась на колени перед образами, яркие ризы которых, усыпанные самоцветными каменьями, блестели и переливались при свете лампады, неугасимо теплившейся днем и ночью.
Долго и жарко молилась Елизавета, но все не нашла полного успокоения в молитве, всякие мысли, перебивая одна другую, приходили ей в голову. Она легла в постель, но ей не спалось… Она перебирала в памяти всю свою жизнь за последнее время. Она так боялась решиться на какой-нибудь необдуманный опасный шаг. Но все, что она вспомнила, все, о чем думала, возвращало ее к одной и той же мысли, что нужно решиться, что или теперь, или никогда.
Действительно, положение цесаревны день ото дня становилось тяжелее. Только и вздохнула она свободнее, что в короткие дни регентства Бирона, когда он оказывал ей всякие любезности. Но, ведь, за этими любезностями скрывался дикий, смешной план выдать ее за шестнадцатилетнего принца Курляндского — так и это спокойствие было только кажущимся. А уж потом, по свержении регента, опять вернулось самое лютое время! На правительницу Елизавете нечего было особенно жаловаться, с нею бы она примирилась и справилась — та не зла, да и сама по себе даже не особенно подозрительна, она вся ушла в свои собственные дела и чувства. Она не была решительным врагом цесаревны, первыми врагами были принц Антон с Остерманом.
Она знала, что со всех сторон окружена западнями, что ее стерегут, как зверя. Принц Антон приставил офицера Чичерина с десятью гренадерами следить за каждым ее движением. Он переодел их в шубы и серые кафтаны и поселил близ дома цесаревны. Потом к ним присоединены были аудитор Барановский и сержант Обручев. Она не могла шагу ступить из дому, чтобы не встретиться с невыносимыми волчьими Глазами.
Когда узнали, что фельдмаршал Миних как-то приехал к цесаревне, в конец все перепугались; верные люди донесли Елизавете, что принц Антон уверил правительницу, будто Миних и она уже сговорились и что беды следует ожидать с часу на час. Анна Леопольдовна так перетрусила, что каждый вечер меняла свою спальню, боясь, что вот-вот ее схватят.
Но цесаревна все же не знала многих подробностей, которые потом вышли наружу. Принц Антон не из своей головы только выдумал все эти страхи, он, действительно, был перепуган не на шутку. Ему постоянно доносили о всевозможных толках между солдатами и дворцовой женской прислугой. Ему рассказывали за самое верное, что Миних был однажды у цесаревны и, упавши ей в ноги, просил ее довериться ему, говорил, что если ее высочество ему прикажет, то он готов все исполнить и что будто бы на это цесаревна сказала ему: «ты ли тот, который дает корону кому хочет? Я оную и без тебя, ежели пожелаю, получить могу».
Другие варьировали этот ответ цесаревны так, что она будто бы сказала Миниху, что он сам знает, чего ей надобно и на что она имеет право, что она очень ласково обошлась с фельдмаршалом и провожала его до крыльца.
Принц Антон ни на минуту не усомнился в верности этих рассказов. Объявлял всем о том, что Миних уже предложил свои услуги Елизавете. Конечно, после этого он почел себя в праве увеличить число шпионов, приставленных к цесаревне, и дал главному из них, Чичерину, такую инструкцию:
«Если Миних поедет со двора не в своем платье, то поймать его и доставить во дворец. Если же поедет к цесаревне, то взять уже на возвратном пути от нее».
«Так чего же еще дожидаться? — думала цесаревна. — Во дворец появишься — все на тебя косятся, со всех сторон только недружелюбные взгляды видишь. У себя запереться — все равно за каждым шагом следят. Где и нет ничего, так выдумают. Принц Антон зол, а Остерман и того злее, сплетают всякие небылицы и доведут-таки, что правительница подпишет им что угодно».
«Ведь, заставили же ее так неблагодарно, так неблагородно поступить с Минихом, так уж со мной-то разве она поцеремонится; чай, она давно и забыла о том, что я могла выдать ее Бирону и не выдала. Нет! Что будет, то будет, а ждать и терпеть больше невозможно!..»
VIIС этого дня возобновились постоянные и тайные переговоры Лестока с маркизом де-ла-Шетарди.
Маркиз чрезвычайно обрадовался решению Елизаветы, таким образом, в конце концов, он все же достигнет исполнения данной ему его правительством инструкции. Елизавета будет на престоле, немецкое правительство и связь между этим правительством и Западной Европой рушится. Россия снова очутится на востоке, вернется к допетровскому времени. Он не сомневался, что Елизавета — вполне русская по своему характеру, ненавидящая иноземцев, любящая народ свой, сейчас же по вступлении на престол переедет в Москву, знатные люди снова вернутся в свои поместья, флот будет оставлен на произвол судьбы: Швеция и Франция освободятся от сильного врага.
Елизавета любит французов, ненавидит англичан; при ней, конечно, место английской торговли в России займет французская.
Каждый день посылал маркиз свои депеши во Францию, и Версальский двор начал содействовать возбуждению войны между Швецией и Россией. С этой стороны все было хорошо, но маркиз продолжал-таки не понимать Елизавету. Он видел, что от него или многое скрывается, или дело внутри России идет плохо. Сторонники Елизаветы не подают о себе голоса, как будто бы у цесаревны и вовсе нет никакой партии, к тому же скоро до маркиза начали доходить слухи, что Анна Леопольдовна и принц Антон знают о заговоре, и если медлят, то единственно для того, чтобы вернее схватить всех заговорщиков.
Эти слухи были справедливы только отчасти, правительство не знало ничего верного, но основывалось на темных доносах. Все больше и больше начинали подозревать Елизавету. Даже Остерман отказался от своего взгляда на нее и посоветовал принцу Антону всякими способами привлекать на свою сторону гвардейцев.
Принц Антон, конечно, сейчас и последовал его совету. Он начал с того, что велел призвать к себе одного капитана семеновского полка, который не раз выражал свою приверженность к Елизавете.
Капитан явился очень изумленный и перепуганный. Он застал принца вместе с генералом Стрешневым — зятем Остермана.
Принц Антон встретил капитана так милостиво, что тот окончательно смутился и совсем уже не знал, что и думать.
— Что с тобою? — сейчас же спросил принц. — Я узнал, мне сказали, что ты в последнее время очень печален, грустишь, может быть, ты чем-нибудь недоволен?
Капитан мало-помалу оправился от своего смущения и страха и отвечал:
— Как же мне не грустить, ваше высочество? Положение мое плохое, семейство у меня велико очень, а именьишко маленькое, да и далеко, за Москвою, никакого дохода оттуда и получить невозможно.
— Но это еще не Бог знает какое горе! — отвечал принц. — Я ваш полковник и хочу, чтобы все были довольны и счастливы и чтобы вы были моими друзьями! Обращайтесь ко мне откровенно, и я всегда буду помогать вам.
И принц Антон подал капитану кошелек с тремя стами червонцев, а сам поспешно вышел из комнаты.
Изумленный и обрадованный капитан не знал, как ему и поступить теперь. Он не успел поблагодарить принца; что ж, остаться здесь дожидаться его возвращения или уйти?
Стрешнев вывел его из нерешимости.
— Принц, как человек очень деликатный — сказал он. Не любит, чтобы его благодарили. Ты можешь идти домой, да расскажи своим товарищам о поступке принца, у вас в полку мало его знают, мало ценят! Ты сам теперь видишь, что это за золотой человек! Доброта его и любовь к русскому войску беспредельны, а правительница — о ней уж и говорить нечего, она просто ангел! За то их так и уважают во всей Европе. Ну, посуди ты сам, когда у нас до сих пор был такой съезд министров в Петербурге? Все европейские дворы наперерыв спешат выразить свое почтение и преданность правительнице и ее супругу. Да, они не то, что цесаревна Елизавета, ту европейские государи и знать не хотят, да и народ ее не уважает. Вон поговаривают, что она теперь чем-то недовольна, набирает будто приверженцев, только ничего из этого она не сделает, ничего не добьется. Только себя в конец погубит, да погубит и тех приверженцев. Не ей бороться с такими особами, как принц и принцесса. Генерал Стрешнев замолчал, в полном убеждении, что высказал все, что нужно, и что слова его и поступок принца должны непременно подействовать на капитана.
