Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары графа де Рошфора
Николя Фуке
Господин Фуке был человеком широкой души, и это было бы прекрасно, если бы не должность, которую он занимал. Господин кардинал Мазарини испытывал к нему явную неприязнь, так как тот часто критиковал самого кардинала, а для итальянца и гораздо меньшего было бы вполне достаточно, чтобы затаить злобу на всю оставшуюся жизнь. Именно поэтому, умирая, кардинал нашептал королю, что этот человек растрачивает деньги из государственной казны, что на них он строит себе дома, превосходящие по красоте королевские замки, что он обставляет их великолепной мебелью, что он раздает пенсии своим людям при дворе, что он купил себе остров Белль-Иль и превратил его в неприступную крепость, что рядом находятся англичане, вечные враги короны, с которыми он наверняка вступил в сговор, и что единственный способ подрубить всему этому корни состоит в том, чтобы избавиться от этого человека. При этом кардинал сказал, что делать это надо осторожно, так как Фуке имеет должность генерального прокурора при парижском парламенте и судьи наверняка будут на его стороне и признают его невиновным.
Так Мазарини отошел в мир иной, оставаясь итальянцем до последнего своего вздоха. Еще за несколько дней до смерти он обнимал господина Фуке, как своего лучшего друга, говорил об услугах, которые тот оказал ему во время гражданской войны, и особенно о пятидесяти тысячах экю, которые тот ему передал, когда он вынужден был скрываться в Льеже. Но так он поступал со всеми, кого задумал уничтожить.
Король, рожденный для великих дел, которых он впоследствии совершил немало, умел хранить тайны, что является одним из главных качеств великих людей. Однако в этом вопросе он решил посоветоваться с господином Ле Телье, верность которого не вызывала у него сомнений, так как он демонстрировал ее в тысячах разных обстоятельств, а также с Кольбером, которого кардинал ему посоветовал в качестве человека, способного управлять финансами. Вместе они решили следовать плану, оставленному покойным кардиналом, то есть пока ничего не предпринимать и затаиться до тех пор, пока Фуке не оставит должность генерального прокурора.
* * *Если говорить о Кольбере, то это был самый великий министр за многие века, и я хочу рассказать, что у меня произошло с ним.
Моя сестра, о которой я говорил выше, имела большой судебный процесс, касавшийся рождения ее сына и ренты. Ее муж ничего не знал, а моя сестра после его смерти среди бумаг нашла записку, из которой следовало, что он имел ренту в пятьсот ливров, а контракт находится в руках господина Кольбера. Я нашел министра и поговорил с ним об этом. Он попросил посмотреть на эту записку и увидел, что она без даты, а посему он сказал, что она ничего не доказывает, но он разберется и посоветовал прийти через восемь дней. Через восемь дней я пришел, но он мне сказал, что пока ничего не нашел, и так продолжалось два месяца. Все, к кому обращалась моя сестра, говорили то же самое, а потом вдруг появился человек, который сказал, что если она согласится уступить половину ренты, то он быстро все найдет. Я ответил, что не могу так сразу ему ответить, и предложил ему прийти завтра в это же время, и тогда мы все решим. Я нашел это предложение слишком жестким, и не мог понять, от кого оно исходит — от Кольбера или от тех, к кому обращалась моя сестра, и я решил проследить за этим человеком. Я послал за ним своего человека, и он доложил мне, что тот вошел в дом господина Кольбера. Хотя это было всего лишь предположение, я решил, что можно пойти к нему и поговорить начистоту. Я был в ярости и решил воспользоваться тем предлогом, что я хочу узнать новости о нашем контракте, но мне ответили, что новостей нет.
— Это низость, — заявил я, — захватывать так имущество, принадлежащее другим людям, а потом удерживать его силой. Мы знаем, что вы послали к нам человека с гнусными предложениями, я проследил за ним, и он вошел сюда.
Господин Кольбер был очень удивлен тем, как и что я говорю, и он даже поменялся в лице.
— Да, — сказал он, — ваш контракт у меня, но я не собираюсь вечно держать его у себя, как вы это утверждаете. Просто один ваш родственник должен моему родственнику большую сумму, и контракт оставлен в качестве залога.
Это все, что мне удалось узнать. Потом мы с сестрой пошли к адвокатам, и они сказали, что нужно смотреть в книге регистрации, поднимать копии. Мы дали им платежное распоряжение и пролистали все имевшиеся в архиве регистры. Но ничего не смогли найти. Единственное, что нам оставалось, это клятва под присягой, но наши друзья сказали, что тот, кто способен на мошенничество, обманет и на словах, и посоветовали нам завершить процесс примирением. В результате моя сестра вынуждена была уступить ему плату за текущий год, а ей взамен отдали ее контракт.
* * *Возвращаясь к несчастному Фуке, скажу, что главной задачей было снять его с должности генерального прокурора Парижского парламента, делавшей его почти неуязвимым, а потом арестовать. Но для этого был нужен предлог, и его стали убеждать, что он слишком загружен работой в Государственном Совете, а посему ему следует оставить свое место в Парламенте, которое без него слишком часто пустует. Чтобы подсластить ему пилюлю, король стал относиться к нему лучше, чем обычно. В результате, чересчур уверенный в своем могуществе, господин Фуке совсем не обращал внимания на все более явственно проступавшие признаки будущей опалы. Он считал себя другом короля, необходимым человеком, которого не посмеют и тронуть, и стал искать покупателя на свою должность. Господин де Фьёбе предложил ему миллион шестьсот тысяч франков, но господин Фуке предпочел отдать свое место своему другу господину де Арле, который предложил за нее всего двести тысяч. Подобное благородство поразило и друзей Фуке, и его врагов. Однако, в любом случае, это была смертельная ошибка, так как тут же появились публикации о том, что он успел столько наворовать из королевской казны, что ему было не до таких пустяков, как такая большая разница в цене. Для господина Фуке, естественно, было большим несчастьем, что он перестал нравиться королю, но не меньшей проблемой для него стало и то, что в числе его противников оказался такой человек, как Кольбер. В самом деле как он ни старался, но были найдены фальшивые свидетели, а некий Беррье, человек Кольбера, похитил у него бумаги, которые могли доказать его невиновность. Кроме того, были распущены слухи, что он подкупил почти всех женщин при дворе, так что их родственники и друзья, которые могли бы ему помочь, были отстранены от следствия.
Был пущен слух, что именно поэтому королева-мать изгнала мадемуазель де ля Мотт-Аржанкур[75], хотя я точно знаю, что произошло это из-за ее встреч с маркизом де Ришельё. Эта девушка, служившая фрейлиной королевы, была моим хорошим другом, и многие даже думали, что я был в нее влюблен. Не собираюсь оправдываться, но, на мой взгляд, это была одна из самых красивых женщин при дворе, хотя многие высказывались в пользу мадемуазель де Меневиль, которая тоже находилась при королеве-матери в том же качестве. Что касается меня, то я всегда был далек от того, чтобы делать выбор между этими двумя красавицами.
Как бы то ни было, когда я находился в Фонтенбло, где королева проживала, пока король находился в Бретани, она со слезами на глазах бросилась ко мне и сказала, что все пропало, если я ей не помогу. На мой вопрос, что я должен сделать, она сказала, что я должен принести к ней в комнату мужскую одежду, но так, чтобы этого никто не заметил, так как за ней следят. Я спросил, что все это значит и не замешана ли она в делах господина Фуке, если ей так срочно потребовалось бежать.
— Дело вовсе не в этом, — ответила мне она, — я никогда не была с ним в таких отношениях, чтобы его проблемы касались меня, да еще могли довести меня до такой крайности. Признаюсь, что это любовь заставила меня сделать немало достаточно серьезных ошибок, и теперь я за это наказана. Эта потаскуха де Бове нашептала на ухо королеве-матери, что я имела отношения с ее зятем, она поверила этому и потребовала от моих родственников, чтобы меня отдали в монастырь. Речь идет о графине де Молеврье и ее муже, с которыми вы знакомы. Именем Господа, спасите меня от них, окажите мне услугу, о которой я вас прошу, и помогите мне найти лошадь, на которой я могла бы бежать. Если бы я был в нее влюблен, как утверждали некоторые, я был бы счастлив после таких комплиментов. Но я не испытывал к ней ничего, кроме дружбы, которая меня не стесняла, и я стал искать способ помочь ей, не беспокоя себя ревностью. Я отправил одну из своих лошадей в то место, которое она мне указала, и принес ей мужскую одежду в комнату. Но так как не было никого, чтобы ее взять, я положил ее под кровать, как она мне и сказала сделать, и стал говорить с мадам дю Тийёль, гувернанткой, которая тоже была моим другом. Все комнаты девушек были открыты, и я заметил, прогуливаясь с ней, на туалетном столике расчески, баночки с пудрой и прочими средствами, которыми пользуются девушки. Кроме того, я заметил маленький тюбик помады, который мне захотелось взять, чтобы смазать себе руки, которые казались мне немного шершавыми. Я обнаружил необычный цвет, который мог подходить для губ, и я весьма неосторожно им воспользовался. Очень скоро мои губы заболели, мой рот сжался так, что я не мог говорить, но мадам дю Тийёль нашла все это очень смешным. Я же не мог выговорить ни слова, подбежал к зеркалу, посмотрел в него, устыдился своего вида и убежал, чтобы спрятаться. Убегая, я встретился с герцогом де Рокелором, пришедшим к одной из девушек, и он был очень удивлен моим видом. Он спросил, что со мной случилось. Я наивно рассказал ему о произошедшем, в ответ на что он стал смеяться надо мной, утверждая, что я сам это заслужил, что в моем возрасте я должен был бы знать, что существуют разные виды помады, что та, которую я выбрал, предназначена не для рук, не для волос, что она совершенно для другого. Посмеявшись, он ушел, а потом рассказал королеве-матери про мои проблемы. Тут же все сбежались, чтобы посмотреть на меня, и я стал бы первым смеяться, если бы мог открыть рот. Это происшествие стало темой для разговоров при дворе почти на восемь дней, слух об этом дошел даже до Нанта, где в это время находился король. Я же отмыл рот свежей водой, потом вином, и лишь через некоторое время ко мне пришло облегчение.
