Кристофер Гортнер - Мадемуазель Шанель
— Я свяжу тебя с поставщиками шотландской шерсти, — сказал перед отъездом Бой, положив на мое имя в банк внушительную сумму. — Свяжись также с братьями Бальсана в Лионе. Их текстильные фабрики производят много тонкого черного сукна для нужд армии. Бальсан всегда предлагал тебе помощь. Пусть это будет его вклад в твое дело.
Похоже, Боя не волновало, что мы извлекаем выгоду в то время, когда кругом царит разруха и хаос. Меня беспокоил моральный аспект такого предприятия, а еще я сомневалась: смогу ли управлять сразу тремя заведениями, не говоря уже о проблемах доставки товаров, когда кругом идут боевые действия. Бой отбросил мои сомнения, как несущественные:
— Войну начала не ты. И всякий, кто может, ищет в ней свои выгоды, почему нам нельзя? Уж я-то точно намерен выйти из этой катастрофы более богатым, чем когда все начиналось. Если честно, если не мы, так другие, а уж они-то стараются вовсю.
Я связалась с Бальсаном, и он с готовностью пообещал прислать все, что мне нужно, и предоставить также в мое распоряжение семейные запасы шелка. С его помощью я нашла фабриканта по имени Родье, выпускающего сырье для джерси, из которого шили белье для спортсменов. Его образцы оказались грубоваты, вызывали зуд, и у него осталось приличное количество нереализованного материала, который он безуспешно пытался продать. Я запросила все, что у него есть, и заказала еще. Из образцов присланной им кремовой и бежевой ткани я изготовила несколько пальто сюртучного покроя с достаточно скромной вышивкой на рукавах и с подкладкой из шелка, присланного Бальсаном. Пальто разошлись за несколько часов. И вскоре прибыл мой второй заказ. Я предложила Родье добавить в ткань для мягкости немного хлопка и выкрасить ее в коралловый, небесно-голубой, серый и светло-желтый цвета. И разработала новые фасоны платьев, кардиганов и пальто. Некоторые из них были сшиты из шерсти, полученной благодаря Бою, а воротники и манжеты были отделаны относительно доступным мехом, например кролика, белки или скунса. В то время импорт меха из России или Южной Америки был затруднен, да и вообще, использование шкур местной выделки поддерживало отечественного производителя. Для этих ансамблей я специально разработала новую линию самых разных замшевых и фетровых шляпок, с бархатной и черной шерстяной лентой и с булавками с искусственным жемчугом.
Спрос был такой, что я едва успевала удовлетворять его. Заказы приходили даже из Мадрида, поскольку испанские аристократки вернулись из Биаррица домой с чемоданами, набитыми моими изделиями, а снедаемым завистью знакомым указали на мой магазин. Был даже большой заказ от королевской семьи Испании, с фотографиями инфант, гуляющих по Эль-Прадо в моих платьицах и пальто.
Я наняла шестьдесят швей и послала Антуанетте распоряжение срочно подыскать себе на улице Камбон замену и как можно скорее приехать в Биарриц. Написала и Адриенне, но она так и не решилась, потому что Морису как раз дали отпуск с фронта. Я разозлилась — нашли, мол, время давать отпуска — и стала искать кого-нибудь из местных, кто мог бы присматривать за работой девушек.
Явилась мадам Дерэ, ну точная копия Люсьены, ветеран профессии, властная, требовательная, несгибаемая и неутомимая. Разногласия у нас возникли с первой минуты знакомства, когда она подвергла критике мои модели за их бесформенность. И я не задумываясь взяла ее к себе. Она, в свою очередь, оказалась очень полезна и, приняв на себя командование, железной рукой навела порядок. Ей приходилось кормить многочисленную родню, разных там двоюродных сестер и тетушек, которые потеряли мужей на войне. Жалованье я положила ей приличное, но пообещала прибавить, если она увеличит выпуск готовой продукции. И ей это с блеском удалось. Она работала даже больше, чем я сама: осваивала новейшие швейные машины, осуществляла руководство огромным отрядом швей, воплощавших мои идеи в готовый продукт, и одновременно лично контролировала примерку каждой клиентки, чаще всего первой появлялась на работе и последней уходила. Мы с ней так и не подружились, но я доверяла ей больше, чем всем остальным своим premières, и полагалась на нее во всем, потому что знала: если мне понадобится уехать из Биаррица по делам, мой дом моды останется в надежных руках.
Антуанетта приехала непривычно угрюмая. Я спросила, в чем дело.
— Мне уже двадцать восемь лет, Габриэль, а ты хочешь, чтобы я руководила этим салоном в курортном городе, где зимой никого нет. Как же я найду себе мужа? У тебя вон есть Бой. А у меня нет никого.
— Никого?! — воскликнула я, пораженная ее капризами. — У тебя есть я! Ты моя сестра. И неужели ты хочешь назвать то, чем мы здесь занимаемся, пустым делом?
Она надула губки:
— Это ты занимаешься. А я на тебя работаю. Я хочу выйти замуж и иметь свою семью. А ты разве нет? От женщины ждут именно этого.
— Кто это ждет? — вспыхнула я. — Лично я, разумеется, не жду. Если уж ты так мечтаешь о муже, то где ж его еще искать, как не здесь? В Биарриц съезжается столько богатых мужчин. Что касается меня, я уже давно замужем… за моей работой.
Сердито развернувшись, я пошла прочь. Что же это такое, вертелось у меня в голове, я работаю не покладая рук, хочу освободить женщину от тяжелых вериг неудобной одежды, а сознание ее остается все таким же косным, она не допускает даже мысли о том, что заслуживает гораздо большего, чем получить мужа и детей и в конце концов превратиться в старую вешалку.
После закрытия сезона я уехала из Биаррица: надо было проконтролировать работу других своих ателье и подготовить новую коллекцию на весну. Антуанетта продолжала дуться на меня за то, что я заставила ее сидеть на месте, но новое предприятие и в мертвый сезон требовало присмотра: зимой частенько наезжали гости из Испании.
Я ехала на скором парижском поезде, в купе первого класса, где можно было вытянуть ноги, просмотреть счета, прикинуть бюджет. Мой первый сезон в Биаррице принес невероятную прибыль, и все благодаря мадам Дерэ, которая назначала на мои платья цену от 3000 франков за штуку. Еще я размышляла над словами Антуанетты, удивлялась, как могла подумать, что для нее замужество — пустой звук. Я никогда не заговаривала с ней на эту тему, да и вообще с кем бы то ни было, даже с Боем.
От женщины ждут именно этого.
Может, и вправду ждут, но меня больше беспокоило сознание, что я сама теперь постоянно думаю об этом, и снова, как и тогда, когда я жила с Бальсаном, мне приходит в голову мысль: может, что-то со мной не так, если я не стремлюсь к тому, к чему стремятся столь многие представительницы моего пола? Почему я не мечтаю о собственном доме, о семейном уюте, о муже и детях, бегающих под ногами? Может, в детстве со мной что-то такое случилось, если я сознательно отказываюсь от всего, о чем мечтает каждая женщина, что делает ее счастливой?
Мне уже тридцать два года. В 1916 году у меня уже три сотни работниц. В мире моды меня считают восходящей звездой. Лучшие журналы Америки «Womens’s Wear Daily» и «Harper’s Bazaar» опубликовали статьи, в которых объявлялось, что в своих последних моделях я установила столь смелую длину юбки, которая позволяет порой мельком увидеть женскую щиколотку и даже часть женской ножки. И даже в таком авторитетном журнале, каким являлся «Vogue», печатались фотографии моих моделей и признавалось, что я модельер, на которого надо обратить пристальное внимание.
Меньше всего в своей жизни я хотела бы прослыть конформисткой.
* * *Война продолжала безжалостно косить мужчин, как сенокосилка траву. Бой снова вернулся в Париж на побывку, выглядел бодрее и здоровее, чем в прошлый раз, но к своим обязанностям уже относился как-то странно, даже загадочно. Я подозревала, что он сотрудник английской разведки, но с самого начала наших отношений как-то само собой установилось, что вопросов я не задавала.
Он страшно обрадовался, узнав, что дело мое процветает, я показывала ему журнальные вырезки, и он с удовольствием читал их, хотя до сих пор ни в одной из французских публикаций, посвященных моде, положительно обо мне не отзывались. Бой уже закончил писать свою книгу, и скоро она будет опубликована в Англии — и снова я не спрашивала, где и как он нашел на нее время. Мы решили отпраздновать его возвращение.
Париж вновь обретал свой несколько поблекший шарм. Мы уже привыкли к войне, и пока все жаловались на лишения военного времени (худшим из них для меня было отсутствие горячей воды), мы стойко переносили трудности благодаря многочисленным кабаре и бистро. Кстати, там всегда было полно офицеров-фронтовиков самых разных национальностей, приехавших в отпуск; они выпивали и ухаживали за доверчивыми и легкомысленными француженками. Обедали мы с Боем в «Максиме» или «Кафе де Пари», ходили в театр, а однажды даже были приглашены на великосветский обед. Это актриса Сесиль Сорель постаралась, она была частой гостьей моих ателье, а представила ее мне моя бесстрашная сторонница баронесса Ротшильд.