Виталий Полупуднев - Митридат
– Гонец не вернулся? – спросил он сердито нового слугу-раба.
Тот ответил отрицательно.
Только к позднему вечеру Асандр уловил стук копыт приближающейся лошади. Выскочил из шатра и с волнением увидел гонца, который спрыгнул со взмыленного скакуна и, передав повод рабу, побежал к шатру хозяина.
«Беда, несомненно что-то случилось!» – подумал Асандр с болью в сердце.
Гонец протянул ему свернутый трубочкой пергамент.
– От наварха Панталеона, – сказал он запекшимися губами.
– Ты выехал из рыбачьего селения до начала бури? – нетерпеливо спросил Асандр.
– Так, до начала. Но рыбаки говорили, что буря будет!
– Ага. Иди отдыхай.
Развернув свиток, Асандр пробежал его глазами и не мог не рассмеяться от радости. Он был приятно поражен предусмотрительностью своего помощника, хотя тот сообщал о действиях, которые шли вразрез с полученными указаниями.
Спрятав письмо, он позвал раба и приказал подать поздний ужин и приготовить постель. Через час он уже закрыл глаза, готовясь заснуть сном человека, у которого все благополучно. Но поспешный топот чьих-то ног и грубые голоса заставили его вскочить на ноги.
XVIII
Ночью в шатер царя привели перебежчика из числа людей, близких к Лукуллу. Его позолоченный панцирь, покрытый изображениями драконов, с головой Горгоны посредине, был измазан землей, а пышный султан на шлеме измят. Моложавое лицо римлянина поросло небритой щетиной, покрасневшие глаза свидетельствовали о переживаниях, которые, по-видимому, и привели его в стан врагов. Митридат испытующе оглядел его и спросил:
– Имя твое?
– Публий.
– Почему покинул римский лагерь и пришел ко мне?
– Бежал от казни!.. А приговорен за то, что не разведал заранее о скором нападении твоем на лагерь Лукулла. Ибо я вел скрытое наблюдение за врагом. И получил письмо от нашего соглядатая в твоем лагере! Он утверждал, что ты будешь штурмовать Кизик! Лукулл успокоился – и вдруг Марий Одноглазый с великим войском оказался перед лагерем!.. Только боги спасли Лукулла от вероятного разгрома, они послали небесный огонь! Но мне это не помогло, я был обвинен в преступном нерадении и осужден на казнь. Друзья упросили Лукулла отсрочить казнь на несколько дней для выяснения причин моей ошибки. Но я знал, что помилован не буду! И вот сумел бежать! Теперь я твой!.. Я знаю науку войны, правила тайного изучения врага, знаю много и о Лукулле и буду служить тебе верой и правдой!.. Не веришь – казни меня! Обратного пути мне нет!
Далее он рассказал, как Лукулл наблюдал за неудачной осадой города с высоты нагорья, а затем сумел переправить в город отряд лучших воинов в помощь осажденным.
– Это, – добавил перебежчик, – посоветовал Лукуллу Архелай, твой бывший стратег!.. А людей переправил в город на рыбачьих лодках верный Архелаю человек – Демонакт!
– Изменники, вероломцы! – зарычал Митридат, услышав имена людей, которые недавно пресмыкались перед ним, а ныне служили врагу. – Они не избегнут лютой казни!
– А еще, – продолжал Публий, – могу сказать тебе, что человек, который пребывает около тебя как советник, изменил тебе! Он действует по тайной указке Лукулла. Он и подсказал тебе неверную мысль об осаде Кизика!
– Неверную? – скривился царь в досадливой гримасе. – Я сам решаю, что делать, и советуюсь только с богами! Но кто же тот предатель, о котором ты говоришь?
– Луций Магий.
Митридат испытующе уставился на говорившего, не простого легионера, но военачальника, имевшего доступ к секретам римского командования. И в душе готов был поверить его словам. Он сжал кулак, хотел что-то сказать присутствующему Таксилу, но сдержался, подумал и, подняв глаза, спросил:
– А ты можешь доказать то, что говоришь?
– Вот письмо, написанное Луцием Лукуллу. Я принимал все его письма и хранил их. Это последнее, я сумел утаить его и вот доставил тебе!
Митридат внимательно прочел свиток папируса и, передав его Таксилу, усмехнулся с недобрым видом.
– Увести римлянина, – коротко приказал он, – охранять!
Оставшись наедине с Таксилом, прищурился хитро.
– Ну? – спросил он. – Что ты думаешь об этом?
Таксил с обычной смелостью и быстротой тряхнул волосами и ответил:
– Готов поверить словам этого беглеца! Может, Луций Магий и предатель, но он человек Сертория, особа неприкосновенная, так же как и Марий Одноглазый и Луций Фанний!.. И неизвестно, сам ли он стал изменником или выполняет чьи-то тайные указания. Судить его ты не можешь, это обидело бы Сертория!
– Что же ты советуешь?
– Отправить Луция Магия к Серторию вместе с этим письмом. Письмо повезет особый гонец. Пусть Серторий разбирается! Если он не казнит предателя, значит, сам замешан в это предательство!
– Те-те-те! Серторий не так прост. Он родного отца казнит, если потребуется. Казнит и Луция Магия, чтобы все было гладко. И мы ничего не узнаем!.. Но не в этом суть!
– В чем же, великий?
– А в том, что не в моих правилах выпускать из рук предателей! Да и хочется дать урок другим!.. Горе тому, кто замыслил обмануть меня!
Царь впал в раздумье. Таксил, затаив дыхание, стоял рядом с вопросительной миной на лице.
– Вот что… – сказал царь медленно. – Пригласи сюда Мария и этого… предателя!.. Обоих с почетом!.. Еще приведи Гермократа, Менофана и всех стратегов! На совет!
После ухода Таксила царь ударил в ладони и приказал вошедшему телохранителю доставить к себе Бакха.
Через несколько минут женоподобный евнух стоял перед царем на коленях, ожидая приказаний.
– Приготовь две одинаковых чаши смерти!
– Повинуюсь, великий! Обе с ядом?
– Обе!.. Внесешь их на подносе, когда я ударю в гонг! Иди!
Появился Таксил и доложил, что все собраны, ждут у входа в шатер.
– Пусть войдут.
Утомленные дневными ратными трудами, едва успев сомкнуть глаза после сытного ужина и чаши вина, стратеги и советники вошли молчаливой толпой и замерли в общем поклоне, с согбенными спинами. После разрешающего слова все распрямились и вопросительно уставились в бледный от внутреннего напряжения лик царя. Последний обвел соратников взглядом, не таким веселым, как перед штурмом, но не лишенным той надменной спеси и язвительной снисходительности, печать которой не оставляла его лица никогда. Он и сейчас держался с величавым спокойствием сверхчеловека, непобедимого полководца, дух которого не могут поколебать неудачи одного или двух дней, ибо его окончательное торжество предрешено свыше.
– Только глупец полагает, что города берут голыми руками! – с едкой миной молвил царь. – Вы сами убедились, что осада городов – тяжкий труд! Да и воины наши еще не освоились с осадными машинами. Завтра, после отдыха и сытного завтрака, они увереннее и смелее пойдут на приступ! Кизик падет!
– Истинно так! – не очень дружно ответили воеводы.
– Но от вас я потребую личной доблести и напряжений всех сил! Тех военачальников, которые потеряют власть над воинами и побегут вместе с ними с поля сражения, буду казнить! Завтра Кизик должен пасть до заката солнца! Без победы – не являйтесь ко мне!
– Слава Митридату! – отозвались все. Только Марий Одноглазый, как и следовало ожидать, нарушил это единодушное общее согласие. Он смело выступил и брюзгливо, скрипучим голосом, повторил свои утверждения. Он опять требовал снять осаду города и повернуть силы против Лукулла.
Все насторожились, ожидая со стороны Митридата взрыва гнева. Но, к удивлению, лицо царя не изменилось, он только усмехнулся.
– Ты верный друг и великий стратег, – сказал он милостиво. – И мы всегда высоко ценили твои мысли!.. Но исполним волю богов, это они повелели нам штурмовать город! В этом велении заложен глубокий смысл. Возможно, осада нужна для того, чтобы укрепить дух наших воинов и полководцев, приучить их к тяготам настоящей войны и только потом направить против Лукулла! Тем, кто штурмовал стены Кизика, будут ли страшны палисады римского полевого лагеря?.. Скажи, Луций Магий, ты согласен со мною?
Лысый советник с заспанными глазами кинулся вперед и протянул белые, как у женщины, руки.
– Твои слова, государь, божественное откровение! – в восторге промолвил он. – С ним не согласится лишь глупец или тайный враг, желающий победы римлянам, а не тебе!
Намек был слишком прям и вызвал некоторое смущение в толпе царских сподвижников. Марий Одноглазый стоял в стороне, бесстрастно глядя мимо лысины недавнего друга и соратника.
– Я всегда выслушивал, Луций Магий, твои советы. Ибо верил, что ты предан своему господину Серторию и верно служишь нашему союзу!.. Но сейчас ты говоришь не то, что думаешь! На твоем языке мед, а в душе яд!.. Плохо, очень плохо!..
Все замерли от неожиданности, почувствовали близкую грозу. Луций Магий покраснел, его лысина покрылась крупными каплями пота. Он с недоумением обвел всех глазами, как бы не понимая сказанного царем. Потом изобразил на пухлом лице мину сожаления и принял достойный вид посла и советника, личность которого неприкосновенна.
