Григол Абашидзе - Лашарела
Царь охотился в Кахети.
День выдался неудачный. Солнце клонилось к закату, а царь убил всего одного фазана.
Охотники расположились у въезда в селение под раскидистыми ореховыми деревьями. Царь пожелал немедленно зажарить своего фазана. Слуги поскакали в село.
Они спешились у ворот большой усадьбы. Услышав лай собак, из калитки вышла Кетеван.
– Вам кого угодно? – спросила она.
– Мы царские слуги.
– Вам, верно, нужен Лухуми? А его нет дома! – проговорила Кетеван, распахивая ворота.
– Разве это усадьба Мигриаули? Очень жаль, что его нет дома. Но нам надо всего лишь зажарить фазана для царя…
– Пожалуйста, сейчас же зажарим, – засуетилась Кетеван.
– Да вы только разведите огонь, а зажарим мы сами… – сказал один из слуг.
Кетеван пригласила их в дом.
– Лилэ, займи гостей, пока я фазана ощиплю, – обратилась Кетеван к невестке. – Это жена Лухуми, моя невестка. – С этими словами Кетеван вышла, торопясь взяться за дело.
– Садитесь! – Лилэ поставила скамьи перед очагом.
– И вы с нами садитесь, – попросили гости, придвинув скамью для Лилэ.
Все полукругом расселись возле очага.
Солнце зашло. Пламя боролось с сумерками, вступившими в зал. Огромные тени метались по стене, становясь то длиннее, то короче, ползли кверху и растекались по потолку.
Царские слуги бросали на Лилэ косые взгляды, беседа не вязалась.
Отсветы пламени играли на белоснежном лице Лилэ. Черные глаза ее затенялись длинными ресницами, трепещущими, как крылья бабочки. Маленькие ямочки смеялись на ее нежно очерченных щеках, и не одни только ямочки, все на ее прекрасном лице: алые губы, ровный ряд зубов и открытый лоб – все говорило о юности и радости жизни. Лилэ сидела свободно, даже чуть небрежно, точно она одна была в комнате. Ни малейшего напряжения не чувствовалось в ее позе и взгляде, словно ей было безразлично, какое впечатление производит она на окружающих… Эта врожденная безыскусственность и простота делали еще обворожительнее жену царского телохранителя.
Черные, цвета воронова крыла, волосы были заплетены в две толстые косы. Одна из них, закинутая за спину, касалась пола, другая падала на грудь, и Лилэ, захватив косу своими длинными пальцами, то скручивала ее, то раскручивала.
Неловкое молчание нарушил один из лучников:
– А где теперь сам Лухуми?
– Он в поле, на току, два дня как уехал.
– Как он себя чувствует? Не беспокоят его раны?
– Нет, не беспокоят, – тихо отозвалась Лилэ, слегка краснея, и, чтобы отвести неприятный разговор, сама задала вопрос: – Когда же царь изволил прибыть на охоту в Кахети?
– Сегодня утром.
– Он с большой свитой?
– Нет. Он неожиданно собрался и не взял с собой ни главного егеря, ни сокольничих.
– А где он теперь? И как собирается провести ночь?
– Должно быть, в поле.
– В поле? – удивилась Лилэ.
– Ну да. Наш царь больше любит спать под деревом, чем на дворцовых пуховиках.
– А может быть, он к нам пожалует? Мы бы постарались принять его как следует, – неожиданно для самой себя вдруг проговорила Лилэ, и ей почему-то стало неловко от этих слов.
В зал вошла Кетеван, неся нанизанного на вертел, уже ощипанного фазана.
– Не очень я долго? – спросила она.
– Что вы!.. Мы даже удивились, так быстро… – ответил старший из охотников и потянулся к фазану.
– Не извольте беспокоиться, мы его сами зажарим! – не унималась Кетеван.
– Нет уж, мать, мы привычные к этому, знаем вкус царя… – И он решительно взял из рук Кетеван вертел.
Кетеван поближе подгребла жар в очаге, и слуга пристроился у огня с птицей.
– Лилэ, как же нам быть? Не послать ли за Лухуми? – шепнула Кетеван.
– Хорошо бы послать за ним, пусть приедет скорее, – одобрила ее предложение Лилэ.
Кетеван снова вышла из зала.
Стало тихо, только дрова потрескивали в очаге да шипел на огне фазан.
– Мы ведь приглашали к себе царя, – нарушила молчание Лилэ. – Он обещал погостить у нас.
– Погостить? – спросил тот, кто крутил вертел, многозначительно глянув на товарищей.
Но те, словно заколдованные, не сводили глаз с Лилэ и, казалось, не слышали его.
Лилэ стало неловко за свою откровенность.
– Да, он обещал, и мы его ждем, – добавила она. – Раз он уж так близко от нас, может, и осчастливит нас своим посещением.
– Мне неизвестны намерения царя, – отозвался слуга. – Если позволите, я доложу о вашем желании.
– Буду очень благодарна, – покраснела Лилэ. – Лухуми скоро вернется, он ведь недалеко отсюда, – сбивчиво закончила она.
На углях в очаге вспыхивал жир, запахло жареным мясом.
– Никак, фазан горит, – заметила Лилэ.
Слуга с трудом отвел глаза от лица красавицы и беспокойно стал разглядывать дичь. Один бок фазана в самом деле сильно подгорел.
– Сжег! Как же это я! – испуганно воскликнул он.
– Как же быть? Что сказать теперь царю? – заговорили все разом.
– Не послушались вы нас, а уж мы бы как следует зажарили, проговорила Лилэ. – Дайте-ка сюда…
– Ничего, я сам как-нибудь, – не уступал слуга. – И что это со мной стряслось!
Он горячо взялся за дело. То ли от усердия, то ли от жара, идущего из очага, у него на лице каплями выступил пот.
Второй бок фазана быстро подрумянился, и, подхватив вертел, незадачливый повар поднялся и позвал остальных лучников.
– Мы пошли. Спасибо вам большое.
– Передайте царю нашу просьбу. Фазан все равно не годится для царского стола, а мы вас всех угостим на славу! – напутствовала Лилэ слуг.
Выехав за ворота, слуги стали пререкаться между собой.
– Ты бы хоть раз посмотрел на фазана! – упрекнул старшего один из охотников.
– Даже запаха горелого не учуял! – издевался другой.
– Много вы сами слышали и видели! – защищался тот.
– Нас ослепило то же, что и тебя! – смеясь, отозвался первый.
– Ну и красива!.. В жизни такой не видел. И как это она пошла замуж за этого Лухуми!
– Полно вам зубоскалить! Этот фазан может нам дорого обойтись, если царь не в духе!..
– Давайте расскажем все, как было. Как услышит царь о красавице, про все забудет. Вот увидишь, тут же в гости соберется!
– А нам только того и надо. Добрый ужин и теплая постель лучше, чем голодными валяться под открытым небом!
Эти рассуждения подбодрили всадников, и они пришпорили коней.
Между тем оставшиеся с царем слуги раскинули скатерть прямо на траве, и Лаша терпеливо дожидался своего фазана. Он с утра чувствовал недомогание, кружилась голова.
И вот наконец посланцы вернулись.
– Почему сожгли птицу? – превозмогая слабость, спросил Георгий.
– Выслушай нас, царь! Мы попали в дом твоего телохранителя Лухуми. Самого его дома не оказалось. Но жена у него такой неописуемой красоты, что глаз не оторвешь, приворожила нас, да и только! Мы про все забыли, на нее глядя, вот и подгорел фазан. А они тебя ждут к себе, говорят, обещал заехать к ним. У них и ужин готов и постель.
– Выходит, она и вправду красива, – задумчиво проговорил царь. – Мне о ней говорил эристави Бакур, да я не поверил.
– Красавица! Ангел, а не женщина, в жизни такой не видел! – наперебой принялись расхваливать охотники жену Лухуми.
– И они искренне меня звали? – спросил Георгий, все еще колеблясь.
– Искренне, государь, искренне, от всей души! Давно обещал, говорят, царь к нам заехать, и у нас, мол, все готово к его приезду. Хозяйка несколько раз повторила.
– А Лухуми дома? – спросил Лаша.
– Нет, он в поле на току.
– Да… Ну, что ж, едем в гости к Мигриаули, – принял внезапное решение царь. Слуги едва успели собраться, Лаша вскочил на своего гнедого.
После отъезда царских слуг Кетеван долго стояла у очага, охваченная дурным предчувствием.
Во дворе залаяли собаки, раздался конский топот.
Лилэ торопливо спустилась по лестнице.
– Царь едет! – крикнула она свекрови со страхом и радостью в голосе и бросилась к воротам.
Георгий никак не мог одолеть своего недомогания. Чем быстрее скакал конь, тем сильнее кололо в боку. Он весь холодел от боли и все больше слабел. Он не мог даже крикнуть слугам, которые ничего не замечали, чтобы те придержали коней, не мог натянуть поводья, чтобы остановить своего гнедого.
– Вот она, жена Лухуми Мигриаули, – негромко произнес догнавший царя лучник.
Лаша не слышал. Целиком отдавшись воле коня, он почти потерял сознание. Но при виде женщины, вышедшей ему навстречу из высоких ворот, он встрепенулся, ему показалось, что все вокруг загорелось нестерпимо ярким светом. Он спрыгнул с коня и, едва держась на ногах, шагнул к Лилэ. Но тут силы изменили ему, в глазах потемнело, он качнулся и, не успев позвать на помощь, свалился у ее ног без сознания.
Сопровождающие кинулись к царю, подняли его и внесли во двор.
