Петр Бородкин - Тайны Змеиной горы
Беэр долго и придирчиво осматривал строения нового похверка, который находился без мала в версте ниже первого. Здесь Змеевка делала крутой упругий поворот. Ее туго перетянули поясом плотины.
Беэр не скрывал удовлетворения от увиденного. Плотина оказалась прочной, пруд полноводным и обширным. Помещения толчейной и промывальной фабрик добротны и вместительны. Теперь змеиногорским рудам нечего залеживаться на месте.
— Хорошо-с, господин управляющий! Достойно похвалы ваше усердие.
Про себя Беэр подумал: «Против прежнего приписных крестьян на перевозку руд потребуется почти вдвойне».
После осмотра Беэр отправился для освидетельствования вновь открытых рудных мест. До самого Прииртышья разбросались они. Пытливой любознательностью рудоискателей открыты.
Путь-дорожка не из ближних. И самое главное — пролегла через неприступные, нехоженые горные кручи, бурные реки, долины и нетронутую тайгу. Многочисленная свита сопровождала Беэра: охрана, горные офицеры, знатоки горного дела, рудоискатели. Даже лекарь и священник были — за длинную дорогу всякое могло случиться. Федор тоже в свите. Более десятка месторождений, открытых им, лежали на пути экспедиции.
С места на место продвигались развернутым порядком. Из предосторожности, на случай внезапной встречи с воинственными кочевниками, вперед и по сторонам высылали усиленные дозоры. Каждый в свите — воин: имел ружье и достаточный запас зарядов к нему. Сам Беэр обучал подчиненных огненному бою. Часто по ложной тревоге люди ложились в густую цепь. Беэр солидно наставлял: «Главнейшее — со смыслом палить надобно. Когда узришь и мушку приклеишь к противнику, тогда и пали так, чтобы наземь замертво, мешком сверзился. При этом трусости не место…»
Строгий военный порядок Беэр завел в пути. Ранними утрами и в глубокие вечерние сумерки барабанный бой оповещал о начале и конце сурового походного дня. Гулкое эхо долго металось по глухим окрестностям.
Не привык к такому Федор. Ненужной детской забавой считал генеральские затеи. И без них можно обойтись. Вставал же Федор с первыми птицами, задолго до барабанной трескотни, уходил в лес или куда-нибудь к ручью, вслушиваясь в веселый птичий гомон.
Через две недели после выхода с рудника случилось такое, что потрясло Федора. На вечернем привале не оказалось старого солдата тылового дозора Назара Путинцева. День-другой прошел, а солдат не появлялся. Беэр и малейшего вида не подал, что обеспокоен происшедшим, лишь втайне подумал тревожное, отчего холодные мурашки пробежали по спине: «Поди-ка, убег солдат к джунгарам. Приведет тайком орду несметную, обрушится на голову каменным обвалом…»
И вдруг на четвертые сутки солдат пришел перед самым сном. При языкастом пламени костра видно, как поникли солдатские усы, будто чуткие огуречные плети от внезапного заморозка. В солдатской одежде дыры — кулак толкай.
— Виноват, ваше превосходительство, за отлучку… еле дух не испустил догоняючи… с дороги сбился, забрал в сторону.
На этот раз барабанный бой прогремел солиднее. Под него спустили кожу с солдатской спины. Потом солдата добрую неделю возили в повозке — не мог передвигать ноги. Клял он себя, что не угодил к джунгарам в лапы. Съедала обида на начальство за крутое наказание.
Около трех десятков лет Путинцев беспорочно, верой и правдой служил императорскому трону. Солдатские беды, что раньше проходили стороной, теперь одна за другой обрушились на его голову. Малость затянуло кожу на спине от плети, и по милости Беэра старому солдату сыскали сносную и более легкую службу. Больше не стали посылать в дозорные хлопотливые разъезды, а определили в ночной караул при стоянке экспедиции. Самая стариковская служба. Только Путинцеву и она не в облегчение. Глазами въедается в густую темень, чутким ухом ловит слабые шорохи. И чем внимательнее всматривается и вслушивается в ночь, тем больше страха, что прозевает злого противника. Про себя жарко читает молитву. От этого вроде легче становится на душе.
В облачный разрыв глянула луна. Мягкий свет совсем успокаивает. Не кажутся живыми черные, бесформенные кусты. И ночные шорохи теперь таят меньше подозрительности.
И вдруг безмятежный покой ночи и в самом деле нарушен. В гряде кустов хорошо уловимый шорох, чье-то сдержанное сопение. Совсем близко.
Ружейный приклад сливается с солдатским плечом. Потом резкий привычный толчок. Гулкий выстрел для спящих людей подобен грому. В лагере безголосая суета. Люди заняли свои места в цепи. Путинцев, а с ним трое солдат короткими перебежками приблизились к кустам. Залитый лунным светом, бездыханно лежал виновник ночной тревоги — большой еж…
А наутро Беэр учинил новую экзекуцию Путинцеву. Не упустил случая внушить солдатам и всем остальным пренебрежение к трусости.
— Трусость страшнее всего для тех, кто носит мундир, а особливо солдатский. Потому трусость и наказуема со строгостью, не в пример другим проступкам.
Беэр не замечал Федора в пути. И слова благодарности не вымолвил, когда пробирщики подтвердили высокое содержание металлов в рудах, открытых Федором. Обидно, конечно. Тем более, что другие рудознатцы обойдены вниманием не были. И все же случай заставил Беэра заговорить с Федором так же, как при первой встрече на Змеевой горе.
Июльское солнце палило нещадно. От земли исходил сухой испепеляющий зной. На белесом небе — ни облачка. Экспедиция продиралась сквозь заросли густой предгорной тайги. Тайга не освежала людей живительной прохладой. Напротив, здесь душно от густых застоявшихся испарений, полного безветрия.
Тихо в тайге. Только и слышно басовитое жужжание злых слепней. От их непрестанных укусов кожа на спинах лошадей вздрагивает, собирается в гармошку.
И лишь к вечеру потянуло прохладой. Над тайгой — почти незаметное, под цвет неба облако. Вот оно занялось робкой прозрачной голубизной. Потом стало наливаться густой с сизым отливом синевой, четко обозначились рваные и подвижные края.
Несколько раз облако перечеркнула бойкая молния. Сочно и раскатисто прошелся по тайге гром. От густого проливного дождя потемнело, как ночью. Люди разбегались в поисках убежища. Слова команды офицеров не останавливали их — глохли в шуме дождя и ветра, в раскатах грома.
Неожиданно дождь перестал. Порывистый ветер принес запахи едкой гари. Вскоре на вершинах деревьев лисьими хвостами затрепыхалось злое рыжее пламя. Намокшая тайга трещала, искрила, но не могла устоять перед огнем. Пламя, как ошалелое, прыгало по ветру из одной стороны в другую. Люди сразу же потеряли друг друга. Некоторые падали в огненное пекло, кричали о помощи.
Сбоку от Федора — отчаянный, срывающийся крик. При свете пожара в густом мелком подлеске хорошо виден след повозки. Федор пошел по нему. Под ногами хлюпала вода. Смоченной тряпкой Лелеснов закрыл лицо до самых глаз, от этого легче дышалось в подлеске, где дым гуще.
И вдруг Федор провалился по самый пояс во что-то жидкое и густое. «Болотная топь», — мелькнула верная догадка.
Федор еле выбрался на сухое, отыскал несколько толстых и длинных палок, осторожно по ним начал пробираться вперед.
Крик совсем рядом. Вот и барахтающийся в холодной тине человек. Федор скомандовал:
— Держись крепче за палку!
Битый час Лелеснов вызволял человека из цепких объятий таежного болота. На сухом месте человек впал в беспамятство. Федор узнал в нем Беэра. Как он сейчас не походил на властного и строгого начальника! В грязи по самые уши, генеральского одеяния не распознаешь. Стараниями Федора к Беэру вернулось сознание.
Ветер подул в другом направлении. Пожар отступил в сторону, постепенно затих его шум. Тайгу огласили завывающие ауканья. Группами и в одиночку люди подходили к Федору.
На другой день стало известно, что не вернулось пять человек, исчезли две повозки с лошадьми.
Беэр, переодевшийся и воспрянувший духом после испуга, наедине сказал теплое слово Федору:
— Спасибо, штейгер! Твоей заслуги нельзя забыть. Держи награду — ровно пятьдесят рублей.
Федор отпрянул в сторону.
— Не могу взять этой награды, ваше превосходительство. Душа и совесть заставляют вызволять каждого человека из беды… Потому и не возьму.
Беэр поначалу удивленно ухмыльнулся, потом охотно согласился:
— Твоя воля, штейгер! Впредь в долгу не останусь…
Весь обратный путь экспедиция прошла без происшествий, если не считать одного. До Змеиногорского рудника не оставалось и дневного перехода, а пришлось заночевать. Наутро барабаны на два часа позже обычного спугнули утреннюю тишину. По случаю окончания похода отдыхали дольше.
Беэр потягивался на копне свежего сена. Густые запахи щекотали ноздри. От ярких, еще не успевших набрать тепла, лучей невольно и блаженно щурились глаза:
