Виктор Поротников - Олег Черниговский: Клубок Сварога
После военного совета Олег поделился своими мыслями с Борисом. Тот полностью согласился, посмеявшись над опасениями черниговских бояр. Однако беспечность Бориса основывалась не на уверенности, что Изяславу не под силу собрать сильное войско, а на твёрдом убеждении: сколько бы войска ни собрал великий князь, все равно он будет разбит.
Дружина Бориса была сильна тем, что молодцы в неё отбирались не по знатности, а исключительно по своей удали. Кроме русичей в гриднях у Бориса ходили и ятвяги, и поляки, и берендеи. Во время пребывания в Тмутаракани Борис, благодаря своей золотой казне, увеличил дружину вдвое, набрав почти четыре сотни ясов и касогов, для которых бранные подвиги были смыслом жизни. Во время битвы на Сожице дружина Бориса прошла сквозь пеший переяславский полк как нож сквозь масло.
Сам Борис в сече стоил троих, поэтому и сказал Олегу с бахвальством уверенного в своей силе человека:
- Пущай исполчается на нас дурень Изяслав. Мои витязи покладут его гридней рядком на поле бранном. Самому же Изяславу не уйти от моего меча.
Поздно вечером Олег приказал привести к нему княгиню Анну. Дружинник из людей Веремуда, поняв превратно желание Олега, перед тем как уйти, похотливо улыбнулся:
- Жёнка у Всеволода Ярославича вельми хороша! Такую в самый раз за косы да на ложе.
- Ступай! - раздражённо бросил Олег.
Анна вступила в светлицу, сопровождаемая двумя безусыми гриднями. Её, видимо, подняли с постели: волосы и одежда были в лёгком беспорядке. Против обыкновения на Анне не было никаких украшений. Она выглядела взволнованной и куталась в темно-лиловый плащ с бахромой.
- Как здоровье, Аннушка? - участливо обратился к половчанке Олег. - Вот опять свела нас судьба во граде Чернигове. Да ты присядь, чего стоять-то.
- Век бы не видеть мне ни сего града, ни бояр здешних, - сердито ответила Анна, усаживаясь на стул с высокой спинкой.
- Да ты не кручинься, - успокоил Олег. - Завтра поутру в Киев поедешь вместе с детьми.
Анна вскинула глаза.
- Кто так решил?
- Я, - твёрдо ответил Олег. - Я ныне князь черниговский.
- А признаёт ли это Изяслав Ярославич? - с беспокойством спросила Анна.
- До Изяслава Ярославича мне дела нету, - небрежно сказал Олег.
- Значит, не признает, - упавшим голосом произнесла Анна.
- Со Всеволодом Ярославичем я постараюсь договориться, - после краткой паузы промолвил Олег, - но с Изяславом ни мне, ни Борису толковать не о чем. Либо ему не быть в Киеве, либо нам не жить на белом свете.
- А коль супруг мой не пойдёт на сговор с тобой, Олег. Что тогда? - голос Анны дрогнул.
- Тогда Бог нас рассудит, - не глядя на неё, ответил Олег…
Ещё до первых петухов челядинцы подняли с постели княгиню Анну и её детей. На теремном дворе стоял крытый возок, запряжённый тройкой крепких лошадей.
Прощаясь с Олегом, Анна держала на руках спящую пятилетнюю Екатерину. Девятилетняя Евпраксия, держась за руку с восьмилетним Ростиславом, серьёзными глазами глядела, как её мать, с трудом сдерживая слезы, целует статного князя с суровым лицом и тихо шепчет ему: «Храни тебя Господь!»
Поступок Олега, отпустившего в Киев супругу и детей Всеволода Ярославича, не одобрил никто из черниговских бояр. Однако роптать по этому поводу они не стали, понимая, что Олег мыслит одновременно и разумом и сердцем, иначе не умеет. Не стал укорять Олега и Борис: он не держал зла на Всеволода Ярославича и даже был готов замириться с ним.
Из Чернигова в Переяславль был отправлен гонец, которому было велено на словах передать Всеволоду Ярославичу: Олег и Борис готовы заключить с ним мир при условии, что тот отступится от брата.
Стоял сентябрь. Смерды спешили убирать хлеб на полях, опасаясь всплеска новой войны, которая грозила на этот раз захлестнуть и киевскую и черниговскую землю.
Всеволод Ярославич ответил Олегу и Борису: он сам стремится к миру и согласию, однако кровь его воевод и гридней, павших на Сожице, призывает к отмщению.
Вскоре после того, как вернулся гонец из Переяславля, стало известно, что Изяслав Ярославич и сын его Ярополк во главе киевских, туровских и волынских полков двигаются вдоль реки Десны прямиком на Чернигов. Отдельно от Изяславовой рати движется к Чернигову торческая конница с Поросья. Не задержались в Переяславле и Всеволод Ярославич с сыном Владимиром, идут скорым маршем во главе смоленских и переяславских полков, спеша соединиться с великим князем.
Бояре черниговские пришли было в смятение, но Олег угомонил их, повелев готовить город к осаде. Сам же с Борисом и Албеком во главе конных дружин ушёл из Чернигова.
- Куда подались Олег с Борисом? - приставали к Веремуду знатные черниговцы. - Неужто бросили нас?! Неужто дядей своих испугались?
- Успокойтесь, братья! - отвечал Веремуд. - Скорее небо упадёт на землю, чем Олег и Борис уступят Чернигов без сражения. Ушли они войско собирать, а нам надлежит продержаться до их возвращения.
Однако купцы и бояре продолжали беспокоиться:
- Ежели Олег и Борис за помощью в Тмутаракань поскакали, то слабое нам утешение. Путь туда не близок. Недруги нас трижды выжечь успеют.
- Олег и Борис понимают это не хуже вас, - говорил Веремуд. - Они пошли по городам и села Посемья, дабы набрать там новое войско. Ещё призовут ковуев под свои знамёна.
Враждебные войска собрались под Черниговом сразу после Семенова дня[83].
Воинство Изяслава Ярославича и Ярополка расположилось станом на Ольговом поле напротив Западных ворот. Там же разбили стан торки и берендеи. Всеволод Ярославич и Владимир встали на берегу речки Стрижень близ Восточных ворот.
Всеволод Ярославич, зная, что Олега и Бориса нет в городе, предложил брату попытаться договориться с черниговцами миром.
- Чего с ними толковать? - процедил сквозь зубы Изяслав. - Спалить огнём гадючье гнездо и дело с концом!
Однако Всеволод настоял на переговорах. Воевода Ратибор, отправленный в город, вернулся ни с чем: черниговцы не пожелали сдаться.
На подготовку к штурму ушло два дня. Ратники устанавливали на колеса тяжёлые пороки, сколачивали длинные лестницы, сооружали навесы для защиты от стрел. За всеми работами наблюдали Ярополк и Владимир. Оба знали толк в осадном деле и горели желанием первыми ворваться в город.
Изяслав накануне штурма напился, поэтому был сам не свой, когда на другой день спозаранку запели боевые трубы и пешие полки двинулись к валам и стенам Чернигова. У киевлян всем заправлял воевода Коснячко.
Конные торки и берендеи гарцевали невдалеке от ворот Чернигова на случай вылазки осаждённых.
Смоляне и переяславцы, прикрываясь щитами, швыряли в ров вязанки хвороста, жерди и тонкие бревна. Около сотни воинов пытались придвинуть к воротам таран, укрытый дощатым навесом. Тут же крутился на коне нетерпеливый Владимир, невзирая на град стрел, летевших с башен и стен.
Всеволод Ярославич кричал до хрипоты, видя, как ломаются лестницы и его ратники падают с огромной высоты в наполовину засыпанный ров. Ему казалось, что в действиях осаждающих нет стремительности, слаженности и напора. А когда черниговцы сделали вылазку и подожгли таран, Всеволод и вовсе рассвирепел. Он устремился в сечу, желая загнать черниговцев обратно в город и не дать им закрыть ворота.
В сече Всеволод внезапно столкнулся лицом к лицу с боярином Алком. Тот не растерялся, перехватил поудобнее боевой топор и треснул Всеволода обухом прямо в лоб.
У князя подкосились ноги, в глазах потемнело. Падая, он расслышал торжествующий голос Алка:
- Получи от меня удар на память, княже.
Опамятовался Всеволод у себя в шатре, куда его принесли с поля битвы верные телохранители.
У изголовья сидел Изяслав с потерянным видом.
Едва Всеволод открыл глаза, как Изяслав принялся жаловаться на неудачу. Мол, черниговцы бьются как звери, не дают ни лестницы к стенам приставлять, ни таран к воротам подкатить.
- Полторы сотни воев потерял я убитыми, - сокрушался он, - а покалеченных и того больше. До самой темноты мёртвых и раненых из рва вытаскивали.
- А ты думал, черниговцы рати с нами убоятся? - проворчал Всеволод, делая попытку подняться с ложа. - Иль полагал, что черниговцы в сече сущие младенцы?
Подоспевшие лекарь и слуга убедили Всеволода покуда не подниматься.
- Не забывай, брат, кто княжил в Чернигове до меня, - морщась от боли в висках, продолжил Всеволод. - Святослав сделал из черниговцев отменных воителей и град свой укрепил лучше некуда, рвы глубоки, стены высоки и прочны.
- Да уж, - отозвался Изяслав, - не пожалел брат наш дубовых брёвен для стен и башен черниговских. В крепостном строительстве он всегда был изощрён.
