Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский
— Ну! Ну! Братцы, кто удалее, кто сшибет с ног кого первый? и так далее.
А по сему судите, каково же было нам тогда смотреть на зрелище сие из окон и видеть сим образом всех первейших в государстве людей, украшенных орденами и звездами, вдруг спрыгивающих, толкающихся и друг друга наземь валящих? Хохот, крик, шум, биение в ладоши раздавались только всюду, а покалы только что гремели. Они должны были служить наказанием тому, кто не мог удержаться на ногах и упадал на землю… У иного наконец и сил не было выттить и сесть в линею, а гренадеры выносили уже туда на руках своих.
«Жизнь и приключения Андрея Болотова. 1738–1793». Год 1762ПЕТЕРБУРГ
Дом князей Дашковых
Е. Р. Дашкова, Н. И. Панин
— Нам не часто приходится последнее время оставаться наедине, милое мое дитя. В обществе же я определенно опасаюсь необузданности вашего острого язычка. Но на этот раз вы вогнали в дрожь не одного меня. Надо же было с таким самозабвением включиться в разговор о сербах. Для вас любая тема рождает споры.
— Вы несправедливы ко мне, дядюшка. Я откликаюсь на то, что покрывает позором императорскую фамилию.
— И служит, с вашей точки зрения, лишним доказательством задуманных вами перемен, как они ни фантастичны.
— Вы не согласны со мной в истории с Хорватом? Не верю.
— Возможно, я недостаточно осведомлен о ней.
— По всей вероятности. Но вы помните начало переселения в Россию сербов?
— Хотя я находился тогда на дипломатической службе вне России, о решении императрицы Елизаветы Петровны толковала вся Европа. Оно было достаточно неоднозначным.
— Вы имеете в виду союз покойной императрицы с Марией Терезией?
— Конечно. При наличии такого прочного союза наша императрица предоставила сербам возможность эмиграции с австрийских земель — это неслыханно!
— Вот видите, а мне это представляется совершенно естественным. В какой мере могла помешать военному союзу помощь братьям по вере? Сербы не могли больше выносить притеснений их православной церкви господствовавшей в империи католической. Императрица Елизавета предоставила им для переселения наши южные и к тому же пустовавшие земли. Марии Терезии они мешали, в России были желанными гостями.
— Как вы наивны, дитя мое! Дипломатические задачи решаются никак не по законам человеческой нравственности и справедливости — они стоят выше них.
— Ниже — хотели вы сказать. Потому что человеческое начало всегда остается главным.
— И вот вам опровержение вашего постулата — дело Хорвата.
— Вам знакомы его подробности?
— Более или менее. Они очень просты. Государыня предоставила поселенцам два уезда — Александринский и Бобринецкий Херсонской губернии. Здесь были сформированы два гусарских сербских полка, а вся земля получила название Новой Сербии. Деньги на переселение и создание полков были доверены одному из сербских же депутатов — этому самому Хорвату, который их себе и присвоил. Мало того. Он начал всячески притеснять своих же собратьев, обращаясь с ними как с крепостными. Последовали жалобы императрице.
— Дальнейшее мне известно. Императрица поручила разобраться в жалобах князю Мещерскому. Князь доложил дело в Сенате, но императрицы не стало, и решение не состоялось.
— Но как скоро на престол вступил новый император, Хорват появился в Петербурге и решил купить положительное для него решение путем подкупа. Лев Нарышкин, генерал Мельгунов и генерал-прокурор Глебов получили от него по две тысячи дукатов каждый, о чем незамедлительно сообщили императору.
— Продолжайте же, продолжайте, дядюшка! И разрешите мне сразу внести небольшую поправку. О взятке императору сообщили только Мельгунов и Глебов. Император похвалил обоих и — взял с каждого половину взятки в свою пользу и решил дело по мысли Хорвата.
— Вы в этом абсолютно уверены, дитя мое? Нельзя поддаваться легкомысленным слухам, тем более в отношении царствующей особы.
— Бог мой, дядюшка! В каком мире вы живете? Весь Петербург развлекается тем, как император преследует Льва Нарышкина, добиваясь узнать, как он распорядился своей взяткой. Столь почитаемая вами царствующая особа, не думая о престиже империи, охотится за пополнением своего личного кармана, не более того!
— Но вы говорили во дворце о положении сербов.
— Вот именно. Потому что несправедливость в отношении обиженных Хорватом лишила Россию сотен тысяч новых переселенцев, которые так были нужны нашему безлюдному югу.
— О, вы стали заниматься даже вопросами внутреннего государственного устройства, княгиня. Это новый предмет ваших увлечений.
— Нет, мы говорили об этом у императрицы. Алексей Орлов приводил немало подробностей о положении сербских гусар, среди которых у него немало добрых знакомых.
ПЕТЕРГОФ
Большой дворец. Апартаменты Екатерины II
Екатерина II, Г. Г. Орлов
— Жалеть себя не люблю, а трудно, ой, как трудно, Гриша. После родов, когда император пришел да комнаты досматривать стал, едва на ногах устояла. Не за себя боялась — за Катерину Ивановну: ну, нечаянным словом обмолвится. Император прост-прост, а иногда так обойдет, что только диву даешься. Вот и теперь не верю никому, все слова покойной императрицы вспоминаю, как она о жизни при правительнице Анне Леопольдовне рассказывала.
— Долго ли то было.
— Не скажи, иная минута целой жизнью покажется. А вокруг императрицы покойной одни доносчики оставлены были. Анна Леопольдовна властью своей Миниху-старику обязана была, так с него и начала, чтоб за цесаревной доглядывал. Старику фельдмаршалу обидно показалося, младшего брата попросил. Тот согласился, больше, чтоб у цесаревны почаще бывать, а там как до дела дошло, наотрез отказался.
— Видишь, Катенька, не так-то выходит и страшно.
— Погоди, погоди, Гриша. А куда денешься, когда соглядатая в управляющие домом поставят, как урядника Щегловатого. За ним офицер Преображенского полка Альбрехт появился, вроде сторожить цесаревну. Ни одного извозчика к ней не подпускали, чтоб на Тайный сыск не трудились. Государыня-тетушка сказывала, иной раз так тошно приходилось, руки бы на себя наложила.
— А Разумовский что ж?
— Разумовский! Иной раз мне начинало казаться, что и ему государыня императрица разве что ночами доверяла, а днем его, поди, сторожилась. Трусоват он больно да за родню все хлопотал.
— Нет уж, я бы…
— Слов пустых, Гриша, не говори. Ну что бы ты сделал? А вот государыня-тетушка в последние годы волю своим страхам дала.
— Мимо дворца покойников носить запретила?
— Да это что! Покушений более всего боялась. На одном месте ночи не проводила: стелили ей в разных покоях, вот она их и меняла. Да еще ночь в день превращала. Театр в одиннадцать часов ввечеру начинался, да всю ночь представления и продолжались. Раньше пяти утра государыня николи спать не ходила. Уж на дворе рассвет, тогда в свои апартаменты уходит.
— Не слыхал о таком. Вот маята-то. А ты что ж, Катенька, тоже за жизнь свою опасаться стала?
— Разве в одной жизни дело. Слыхал, что император в Шлиссельбург вчерась ездил?
— Как не слыхать! И чего там его величество потерял или придумал еще одну крепость для своих голштинцев устроить — Ораниенбаума ему мало?
— Не так-то все просто, Гришенька. Жаль Алексея Григорьевича с нами нынче нет — ему бы послушать куда как неплохо было. Было время, государыня-тетушка думала, кем нашего императора заменить. Всерьез думала. Потому Петр Иванович Шувалов из Холмогор в Петербург Иоанна Антоновича привез и в своем доме тайком поместил.
— Это императора-то?
— Его самого.
— И когда же такое случилось?
— В 1757 году, как прихварывать императрица начала. Она не один раз дом шуваловский навещала да исподтишка за пленником холмогорским наблюдала.
— Да с чего бы ей на ум такое пришло?
— Не понимаешь? Прост ты, Гриша, куда как прост. Ведь государь всегда за Пруссию стоял, а тут разрыв с Пруссией да с его любимым Фридрихом случился. Какой-никакой Иоанн Антонович не был, а все Брауншвейгская фамилия, к Вене ниточка.
— Так ведь не взяла же его во дворец.
— Вроде хотела, да не показался императрице. То ли с языком у него плохо — говорил с трудом, то ли в мыслях туманен. Вернули его в Шлиссельбург. А теперь император узника в Петербург с собой привез. Разное говорят. То ли дом ему удобный построить велел, то ли во дворце поместить хочет.
— Что — лучше говорить стал или в уме прояснился?
— Какие уж тут чудеса. Император наш, похоже, иное удумал. Ты знаешь, кто во дворцовом флигеле сейчас живет?
— Как не знать — принцесса Голштейн-Бекская с воспитательницей, сказывали.
— Так вот, если у Иоанна Антоновича ума не хватит, принцесса ведь и заменить его может.
