Жан-Луи Фетжен - Слезы Брунхильды
Но первое время я о нем даже не вспоминала, да и мои приближенные позаботились о том, чтобы он исчез из моей жизни — не только потому, что хотели меня уберечь, но еще и потому, что стыдились за меня.
Да, это было так. Эти храбрые воины могли предать своего короля, не откликнуться на его призыв или оставить его умирающим на поле битвы, но считали недопустимым, что женщина использует свое последнее оружие для — того, чтобы остаться в живых.
Именно это я и сделала. Я использовала Мерове для того, чтобы сохранить себе жизнь, но не пыталась его соблазнить. Эта мысль казалась мне такой абсурдной, что я никогда, по сути, не верила его признаниям в любви. Я и представить себе не могла, какие последствия повлечет за собой эта любовь.
12. Григорий Турский
Можете его увести.
Стражники приблизились к Мерове, но, прежде чем кто-то успел дотронуться до него, он быстро поднялся, стараясь сохранить остатки достоинства, несмотря на свои слезы и почти непристойную белизну выбритого черепа. От его резкого движения табурет, на котором он сидел во время унизительной процедуры пострижения, опрокинулся и с грохотом ударился о каменные плиты — этот звук эхом глухо повторился под сводами зала, отчего все присутствующие вздрогнули. На полу вокруг Мерове были рассыпаны срезанные пряди волос — жалкие остатки былого свидетельства его принадлежности к королевскому дому. Кроме этого, несчастного принца лишили его богатых одежд, перевязи и оружия. Теперь он был одет в бесформенную монашескую рясу, однако она не придавала ему вид Божьего служителя, так же как и выбритая против его воли тонзура. В глазах всех, кто присутствовал при его бесчестье — знати, воинов, королевских наместников и даже слуг — Мерове скорее выглядел призраком, внушающим ужас своей мертвенной бледностью и скованной, неестественной походкой, когда он направился к выходу.
Фредегонда, сидевшая рядом с королем в главном зале суассонского дворца, старалась ничем не проявлять своих чувств. Таким и должно быть правосудие — равнодушным, суровым, не подвластным жалости и не обнаруживающим ни удовольствия, ни угрызений совести при исполнении кары. Мерове навсегда был изгнан из королевской семьи. Он больше не был принцем и даже не имел права носить оружие. За предательство семьи он отныне обречен был всю жизнь провести в монастыре Сен-Кале, недалеко от Манса. Таков был приговор короля.
Однако было уже слишком поздно — повсюду распространились слухи о побеге Брунхильды. Говорили, что побег осуществился вовсе не благодаря Мерове, который действовал втайне от отца, но, напротив, королева Остразии была освобождена по личному приказу Хильперика. Говорили, что король позволил запугать себя посольству остразийцев, которые заверили, что не имеют отношения к недавнему нападению предателя Годвина на Суассон, но в то же время дали понять, что нечто подобное с их стороны и впрямь может произойти, если им не вернут королеву. Фредегонда слишком хорошо знала своего супруга, чтобы поверить в подобную слабость, но у многих возникали сомнения, тем более что Хильперик ничего не опровергал; во всеуслышание было лишь сказано, что Брунхильда сбежала, воспользовавшись нападением на Суассон, отъездом короля и всеобщим замешательством. Возможно, ради этой цели она вступила в заговор с участием Годвина.
После некоторого размышления Фредегонда приняла последнюю версию, которая, по крайней мере, подтверждала все вероломство этой шлюхи Брунхильды, а также ее полное равнодушие к своему так называемому супругу. По сути, раз уж никак нельзя было казнить Брунхильду после ее второго замужества, лучше всего было разрушить этот позорный брак: освободить одну, заточить другого. Если взвесить все обстоятельства, сейчас было даже лучше, что Брунхильда вернулась в свои владения: нет ничего опаснее врага в ваших собственных стенах…. К тому же этот побег осуществился явно благодаря чьей-то помощи или, по крайней мере, попустительству. Надо будет подумать об этом позже.
Когда Мерове вышел под ледяной мелкий дождь с непокрытой головой — в таком виде ему предстояло проехать по улицам Суассона, чтобы все могли стать свидетелями его опалы, — собравшиеся в зале музыканты заиграли на флейтах и цитрах, чтобы развеять мрачную тишину. Фредегонда встретилась взглядом с хранителем королевской печати и сделала ему знак приблизиться.
— Монсеньор, — негромко произнесла она, склоняясь к королю, — просители ждут, что вы их выслушаете.
— Позже…
Казалось, Хильперик ищет кого-то или что-то глазами. Наконец он с довольным видом встал и направился сквозь толпу к длинным столам, накрытым в глубине зала. Растолкав слуг, слишком медлительных и подобострастных, он сам налил себе пива и залпом осушил два кубка подряд, прежде чем поднять глаза. Что здесь делают все эти люди? Мелкая сошка, придворные или жалобщики, попрошайки в расшитых золотом одеждах, полные притворства и лести…. Сегодня Хильперик был не в духе, и ему было не до них. Он рассеянно взглянул на группу вооруженных людей, державшихся на некотором расстоянии от остальных, с надменно-презрительным видом, свойственным знати, и заметил среди них Ансовальда.
— Брат мой! — воскликнул Хильперик, широко расставляя руки. — Иди сюда, я тебя обниму!
Военачальник с улыбкой приблизился, в сопровождении незнакомого молодого человека, хорошо сложенного и богато одетого.
— Ваше величество…
— Почему ты не подошел приветствовать меня? Ты же знаешь, я всегда рад тебя видеть!
— Монсеньор, я хотел бы представить вам Ландерика, — произнес Ансовальд, отступая в сторону. — Это отважный молодой человек, он был с нами в Турнэ и заслуживает…
— Хорошо, хорошо…
Хильперик быстро окинул взглядом незнакомца. У того были белокурые волосы, коротко подстриженные по франкскому обычаю, и редкая бородка. Молодой мужчина был статен и хорошо держался, но его ускользающий взгляд не понравился королю.
— Позже, — сказал он, обращаясь к Ансовальду. — Не уподобляйся этим мужланам, жаждущим хоть что-нибудь у меня выпросить…. Напротив, это у меня к тебе есть одна просьба.
— Все что угодно, сир.
Король с довольным видом кивнул, хлопнул по плечу Ландерика и, взяв Ансовальда под руку, отошел с ним в сторону.
— Мне нужно, чтобы ты поехал в Пуатье, — вполголоса произнес он. — Я хочу знать, что там произошло. И привези сюда Хловиса, как в прошлый раз.
Ансовальд попытался улыбнуться, но улыбка вышла не слишком искренней. Так вот почему у Хильперика такое дурное настроение… Виной тому был не позор Мерове, а совсем недавняя новость о сокрушительном поражении, которое потерпел его младший сын Хловис при Сентонье. Уже поговаривали о том, что сам Хловис сбежал еще до начала сражения…. У Ансовальда не было детей, но он хорошо понимал тот стыд, который испытывал сейчас его суверен. Старший сын, Теодебер, по крайней мере, погиб на поле битвы. Но вот двое других…
— Можете рассчитывать на меня, сир.
— Я знаю.
Ансовальд смотрел вслед Хильперику до тех пор, пока тот снова не занял место рядом с королевой, чтобы выслушивать просителей. Оставшись один, военачальник тоже налил себе пива и глубоко вздохнул. Хловис… Хловис, так неудачно названный, в такой малой степени достойный имени своего великого прадеда…. Три года назад принц, словно загнанный олень, убегал от воинов Зигульфа по улицам Бордо. Но теперь он вырос, и из всех сыновей Хильперика был единственным, кто мог носить оружие. Король дал ему еще один шанс, доверив командование армией, оставленной Мерове в Туре. Пока Дезидерий, отмечавший непрерывной чередой побед свой путь от Пиренеев, двигался на завоевание Альби и Кагора, Хловис должен был выехать из Тура, взять Пуатье и соединиться с военачальником для совместного захвата Бордо. Увы! Принц сбился с пути и оказался в Сенте, городке, расположенном в пятидесяти милях к северу от Бордо, не придавая значения тому факту, что этот город принадлежит королю Гонтрану. Тот, как всегда, отправил туда войска своего патриция Муммола, чтобы смыть нанесенное оскорбление. Сейчас уже многие знали, что войска Хловиса были отброшены до самого Лиможа, а сражение превратилось в страшную бойню. Говорили о двадцати тысячах убитых, что казалось невероятным — впрочем, южане всегда любили большие числа…. Теперь Дезидерий с боями отступал к югу. Что же касается Хловиса, никто не знал даже, участвовал ли принц на самом деле в сражении.
Перед тем как уйти, Ансовальд еще раз взглянул на королевскую чету, выслушивающую просителей, сидя в креслах на небольшом возвышении. Лицо Фредегонды казалось восковой маской, весь вид ее говорил о сдержанности и горделивом достоинстве. Королева хранила молчание, никогда публично не вмешиваясь в решение дел. Но Ансовальд лучше любого другого понимал, что Фредегонда чувствует в этот момент, и догадывался о скрытом торжестве, которое она — бывшая служанка королевы Одоверы — испытывала, будучи свидетельницей унижения и опалы детей своей соперницы и занимая место рядом с королем в парадном зале суассонского дворца.
