Лен Дейтон - Бомбардировщик
То в одном, то в другом месте их обдавали струи холодной воды. Затем они терпеливо подождали, пока групна пожарных спускала по лестничной шахте дверь. Когда дверь повернули, Герд увидел бледное лицо пожилого мужчины, крепко привязанного к двери. Его руки неестественно торчали в стороны, как у деревянного манекена. Мужчина не издавал ни звука, но лицо его выражало ужас, глаза были выпучены, рот широко открыт. Он, видимо, пытался кричать, но силы оставили его.
– Держитесь вплотную к стене! – приказал Рейтер пробиравшимся вместе с ним людям.
Пол под ногами шатался, кирпичные стены вспучивались от огня. Металлические балки тоже прогибались: упираясь в потолок и искривляясь от жара, они выстреливали горячими заклепками, как пулями.
– В каком темпе удается эвакуировать людей вниз? – спросил Бодо.
– Одних выносят по лестнице, других опускают через шахту. На каждого больного уходит около семи минут.
– Спустите всех сестер вниз, – распорядился Рейтер.
Унтер-офицер небрежно козырнул и обратился к своим подчиненным:
– Спустите всех сестер на землю. Давайте начнем с этого этажа.
Солдаты инженерных войск последовали за унтер-офицером, собрали сестер и приказали им оставить больных и спуститься вниз. Те начали было возражать, но им пришлось подчиниться строгому приказу.
– Сколько, по-вашему, все это еще продержится, Рейтер?
– Не больше десяти минут, Герд. Никто из них не видел, как вниз соскользнул первый ряд коек. Один связной громко выругался, завизжала какая-то сестра, и за какую-нибудь секунду вся дальняя часть отделения опустела. Пламя пожара осветило потолок – стены уже не было. Вздувшись, она рухнула во двор вместе с койками и людьми. За ними со скрежетом поползли койки второго ряда, но, столкнувшись, на какоето время остановились. Искалеченные больные пытались ухватиться за что-нибудь, но лишь срывали себе ногти. Одна из сестер проехалась сидя по хорошо натертому полу, на всем пути стыдливо прикрывая юбкой обнаженные ноги, пока не рухнула вместе с другими во двор.
Теперь все визжали и вопили. Это были истерические крики. Никто уже не предупреждал об опасности и не взывал о помощи. Это были пронзительные вопли обреченных на гибель людей, проклинающих столь несправедливый к ним мир.
Спасательные команды делали все, что было в их силах. Герд, Рейтер и солдат, схватив по одному больному с койки и буквально волоча прихрамывающих людей, стали пробираться с ними вдоль пышущей жаром вспученной стены. Они чувствовали, как при каждом новом взрыве бомбы здание качается, как карточный домик. Добравшись до винтовой лестницы, они обвязали каждого больного веревкой и отправили двоих вниз для приема этих калек. В лестничном колодце было темно. Жар поднимался по нему, как по печной трубе.
– Дайте мне умереть, – простонал пожилой, совершенно седой человек, когда они обвязывали его веревкой.
– Замолчи ты, старый дурак! -закричал на него Рейтер. -Придет время – умрешь.
– Яволь, герр лейтенант, -покорно ответил старик солдатской скороговоркой, какою он не говорил, наверное, с тысяча девятьсот восемнадцатого года.
Всем сестрам с верхнего этажа помогли спуститься вниз по лестничному колодцу, затем на веревках начали спускать больных. Оставалось эвакуировать лишь несколько человек, но в этот момент все старое здание больницы рухнуло. Койки и тела людей смешались в одну огромную кучу на дворе.
– Черт возьми! -выругался Рейтер. – Еще пятнадцать минут-и мы очистили бы все палаты. . Ни Герд, ни Бодо не стали говорить о двух сотнях мужчин и женщин, погибших в грудах развалин во дворе больницы.
– Пойдем отсюда, – сказал Герд. – У меня мороз по коже пробегает.
В воздухе, как светящаяся саранча, кружилось множество искр вперемежку с раскаленными угольками, долетавшими сюда от соседних пожаров. При каждой вспышке фотобомб или когда взрывались бомбы было видно, как взлетают в воздух обломки. Некоторые из уцелевших альтгартенцев рассказывали позднее, что английские самолеты сбрасывали в эту ночь и листовки. Люди говорили, что листовки зловеще предупреждали о еще более крупных налетах в будущем. На самом же деле листовки были сброшены в эту ночь над Северной Францией, а на Альтгартен сбрасывались только бомбы. В воздухе над Альтгартеном действительно летало много обгоревшей бумаги. Некоторые листочки поднимались на высоту до тысячи футов. Однако вся эта бумага поднялась из самого Альтгартена. Тут были счета, завещания, различного рода заявления, накладные, рекламные листки, долговые расписки, акции, любовные письма, свидетельства, ордера, гарантийные письма, копирка, этикетки, ярлыки, квитанции, пропуска, договоры об аренде и многое другое. Обгоревшие по краям, они летали, гонимые теплым ветром, и черными хлопьями падали на город.
К Рейтеру подъехал на мотоцикле полицейский и, ваяв под козырек, вручил ему письменное распоряжение: «На ферму фрау Керстен упал английский самолет. Очень важно, чтобы экипаж не успел уничтожить его до тщательного осмотра специалистами».
Рейтер кивнул. Он знал, что некоторые части и приборы самолета необходимо немедленно направить в специальную электронную лабораторию, созданную командованием люфтваффе с целью раскрыть наиболее строго охраняемый секрет королевских военно-воздушных си – магнетронную ампу сантиметровой радиолокационной установки.
– Немедленно, – подтвердил он, получив распоряжение.
– Я не пойду с тобой, – сказал Герд Белль. – Я нейду назад к дому Фосса. Там в подвале сын моего двоюродного брата и его домашняя работница.
– Давай поезжай, – согласился Рейтер и, обратившись к полицейскому, сказал: -Отвезите этого человека на Менхенштрассе.
Герд забрался в цеппелиноподобную коляску мотоцикла и включил свой мощный электрический карманный фонарик, помогая водителю объезжать груды бревен, кирпича и камня.
Невольная пленница подвала, Анна-Луиза не испытывала особого страха. Она чувствовала себя обязанной успокоить ребенка и, занимаясь этим, успокаивала и себя. Подвал использовался когда-то в качестве кухни, и рядом с лестницей она обнаружила небольшой служебный лифт. Шахта лифта была завалена кирпичом, но рядом с ней на стене торчала переговорная труба. Анна-Луиза несколько раз крикнула в нее, но ответа не последовало. Снаружи все еще доносились глухие удары взрывов, и она решила, что большинство людей, видимо, укрывается в убежищах.
– Нам здесь безопаснее, чем наверху, Ганс, – сказала она успокаивающим тоном. – Да и спешить нам с тобой некуда. – Она потрогала пальцем тонкое серебро и замысловатые фигурки. – Я всегда буду любить твоего папу, Ганс, – добавила она тихо.
Мальчик улыбнулся: все любят его папу.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Если бы Суит имел в тот момент возможность взглянуть на свое лицо с близкого расстояния, он наверняка заметил бы, что оно стало иссиня-бледным – верный признак недостатка кислорода в крови. Соединительный шланг его маски был поврежден, и кислород поступал в маску в очень небольшом количестве. У него появились симптомы кислородного голодания – приток кипучей энергии, чувство благополучия и необоснованный оптимизм, хотя все это далеко не соответствовало окружающей обстановке. Кислородное голодание очень похоже на состояние легкого опьянения.
Что касается горящего крыла самолета, то теоретически Суит был прав: при нормальной температуре воздушно-топливная смесь в любом частично заполненном топливом баке слишком богата, чтобы воспламениться. Однако температура внешнего бака левого борта на его «ланкастере» была не нормальной. Когда раздался взрыв, Суит подумал, что это прямое попадание зенитного снаряда. Взрывной волной снесло большую часть плексигласового фонаря кабины. Штурвал вырвался из его рук. Суит не имел представления ни о том, что произошло, ни о полученных повреждениях, зато Мерфи, который ждал этого взрыва, отлично понял, что именно случилось.
Когда самолет начал сильно крениться, Мерфи схватил парашют и пристегнул к подвесной системе. Он слышал, как Суит сказал:
– Без паники, я выведу его.
Напрягая все свои мышцы, Мики Мерфи согнул ноги в коленях, чтобы упереться каблуком в стенку бомбового отсека. Преодолевая охвативший его страх, он с трудом продвигался навстречу сильнейшему воздушному потоку, который бил по нему, словно невидимый кузнечный молот. Дюйм за дюймом, используя всю силу мышц своих ног, он опускал тело все ниже и ниже. Потный и почти выбившийся из сил, Мерфи вдруг почувствовал, что оказался в темной холодной ночи. Центробежная сила бросила его тело в полет по кривой. Когда кривая начала выравниваться, Мерфи понял, что он быстро кувыркается в скрюченном положении, почти прижав лицо к коленям. Он знал, что парашют нельзя открывать, пока не. перестанет вращаться тело. Однако вращение не прекращалось.
Мерфи казалось, что прошел целый час, пока вспышки, мимо которых он летел, не стали опасно близкими. В отчаянии он дернул за вытяжной трос парашюта. Купол и стропы парашюта вывалились из коричневого брезентового чехла и ударили его по лицу. Затем его так швырнуло, что при очередном обороте одна его нога запуталась в стропах. Мерфи несколько раз подергал ею, но от стропов не освободил. Он медленно падал на разбомбленный Альтгартен. На какое-то мгновение Мерфи попал в луч прожектора, и купол парашюта показался ему ослепительно белым. Мерфи вспомнил молитву, которую учил в детстве, и прочитал ее вслух.
