Элен Баррингтон - Королева бриллиантов
Графиня вежливо перебила:
— Друг мой, вы сомневаетесь в том, что она всё заплатит, заплатит сполна? Вы же понимаете, что королева Франции располагает гораздо более крупными средствами, чем стоимость этого бриллиантового ожерелья. Речь идёт лишь о небольшой отсрочке. Пошлите за Бёмером. Посидим, обсудим. Я никогда вас не покидала в трудную минуту. Всё, надеюсь, образуется. Это также точно, как то, что завтра будет новый день.
Дрожа от негодования, принц всё же прислушался к совету. За Бёмером послали карету. Тот приехал, сияя от радости: королева держала данное слово; когда она была принцессой, такого не наблюдалось. Подумать только, взнос поступил не 30, как было условлено, а 19 июля, на одиннадцать дней раньше. Какое счастье! Когда ювелира проводили в библиотеку, он увидел там кардинала с Жанной. Оба сидели с кислыми физиономиями и при его появлении не выразили никаких признаков радости. Принц молча указал на стул.
— Садитесь, месье. Я только что получил любезное письмо от её величества, в которое она вложила...
Глаза Бёмера загорелись. Вот он, счастливый день!
— Вложила лишь проценты с её первого денежного взноса, который она должна была сделать 30 июля.
— Проценты, монсеньор? Но...
— Она говорит, что в данный момент не может заплатить всё сполна. Конечно, это...
Бёмер вскочил со стула, судорожно сжимая обеими руками спинку. Он смертельно побледнел.
— Месье, простите меня за смелость, но не будете ли вы столь любезны, не передадите ли её величеству, что эти проценты мне сейчас не нужны. Они бесполезны. Я не могу принять эти деньги. Разве она забыла, что мне нужно внести плату за все бриллианты? Я ведь говорил ей об этом, когда она отказалась купить ожерелье. Нет, монсеньор, это просто невозможно... я отказываюсь... я возражаю... протестую...
Он заикался от сильнейшего гнева. Жанна пришла на помощь кардиналу.
— Месье, какое право имеете вы ставить под сомнение слово королевы?
— Мадам, слово словом, а дело делом. Боже, сколько у меня неприятностей с этим проклятым ожерельем, достаточно, чтобы довести человека до смерти.
На него действительно было жалко смотреть: бледный, он тяжело дышал, руки, вцепившиеся в спинку стула, дрожали. Какая резкая перемена — от надежды на благополучие до нищеты и разорения. Гнев кардинала, его тревога росли. Он молча сидел, уставившись в одну точку. И снова вмешалась Жанна, милая, всегда дарующая утешение Жанна:
— Послушайте, месье, кто в наше время отказывается от денег? Только глупец или сумасшедший. Разве это такая ничтожная сумма, которую можно без особых огорчений швырнуть в Сену?
— Нет, конечно, мадам. Но вы же понимаете, в каком я положении. И должен напомнить, что слово, данное королевой, было подтверждено монсеньором, он дал мне все гарантии.
— Дорогой мой, у меня нет лишних денег, чтобы швыряться ими направо и налево. Вам это очень хорошо известно, — наконец выговорил кардинал, пытаясь взять себя в руки и выйти из оцепенения. — Но ради бога, не расстраивайтесь. Речь идёт лишь о небольшой задержке. Возьмите деньги на прежних условиях и напишите мне расписку. Мадам Ламотт ещё раз напомнит её величеству о том, что нужно всегда выполнять взятые на себя обязательства. В конце концов, что вы хотите от женщины? Они все одинаковы, а испорченная красотка и хуже остальных. Для чего убиваться, словно небо упало на землю, только из-за того, что нас подвела женщина. И я даю себе сейчас зарок — больше никаких сделок на подобных условиях! Берите деньги, пишите расписку и ступайте с богом.
— Но, монсеньор... — Жанна вновь вмешалась. Чувствовалось, что она жалеет старика и весьма встревожена. — У меня есть предложение. По-моему, сегодня вечером у вас ужинает генеральный откупщик Сен-Джеймс, не так ли? Нельзя ли в ходе беседы как-то намекнуть ему, что её величеству требуется небольшой кредит в четыреста ливров, за что она будет весьма и весьма благодарна. В его руках все налоги, и я уверена, что в неожиданно возникшей нужде...
Кардинал чуть было не вскочил от радости.
— Ах, что за женщина! Такого ума, как у вас, нет больше ни у кого. Сен-Джеймс — мой большой друг, и я уверен, что он всё сделает для её величества. Забирайте свои деньги, Бёмер, с лёгким сердцем. Мы как-нибудь выкрутимся до 30 июля.
Отнюдь не с лёгким сердцем Бёмер взял деньги, мрачно написал расписку, в которой указал, что берёт эту сумму не как проценты, а как частичную уплату долга. Может, Сен-Джеймс и поможет. Но сколько обещаний он, Бёмер, уже слышал! Сколько ему пришлось пережить горьких разочарований. Теперь он уже ни на что не надеялся. Ему нужны его деньги. Не больше, не меньше: вот и всё. Кредиторы не дают прохода. А что он скажет Бассанжу?
Ювелир вышел, еле волоча налившиеся свинцом ноги. Сердце его было окончательно разбито.
...Вечером после сытного ужина Сен-Джеймс отяжелел от выпитого вина. Его обычно меланхоличное, желчное лицо оживилось, а маленькие глазки поблескивали от удовольствия. Ему было приятно по просьбе кардинала остаться у него ещё на полчасика, после того как разойдутся гости, вместе с очаровательной смуглянкой, графиней Ламотт, которая, казалось, чувствовала себя в «Отеле де Роган» как дома. Что же в этом удивительного? Принц — человек тонкого вкуса.
Месье Сен-Джеймс был сама учтивость. Улучив подходящую минутку, кардинал рассказал о волнующем его деле, причём намекая, что всё покрыто плотной завесой тайны. Да, таковы женщины, тут уж ничего не поделаешь. И королева в особенности. Ему стало известно, что её величеству потребовалась крупная сумма денег, чтобы уплатить долг. Она ради собственного удовольствия влезла в долги, правда, с одобрения её величества. Но потом что-то у неё сорвалось, и она пожалела об этом.
— Вы, мой друг, конечно не хуже меня знаете, что любая разумная женщина признается мужу в расходах только после того, как долг возвращён. Но вся загвоздка состоит в том, что она не может получить эту сумму из общественных фондов...
— Несомненно, монсеньор, но разве мы вправе обсуждать столь скучные дела в присутствии очаровательной дамы, которая, как и все другие, думает о красивых розах, дорогих украшениях и любовных письмах?
Сен-Джеймс бросил косой взгляд на Жанну. Он был явно удивлён тем, что кардинал намерен обсуждать королевские секреты в присутствии своей подруги.
Жанна сказала с улыбкой:
— Месье, можете вполне положиться на меня. Я пользуюсь полным доверием одной личности самого высокого положения при дворе. Разве до вас не докатился такой слушок?
Месье Сен-Джеймс никак не мог со всей честностью это утверждать, но он не хотел произвести впечатление человека, которому недоступны подробности дворцовой жизни. Поэтому лишь загадочно улыбался и кивал головой с удвоенным почтением. Он попросил кардинала продолжать. Поняв, о чём идёт речь, он заговорил с отменной вежливостью воспитанного человека:
— Ни вы, монсеньор, ни мадам не должны ни на секунду сомневаться, что в моём департаменте, как и в любом другом, слово королевы — закон. И я испытываю огромное желание ей помочь. Но сумма настолько велика, что мне хотелось бы услышать всё от неё самой. Думаю, это вполне разумно. Короче говоря, необходима встреча...
— Всё это можно организовать, — воскликнул кардинал. — Правда, со всеми предосторожностями и соответствующей подготовкой, не так ли, графиня?
— Не может быть никакого сомнения! — подтвердила Жанна. — Если мне предоставят время, то я, наверное, смогу убедить её величество в необходимости принять предложение месье Сен-Джеймса. Но нельзя забывать об абсолютной секретности.
Они обо всём договорились и расстались с большой сердечностью. В голове графини де Ламотт-Валуа уже созревал соблазнительный план появления новой мадемуазель Оливы, с помощью которой она могла бы добавить ещё несколько десятков тысяч ливров к своей заработанной «честным трудом» сумме. Но сейчас она старалась об этом не думать — в данный момент это неудобно, — и, вернувшись в свой маленький домик, часа два сортировала и упаковывала вещи на случай, если придётся в спешке бежать.
Через несколько дней она с расстроенным видом сообщила кардиналу о новом капризе королевы. Ах, привередливые создания! Хотя она и не отвергла сразу предложение Сен-Джеймса, но была очень расстроена «предательством кардинала». «Я хотела сохранить это в большой тайне между нами, — сказала королева. — Но если его не устраивает, пусть пеняет на себя. Я найду деньги и через месяц выплачу свой долг. Для этого мне не нужен Сен-Джеймс. Разве может королева испытывать подобное унижение? Я холодею от мысли, что кардинал мог рассказать об этом и вести себя подобным неучтивым образом».
Кардинал бурно запротестовал. Во всём виноват Бёмер, этот жадный хищник! Он повёл себя самым неучтивым образом, а не он, кардинал. А предложение Сен-Джеймсу было сделано только ради того, чтобы лишить королеву даже самой малой заботы. Пусть будет так, как она пожелала.
