Григор Тер-Ованисян - Геворг Марзпетуни
В обители остались старик игумен и несколько мужественных и самоотверженных монахов, которые сочли за лучшее умереть в монастырских стенах, на пороге святого храма, чем, спасая собственную жизнь, отдать монастырь врагам. Хотя они не могли и думать о сопротивлении арабам, но, зная, что эти варвары, найдя монастырь пустым, жестоко осквернят его и ограбят, — решили остаться, чтобы принять на себя удар и спасти храм от разрушения. В числе оставшихся был и молодой монах Мовсес. Укрыв в пещерах беглецов, он вернулся в монастырь.
Вечером прибыл гонец и сообщил о приближении врага.
— Востикан направил сюда несколько отрядов, чтобы задержать католикоса и истребить всю братию, — сказал он игумену. — Надзиратель патриарших покоев послал меня сообщить вам эту печальную весть.
— Бог уже сообщил нам об этом, сын мой, — ответил игумен. — Католикос и большая часть братии спасены. А мы остались, чтобы умереть здесь на паперти храма.
После отъезда гонца игумен собрал оставшихся монахов и направился в церковь для бдения и молитвы.
Они еще молились коленопреклоненные, когда от ужасных криков дрогнули своды каменного храма.
Игумен поднялся и спокойным голосом произнес слова Христа: «Встаньте, пойдем, вот приблизился час».
Он не смог больше продолжать и твердым шагом прошел вперед. Монахи последовали за ним. Когда они дошли до церковной паперти, игумен с глубоким волнением обратился к братии:
— Мы посвящены в монахи, чтобы служить нашему народу и святой церкви. Мы дали обет перед богом и людьми и изменить ему не вправе. Пойдем же безропотно к жертвенному алтарю, твердо веруя, что, расставшись с жизнью в этом преходящем мире, мы обретем ее вновь в вечном царствии.
— Пойдем исполним наш священный долг! — воскликнул монах Мовсес. — Мы ничем не жертвуем и ничего не теряем. Рано или поздно мы все должны умереть, наша жизнь не вечна. Возблагодарим господа за то, что он уготовил нам достойную кончину. Если стены этого храма, обагрившись нашей кровью, станут еще крепче, если грядущие поколения, найдя целыми эти своды, будут молиться под ними и эта молитва ниспошлет на армянскую землю благословение предвечного, — мы должны быть счастливы, что стали «избранным сосудом» и в этом бренном мире прожили мудро, предпочтя вечное благо преходящему!
— Идем, идем, враг нас не устрашит! Выполним свой долг! — воскликнули монахи и направились во двор.
Арабы уже окружили монастырские стены. Найдя ворота закрытыми, они рассвирепели. Такой дерзости они не ожидали от кучки монахов. «Вероятно, в монастыре есть войско», — решили они.
Они кричали, угрожали, ругались. Громадные камни ударялись о ворота. Метатели камней, взобравшись на скалы, скатывали оттуда целые глыбы. Часть воинов, приставив к стенам лестницы, поднимались по ним, чтобы спуститься в монастырский двор. Во дворе же, как стая затравленных зверей, стояла кучка беззащитных монахов. Дикие крики варваров и грохот обитых железом ворот наполняли трепетом их сердца. Как ни были они готовы принести себя в жертву, все же каждый молил бога, чтобы его миновала чаша страданий. Только монах Мовсес стоял спокойно. Крики арабов, грохот ворот, шум ударяющихся о стены камней — ничто его не ужасало. Он словно желал, чтобы скорее настал его последний час.
— Мы напрасно раздражаем их, — обратился он к игумену. — Лучше открыть ворота. Рано или поздно они все равно ворвутся сюда.
— Нет, нет! Быть может, бог еще захочет спасти нас. Быть может, минует час испытаний, — ответил бледный от страха игумен.
В это время поднявшиеся на стены и башни арабы с удивлением увидели во дворе только несколько монахов. Там не было ни войска, никаких приготовлений к бою и защите. Это неожиданное открытие охладило их пыл. Кое-кто метнул в монахов свои копья, но скорее для того, чтобы напугать их, чем убить. Когда ворота, не устояв под ударами камней, упали и арабы с дикими криками ворвались во двор, монахи отбежали к паперти. Воины бросились за ними и в одно мгновение окружили. Засверкали сабли и копья. Еще минуту, и все монахи были бы истреблены. Но один из начальников выступил вперед и громко крикнул:
— Никого не убивать! Таков приказ. Бешира!
Казалось, из пасти разъяренных волков вдруг вырвали добычу.
— Почему нам запрещают истребить их? — закричали арабы, рыча от гнева и осыпая руганью и угрозами монахов.
Вскоре прибыл военачальник Бешир. Это был высокий мужчина с широким смуглым лицом, с горящими глазами, с пышной седеющей бородой, спускающейся до пояса. На голове его была белая чалма с золотым султаном. Одежду из дорогой шерсти прикрывали медные латы. Сбоку висела кривая сабля, выложенная золотом. В руке он держал небольшой блестящий щит.
— Кто здесь старший? — спросил он, подъехав к монахам.
— Я, твой покорный слуга, — сказал, выступив вперед игумен.
— Где ваш католикос? — спросил Бешир.
— Его святейшество уехал в Гарни.
— Как он смел? Разве он не получил приказа пасть к стопам великого востикана?
Игумен не ответил. Он колебался.
— Да, приказ был получен, — выступив вперед, сказал монах Мовсес.
— Почему же он ослушался?
— Католикоса можно просить, но ему нельзя приказывать.
— Как ты смеешь так разговаривать со мной?
— Каждый человек имеет право говорить правду.
— И ты не боишься, что я вырву с корнем твой правдивый язык?
— Мы все готовы к смерти.
— Презренный! Видно, жизнь тебе надоела!
— Жизнь становится не только утомительной, но и унизительной, если человек должен покоряться врагу. Мы предпочитаем смерть такой жизни.
— Господин, прикажи размозжить голову этому наглецу! — крикнул один из воинов, сверкнув саблей над головой молодого монаха.
— Пусть он один из всех останется жить, — сказал Бешир и, обращаясь к игумену, спросил:
— Где монастырские и патриаршие сокровища?
— У нас нет сокровищ, — ответил игумен.
— Не лги!
— Я говорю правду не из страха перед тобой, а потому, что наша религия запрещает лгать. У нас нет сокровищ, потому что мы монахи, а у монахов ничего не может быть. Мы лишь охраняем наследие нашего народа, завещанное нам.
— Ну, так укажи место, где спрятано это наследство! — приказал начальник.
— Я не имею права, — ответил игумен.
— Я приказываю тебе!
— Я должен ослушаться твоего приказа.
— Свяжите их всех и отгоните в сторону! — велел начальник. — А вы обыщите их жилища, молельни, ищите всюду, в каждом углу, принесите все спрятанное, вытащите всех укрывшихся!
Воины сорвались с мест и бросились к храму. Но Бешир остановил их. Он знал, что его воины расхитят монастырские сокровища. Поэтому он отобрал несколько самых надежных и послал их на поиски. Арабы ворвались в храм, обшарили часовни, монашеские кельи, поднялись в горные пещеры, искали во всех щелях, разрывали землю, раскидывали кирпичи, но не кашли ничего ценного. В яростном ожесточении они выносили и собирали во дворе лишь простые церковные облачения, ризы, старые тряпки и рваные ковры.
Бешир, увидя это, разъярился. Воины не нашли даже обиходной монастырской утвари, которая, по его сведениям, была в обители в большом количестве.
В богатом Айриванке, где обитало несколько сот монахов, где жил сам католикос, не нашлось ни одной медной чаши, ни одного блюда. Во дворе валялись лишь несколько деревянных мисок, блюд и глиняных чашек.
— Значит, вы все спрятали? — спросил гневно Бешир.
— Мы спрятали то, что принадлежит обители, — ответил игумен.
— Ты немедленно укажешь место, где спрятаны сокровища! — вскричал Бешир, и тяжелый удар плети опустился на голову старика.
Плеть из бычьих жил хлестнула по изможденному лицу старика, оставив на нем багрово-синюю полосу. Игумен зашатался и прислонился к церковной стене. Возмущенный молодой инок бросился вперед и бесстрашно воскликнул:
— Если у тебя хватило духу ударить дряхлого старика, ты не достоин имени военачальника! Бог накажет тебя! Берегись его гнева!
Бешир не успел ему ответить, как тяжелый удар сабли сразил инока, и он, окровавленный, упал на землю. Озверелый араб, нанесший удар, заслужил одобрение начальника.
— Такой конец ждет каждого, кто откажется указать, где спрятаны сокровища, — пригрозил Бешир, — Скажите мне, где они, и вы избавитесь от смерти.
— Мы не предадим вам ни своих братьев, ни наших святынь. Делайте с нами что угодно, — ответил другой монах.
— А что ты скажешь мне, юный монах? — обратился Бешир к Мовсесу.
— Господин, предательство — презренное ремесло, и никто из нас на это не способен. Скрытые сокровища — наши реликвии и достояние народа. Мы не имеем права отдавать их вам. Нам принадлежит только наше тело, вы можете его умертвить, но унизить наш дух вы не сможете никогда!
