Иван Ольбрахт - Никола Шугай
— Что им здесь нужно? — повторил он вслух.
Никола взглянул на брата.
— Положи ружье. Не видишь, что ли, городят стога? Сам знаешь, что Игнат работает здесь уже неделю.
— А Адам?
— Видишь ведь, помогает ему.
— Берегись, Никола, они пришли убить тебя.
Никола отмахнулся.
Внизу Адам и Игнат оплетали прутьями стога, не подозревая, как близко от них ружье Юрая, с лежащим на спуске пальцем.
Через час, около одиннадцати, в сетке моросящего дождя показался Данила Ясинко. Он шел, опираясь о топор, с мешком, перекинутым через плечо, — видимо провиант для Шугая.
Никола наблюдал за ним в бинокль. Ясинко подошел к стогам, обменялся несколькими фразами с Адамом и Игнатом, и все вместе, взяв топоры, направились к лесу.
Никола встал, чтобы выйти им навстречу.
Юрай вскочил.
— Никола, не ходи!
— Отвяжись, Юра.
— Не ходи, Никола… — Голос Юрая звучал умоляюще.
— Дуришь, Юрай. Ведь у нас ружья.
Никола пошел. Юрай за ним по пятам. Они спустились на опушку возле делянки. Их разделяло теперь шагов пятьдесят.
У Адама Хрепты бешено колотилось сердце.
Две группы встретились. Никола пожал руку Ясинко и Сопко, на Адама не обратил внимания. У Адама вдруг встала в памяти вчерашняя сцена в садике у корчмы: на столе обнаженный отец со вскрытым животом, вокруг господа, а на заборе он, потрясающий кулаками, стаскиваемый жандармами…
Никола разговаривает с Ясинко, Юрай стоит в стороне с ружьем наготове, не спускает глаз с трех пришельцев, с их топоров, следит за каждым движением.
— Что слышно в деревне?
Ясинко начал рассказывать о вчерашнем приезде господ и высмеивать нового капитана.
— Уйдем отсюда, Никола! — почти закричал Юрай.
Никола поглядел кругом, поднял глаза к небу.
— Ты прав, Юра, скоро пойдет сильный дождь, надо убираться под дерево.
Они направились в лес. Первым — Никола, за ним Ясинко, Сопко и Адам, последним на расстоянии четырех шагов — Юрай с ружьем наготове.
Ясинко обернулся, оглядел шествие и усмехнулся, взглянув на угрюмого Юрая.
— Ведешь нас, как жандарм с ружьем, а, Юра?
Обернулся и Никола, остановился и весело поглядел на брата. Потом обвел взглядом лица товарищей.
— А этому что здесь надо? — кивнул головой в сторону Адама.
Тот побледнел.
Юрай крепче стиснул ружье и вопрошающе уставился на брата.
— Помогал мне городить стога, так идет за компанию, — отозвался Игнат.
Веселые глаза Николы, его улыбка и чуть заметный кивок ответили Юраю: брось дурить, Юра!
Странная вереница, похожая на шествие пленных, молча тронулась в путь. Завернув по косогору, они вошли в густой орешник и остановились на лужайке.
Все еще моросил мелкий дождь. Товарищи сели. Никола с правого края, за ним полукругом Игнат, Данила, Адам, а с левой стороны, немного в стороне — Юрай. Братья, таким образом, сидели друг против друга.
Кругом был валежник и сухой лист, со стороны никто не мог бы подкрасться без шума. Никола был спокоен. Но Юрай — нет. Его охватило зловещее предчувствие, почти уверенность. Как тогда весной, когда дух леса привел его прямым путем в Зворец, к больному брату. Юрай инстинктивно чуял опасность, она была здесь, рядом, он ощущал ее каждой клеточкой своего тела. И если Никола не сознавал опасности, если он не чувствовал, как насыщен ею воздух, и у него не захватывало дыхание, Юраю приходилось быть осторожным за двоих.
Только бы выдержать! Только бы не сорваться. Когда они уйдут, можно будет отдохнуть. Завтра, послезавтра, всю жизнь. Но не сейчас!
Ясинко и Игнат начали опять распространяться о новом капитане, рассказывали, что думают в Колочаве о его глупых планах. Говорили обо всем, только о Дербаке-Дербачке никто не сказал ни слова. Но Никола, точно ему этого как раз нехватало, вдруг повернулся к Адаму и спросил в упор:
— А жалко тебе батьку, Адам?
Адам струхнул.
— Сам знаешь, что жалко.
Никола долго глядел на него.
— Ну, ничего не поделаешь, — сказал он наконец. И через минуту: — Говорят, ты хочешь жениться, Адам?
— Хочу.
— Приходи, дам подарок на свадьбу.
«Ничего ты мне не дашь», — подумал Адам.
Игнат принес в черепке воды и побрил Николу. Беспокойство Юрая достигло предела. Он ничего не видел, кроме лица брата, с которого под мерными движениями бритвы исчезала пена. Ружье на коленях стало почти живым существом, пальцы остро чувствовали холодное прикосновение курка.
«Пора!.. Сейчас! — говорил себе Игнат, водя бритвой по шее Николы. — Мы, правда, уговорились иначе, но, бог весть, будет ли еще подходящий случай».
Но, покосившись на Юрая, заметив его рысьи глаза и дуло ружья, словно нечаянно наведенное на него, Игнат благоразумно добрил Николу. Намыленное лицо ласково улыбалось Юраю.
«Боже, как бежит время! — думал Адам. — Игнат не посмел. Неужели весь день пройдет впустую?»
Нервы Юрая не вынесли долгого напряжения.
— Никола, Николушка, уйдем отсюда, — по-детски взмолился он. Глаза его жалобно глядели на брата. Но Ясинко развязал свой мешок и вынул из него съестное: брынзу, лук, белый еврейский хлебец и бутылку водки. Еда была подобрана с умыслом: закусывая водку мягким белым хлебом, быстро пьянеешь. Мужики вытащили ножи и уселись за еду. Ели, запивая из бутылки. Во время дележа продуктов пересели иначе: Ясинко и Адам подались ближе к Юраю, Игнат Сопко оказался сзади Николы. Он сидел на топоре, уперев его в землю.
Тогда и случилось. Никола нагнулся за бутылкой, Игнат слегка привстал и, осторожно вытянув топор, поднял руку, точно потягиваясь.
— Эх, отсидел поясницу!..
Молнией блеснул топор и впился в голову нагнувшегося человека.
Юрай выстрелил и вскочил на ноги. Адам схватил его сзади за плечи, Данила спереди взмахнул топором. Юноша рванулся, изогнулся назад, пытаясь вырваться. Острие топора, миновав голову, царапнуло его лоб и с размаху вошло в живот. Из огромной раны показались внутренности.
Юрай снова выстрелил и, несмотря на зияющую рану, бросился бежать.
Схватив ружье, Ясинко выстрелил ему в спину. Пуля попала за шесть шагов. Юрай упал. Минуту он дергался, царапая землю…
Убийцы бросились к Николе, готовые добить его, — если заметят хоть проблеск жизни. Но Никола был мертв. Перевернув его навзничь, они увидели уже мутнеющие глаза.
Конец… Все кончено.
В воздухе стоял горький запах гнилой листвы.
Было тихо.
Мелко моросил дождь.
Не желая никого видеть, ни с кем разговаривать, убийцы до вечера оставались в лесу. Они бесцельно бродили по тропинкам, глубоко вдыхая воздух, умылись в ручье и внимательно осмотрели одежду. Потом сидели под старым буком, советуясь, как отвечать на допросе. Уже к вечеру, когда погода прояснилась и в небе легли желтоватые вечерние краски, трое товарищей вернулись на делянку — кончать работу. Они были рады ей, работа успокаивала нервы, хотя и не в силах была отвлечь от мыслей об убийстве.
Трупы лежат на лужайке в траве и опавших листьях и мокнут под дождем!..
Приятели оставались на делянке до сумерек. Потом по берегу Колочавки спустились в деревню, нарочно не спеша, чтобы застать Колочаву уже спящей. Адама послали в Колочаву на Горбе спрятать у сестры двадцать тысяч крон. Шесть тысяч шестьсот крон приятели решили отдать жандармам. (Обыскав мертвых, они нашли у Николы золотые часы и двадцать шесть тысяч шестьсот крон в бумажнике. У Юрая было две золотых цепочки, на одной из них висел нож.)
Игнат Сопко и Данила Ясинко направились в корчму Лейбовича — ждать Адама. Они уселись за трехногим столом под приспущенной керосиновой лампой. В корчме было пусто, никто не заметил их прихода. Они не ворчали на плохое обслуживание, радуясь, что могут отдаться своим мыслям.
Дверь в жилую половину корчмаря была открыта настежь. Над столом, покрытым вышитой скатертью, сияла лампа-молния. В комнате было шумно и весело. Компания жандармов и таможенников попивала вино. Здесь же был сам Лейбович и его семнадцатилетняя дочь.
Таможенники подбили какого-то новичка угостить Лейбовича из своего стакана. Неискушенный юнец приставал, Лейбович всячески выкручивался, его дочь улыбалась, а все присутствующие ржали, зная, что набожный еврей не выпьет вина из стакана, к которому прикасался неверный.
В ярком свете «молнии» клубился табачный дым.
Ясинко и Игнат сидели в темной распивочной, глядя в ярко освещенную комнату, точно на сцену.
Наконец Лейбович заглянул в распивочную. Он сощурился и, прикрыв глаза от света, разглядел сидевших. Приятели заказали бутылку пива. Когда Лейбович ставил ее на стол, Ясинко сказал:
— Есть о чем поговорить, Лейбович.
— Ну что? — нетерпеливо отозвался корчмарь, торопясь вернуться в компанию, где дочь осталась одна с мужчинами.
