Клара Моисеева - Караван идет в Пальмиру
— Я думаю, ты сумеешь принести пользу жителям Пальмиры, если поедешь туда, — сказал Петехонсис. — Но прежде чем дать тебе благословение, я поговорю с Хайраном.
Настал день, когда Хайран признался Кудзуле, что очень не хочет расставаться с молодым лекарем и намерен пригласить его в Пальмиру.
— Мне кажется, что Яхмос создан для Сфрагис, а она родилась для того, чтобы украсить его жизнь. И как славно мы заживем все вместе в моем доме! И если Яхмосу удастся продлить жизнь бедной Син-Нури, то это будет великим благом. Это будет угодно всем богам — и нашему великому Белу, и богу коптов Иисусу Христу. Надо тебе сказать, что копты очень преданы своей вере и всеми силами стараются угодить своему богу, который требует от них бесконечной любви к человеку. Мне кажется, что знаменитый Петехонсис и его сын Яхмос угождают своему богу в полной мере, а людям от этого великая польза.
Когда Петехонсис стал расспрашивать Хайрана, пригодится ли искусство лекаря в Пальмире, стоит ли Яхмосу покидать Александрию, Хайран радостно схватил руки Петехонсиса и так долго тряс их, что лекарю пришлось силой вырываться из крепких объятий Хайрана.
— Я хотел тебя просить об этом, благородный Петехонсис. Я вижу, ты научил своего сына великому искусству исцеления и, возможно, переписал для него священные папирусы фараонов. Он надежный человек и может принести большую пользу людям. Если ты отпустишь его, право же, он расцветет в нашем городе и прославит знания египетских лекарей. А если он попросит руку Сфрагис, то могу тебя заверить, что ее родители вместе со мной благословят их для счастливой жизни. А в честь такого события, весьма радостного для меня, я оставлю для коптского монастыря кошель с серебром пальмирских царей. Я знаю, что нет конца заботам о больных и немощных и деньги эти пригодятся для доброго дела.
В тот день, когда караван Хайрана покидал Александрию, на пыльной дороге, ведущей в сторону Пальмиры, и последний раз прощались с уезжающими Мерион и Петехонсис. Мерион не смог скрыть свои слезы, потому что надолго, а может быть, и навсегда расставался с женой и дочерью. А Петехонсис хоть и был весел, по уронил слезу, расставаясь с сыном, которого он очень любил и ценил; они были большими друзьями.
— Великое счастье выпало на мою долю, — говорила Син-Нури, когда узнала о предстоящей свадьбе Сфрагис и Яхмоса.
Они прибыли в Пальмиру, когда все еще говорили о царице Зенобии, но не столько печалились о ней, сколько радовались тому, что кончились военные походы и сыновья не рискуют жизнью на полях сражении.
К свадьбе готовились долго и тщательно. Не очень торопились. Яхмос хотел дождаться того дня, когда Син-Нури окрепнет и сможет вместе с молодыми радоваться и веселиться. Он понимал, что Син-Нури в опасности, но, согласно учению Петехонсиса, он знал, что воля к жизни сможет преодолеть самый опасный недуг. Он видел, как радостно встречает больная каждый новый день, и это говорило ему о многом. Он был полон надежд.
Хайран, вспоминая свою любимую дочь, не мог не печалиться. Он каждый день думал о Байт, но никогда не позволял себе скорбных разговоров. Он был рад, что может осчастливить Сфрагис, что полон жизни его богатый дом. Ему было о ком заботиться, и потому стоило водить караваны.
Как-то, продав с выгодой дорогие александрийские вазы из полупрозрачного алебастра, Хайран вспомнил Александрию, бедную харчевню, где он купил Сфрагис и рабов, предназначенных для строительства буддийского храма в Каписе. Он вспомнил красивую гречанку Каллисфению и скульптора Феофила, который уговорил его купить эту рабыню, чтобы сделать ее натурщицей для ваятеля.
«А ведь хитер был благородный грек. Уговорил меня купить красавицу гречанку, задумав ее похитить. Впервые меня так одурачили», — подумал Хайран.
Но в тот же день случилось не менее удивительное. В лавку Хайрана зашел неизвестный ему человек, сказал, что он купец из Тармиты, и положил на стол кошель с деньгами:
— Это прислал тебе ваятель Феофил, твой должник. Он просил уплатить за рабыню Каллисфению.
— Вот не ожидал! — Хайран весело рассмеялся. — Выходит так, что ваятель Феофил взял взаймы рабыню, а теперь вернул ее мне. Это похвально. Было бы глупо порочить свое доброе имя из-за прихоти. Каково было бы ему встретиться со мной где-либо на караванном пути? Ему так же свойственно скитаться, как и нам, купцам. В поисках хорошей и выгодной работы он путешествует по белу свету и оставляет людям добрую память о себе, о своем народе. Греки — великий народ. И вдруг достойный грек украл рабыню. Передай ему, что я рад такому исходу. Это дело чести. И мне, кстати, пригодятся эти деньги на доброе дело. На пиршество.
Син-Нури дождалась радостного дня свадьбы. Она увидела свою дочь счастливой и веселой, а рядом с ней стоял самый прекрасный на свете юноша, Яхмос, сын египетского лекаря. Для такого торжества прибыл в Пальмиру и Петехонсис.
Он появился перед гостями в своей парадной одежде, какую надевал, отправляясь в царский дворец. За ним шел слуга. Он нес в руках драгоценный черный ларец, украшенный золотом и слоновой костью. Увидев удивленный взгляд Хайрана. Петехонсис поспешил объяснить, что в ларце сегодня нет целебных трав и настоек, в ларце подарки новобрачным. Взоры гостей обратились к волшебному ларцу. Все ждали, что извлечет оттуда Петехонсис. А египетский лекарь не торопился. Он посмотрел на счастливое лицо Яхмоса, полюбовался на Сфрагис, которая в этот час была так нарядна и красива, что походила на принцессу из дворца кушанского царя; он взглянул на Хайрана, на седую Син-Нури, на именитых купцов, собравшихся по случаю торжества, и сказал:
— Друзья мои, в этот радостный час мне пришли на память строки из древнего папируса египетского мудреца. Это удивительно, но кажется, что мудрый Птахотеп думал о моем сыне, записывая свое наставление. Он был главным советником фараона Исеси, который правил Египтом тысячи лет назад. Никто не помнит имя фараона, а вот изречения его мудрого советника никогда не забудутся.
Петехонсис обратился к Яхмосу:
Если ты склонен к добру, заведи себе дом,
Как подобает, его госпожу возлюби.
Чрево ее насыщай, одевай ее тело,
Кожу ее умащай благовонным бальзамом,
Сердце ее услаждай, доколе ты жив!..
— Отец мой! — воскликнул взволнованный Яхмос. — Ты научил меня мудрости наших предков. Поистине я склонен к добру. Моя госпожа Сфрагис узнает это! Впереди у нас долгая жизнь, пусть она будет радостной!
— Пусть она будет радостной! — подхватили слова Яхмоса гости.
Когда наступила тишина, Яхмос сказал отцу:
— Благородный Петехонсис, ты обратился к поэту очень древнему и очень мудрому, а я хотел бы прочесть моей Сфрагис несколько строк неизвестного мне поэта. Мне говорили, будто он жил во времена фараона Сети Первого, это было давно, однако мысли наши совпадают:
Любовь к тебе вошла мне в плоть и в кровь
И с ними, как вино с водой, смешалась,
Как с пряною приправой — померанец
Иль с молоком — душистый мед…[2]
Яхмос читал стихи, глядя на Сфрагис. Но рядом с ней стояла Син-Нури, и юноша увидел залитое слезами лицо седой женщины. И хотя он понял, что это слезы радости, он прервал свое чтение и в смущении поднял старинный парфянский ритон, полный красного вина. Ему захотелось сказать что-то веселое, но его опередил отец.
— Однако надо открыть ларец, — сказал Петехонсис.
С этими словами он извлек из ларца маленькую золотую лютню и подал ее Сфрагис. Затем он прикрыл ларец крышкой и протянул его Яхмосу.
— На крышке ларца ты увидишь прекрасный лик богини Хатор, — сказал он. — Ты знаешь, сын мой, что в Древнем Египте Хатор была богиней любви. Помни, что любовь — самое великое украшение жизни. Я знаю, что ты будешь любить не только Сфрагис, но и каждого человека, который обратится к тебе за помощью. Любовь поможет тебе исцелить и старика и младенца. Она поведет тебя по пути добра и правды. Ты наполнишь ларец целебными травами, Яхмос, и пойдешь к людям. Они ждут тебя в слезах и в надежде. Ты испытаешь много горечи и разочарований, сын мой, но кто сказал, что жизнь состоит из одних радостей?
Петехонсис поклонился новобрачным и, подавая золотую чашу Хайрану, промолвил;
— Мы слушаем тебя, добрый человек. Прости нас, мы увлеклись… Может быть, это заблуждение, но иной раз кажется, что доброе слово обладает силой колдовства.
— Я согласен с тобой, мудрый Петехонсис. Доброе слово обладает великой силой. Однако не каждый умеет сказать это слово. Иной чувствует и понимает, а сказать не может. Так и я. Скажу слово скитальца на великих дорогах жизни.
Он призадумался, хлебнул глоток вина и сказал:
