Шапи Казиев - Ахульго
– Одна бутафория.
– Других не имеется, – пожал плечами Попов.
– Да мы и без них ходили.
– Скажите лучше – бродили, – поправил Граббе.
– Двадцать лет уже, и безо всякой пользы.
– И масштаб неясен, – вглядывался в карту Милютин.
– Это не карта, а шарада какая-то, – заключил Граббе.
– Надобно же знать, куда день идти, а куда неделю.
– А это и вовсе невозможно, – объявил Попов.
– Зависит – встанут ли на пути мюриды.
– Господа, – обратился Граббе к Милютину с Васильчиковым.
– Потолкуйте с бывалыми людьми, может, что и выяснится.
– Слушаюсь, ваше превосходительство! – козырнул Милютин и принялся сворачивать карту.
– Спросите в штабе Жахпар-агу, – посоветовал Попов.
– Капитана дагестанской милиции. Он из Гимров, может, чего и укажет.
Дождавшись, пока Милютин и Васильчиков выйдут, Граббе вперил тяжелый взгляд в Попова.
– А как, позвольте полюбопытствовать, у вас обстоит с лазутчиками?
На сей счет полковник был достаточно осведомлен и тут же представил генералу полную картину этого щекотливого дела.
– Всех лазутчиков – двадцать пять, – докладывал Попов.
– Каково их содержание? – вникал Граббе.
– Двадцать рублей серебром в месяц.
– Всего-то? – удивился Граббе, знавший, как бывший тайный агент, цену важным сведениям.
– Они и того не выслуживают, – развел руками Попов.
– Да еще по десяти рублей накидываем, если важное что выведают.
– И много ли выведали?
– Знаем маленько. Кто-где, кто к Шамилю перекинулся, кто на нас надеется. Вообще теперь чрезвычайно трудно иметь полезные сведения. Даже и хорошие лазутчики не могут ничего верного узнать.
– Вы правы-с, – начинал сердиться Граббе.
– Грош цена таким лазутчикам.
– Где же других-то взять? – разводил руками Попов.
– И учат их наши жандармские, и карты рисуют, и в беглые записывают, а толку мало. Или без вести пропадают, или сведений приносят с гулькин нос.
– А нет ли у вас особенно надежного человека? – едва слышно спросил Граббе.
– На какой предмет? – насторожился Попов.
– Для дела экстренной важности, – сказал Граббе, многозначительно глядя на Попова.
– И чтобы смел был, и желание имел горячее…
Попов понятливо прищурился:
– Насчет чтобы самого Шамиля того?..
– Вы весьма догадливы, полковник.
– Пробовали, – сообщил Попов.
– Его превосходительство генерал Головин, корпусной командир, тоже надеялся, что среди преданных нам горцев найдутся отважные люди, которые за хорошую награду возьмутся доставить голову возмутителя.
– Выходит, не нашлись?
– Отчего же, нашлись, – нахмурился Попов.
– Испытать эту меру было возложено на вашего покорного слугу. Желающих тайно убить Шамиля было несколько, причем людей, известных мне отважностью, преданностью и предприимчивостью. По тысяче рублей предлагал.
– Ну и?
– Вместо головы возмутителя прислана была голова нашего лучшего агента. В мешке, с записочкой: «Голова ваш, мешок наш».
– Скверно, – вздохнул Граббе, которому очень бы хотелось превзойти своих предшественников каким-нибудь необычайно быстрым и эффектным образом.
– А если за три тысячи?
– К Шамилю не подобраться, – покачал головой Попов.
– Там все свои. Нашего за версту чуют. Да и кто теперь возьмется? Разве что, прошу прощения, безумец какой-нибудь.
– А за пять? – в упор посмотрел Граббе на полковника.
– Даже за десять тысяч. Золотом!
Попов побледнел, приложил руку к козырьку и прошептал:
– Найдем!
Глава 23
Первым в Шуру явился шамхал Тарковский, генерал-майор, со своими нукерами. В честь знакомства с новым начальником, он подарил Граббе пистолет в искусной отделке и красивого коня.
Следом прибыл, тоже генерал-майор, Ахмед-хан Мехтулинский, управлявший заодно и Хунзахским ханством по малолетству законного наследника.
Затем подоспели и другие дагестанские владетели со своими свитами и подарками. Бурок, папах, кинжалов, сабель и прочего кавказского оружия собралось столько, что кое-что перепало даже Милютину с Васильчиковым, чему они были несказанно рады.
По прибытии всех приглашенных состоялся церемониальный марш под музыку полкового оркестра, а затем Граббе учинил смотр. Чтобы произвести благоприятное впечатление на своих ближайших союзников, Граббе проявлял милость в обращении и строгость в распоряжениях.
Взобравшись на дареного коня, с которым с трудом справлялся, Граббе двинулся вдоль парадного строя, сопровождаемый Поповым и ханами. Одним Граббе выражал легкое неудовольствие, другим делал суровые взыскания. Конным казакам велел исполнить «вольт направо», а когда те смешались, не понимая, чего от них требуют, Граббе объявил их есаулу выговор.
– Так служить нельзяс! – гневался Граббе.
Тем, как пехота исполняла заряжение ружей на двенадцать темпов, Граббе остался доволен. Но маршировка никуда не годилась. Командиры выбивались из сил, но солдаты никак не могли взять в толк, как исполнять мудреные команды Граббе вроде «Четверть круга направо заходи!» В наказание Граббе велел всему батальону взять ружья на плечо и стоять так до особого распоряжения.
– Я от вас службы потребую! – грозно обещал генерал.
Солдаты, привыкшие воевать и давно отвыкшие от пустой муштры, с недоумением взирали на странного генерала, путавшего российские плац-парады с кавказской военной жизнью. Граббе требовал «мертвой» дисциплины, а бывалые солдаты этого не понимали. Они слишком хорошо знали, что успех в бою зависит не столько от приказов, сколько от их собственной храбрости и смекалки. Их командиры тоже были не в восторге от нового командующего. Они едва сдерживали усмешки, слыша мелочные придирки никогда не воевавшего на Кавказе Граббе. Утешало их только то, что генерал, судя по всему, не замедлит двинуться в поход.
Отправиться в поход офицеры желали больше всего. И не только из надежды на получение наград. Походы эти всегда были опасны, а награды не всегда следовали. Но долгое стояние без дела в скучной Шуре, когда уже не хотелось ни играть в карты, ни волочиться за дамами, ни кутить, доводила офицеров до сущих безумств.
Особым шиком считалось переодеться абреком и украсть ночью барана из какого-нибудь мирного аула. Или таким же образом угнать лошадь у своих же, невзирая на секреты, засады и часовых, которые открывали пальбу на каждый шорох. Случались и жертвы, но набеги продолжались, и даже заключались пари.
В конце смотра Граббе добрался до ханских нукеров, стоявших нестройными рядами. Это живописное зрелище его озадачило. Тут были и лощеные беки, и дикого вида верзилы, но все были обвешаны невероятным количеством оружия, представляя собой походный арсенал.
– Каковы же у Шамиля мюриды? – размышлял про себя Граббе.
– Если даже эти головорезы не могут их одолеть.
Ханам новый начальник понравился. Вид он имел величественный, был красноречив и строг. Осталось лишь убедить его не терять времени и броситься на мюридов.
Вечером был дан торжественный ужин, и горские владетели не преминули воспользоваться случаем. Ханы были люди умные и довольно искушенные. Они уже успели разузнать о Граббе у состоявших при них приставов и теперь возлагали на него серьезные надежды. Для начала они превознесли воинские доблести нового начальника и заверили в своем глубоком к нему почтении. Затем принялись пространно описывать свои старания по удержанию в крае спокойствия и повиновения правительству. Выходило, что для полного успеха не хватало только сильной руки, протянутой из Шуры самим Граббе.
– За этим дело не станет, будьте покойны, – заверял польщенный Граббе, которому и самому не терпелось явить чудеса мгновенного разрешения кавказских проблем.
Обрадованные владетели начали вводить Граббе в курс дела:
– Этот самозванец шариат проповедует.
– А шариат не признает ни нашу, ни вашу власть.
– Ничего, – успокаивал Граббе.
– Наши пушки его образумят.
– Торопиться надо, – настаивали ханы.
– Шамиль обещает всем свободу, равенство без разбору нации и веры, и через то вся чернь поголовно вооружается и переходит к нему.
– Liberte, egalite, fraternite, – сказал Граббе, а затем пояснил: – Знакомая история. Французы тоже обещали свободу, равенство и братство, когда революцию делали.
– Революцию? – встревожился Ахмед-хан.
– Я слышал, у них ничего не вышло, – сказал шамхал Тарковский.
– Это у нас не выш… – Граббе едва сдержался, чтобы не произнести слова, смертельно опасные для лица, «прикосновенного к декабристам».
Но было похоже, что никто не обратил на это никакого внимания. Милютин с Васильчиковым вместе с Поповым, ханскими нукерами и капитаном Жахпар-агой колдовали над картой, причем горцы ожесточенно между собой спорили. А горские князьки мало что смыслили в европейской политике, хотя и слушали Граббе с большим интересом.
