Георг Эберс - Дочь фараона
Жена его юности, сильно им любимая Кассандана, родила ему сперва Камбиса, затем трех дочерей и, наконец, уже через пятнадцать лет, Бартию. Первенец уже давно вышел из детских лет, когда родился младший сын; поэтому его младенческие годы и необходимый в этом возрасте уход поглотили всю заботливость родителей. Очаровательный, мягкосердечный и ласковый ребенок сделался идолом как отца, так и матери; вся теплота их любви обратилась на него, между тем как Камбис видел только заботливое внимание с их стороны. Наследнику престола удалось отличиться во многих войнах храбростью и мужеством; своим повелительным, гордым характером он приобрел себе трепещущих рабов, между тем как веселый, добродушный Бартия мог называть своих товарищей своими преданными друзьями. Народ боялся Камбиса, трепетал при его приближении, несмотря на богатые подарки, которые он имел обыкновение расточать с непомерной щедростью, и любил приветливого Бартию, в котором видел портрет покойного Кира, «отца своего народа».
Камбис очень хорошо чувствовал, что он не в состоянии ни за какую цену купить себе ту любовь, которая добровольно изливалась со всех сторон на Бартию. Он не питал к брату ненависти, но ему было досадно, что мальчик, который не заявил о себе еще никакими подвигами, был чтим и любим персами точно какой-нибудь герой и благодетель. Все, что ему не нравилось, он считал несправедливым; то, что он считал несправедливым, он должен был порицать, а его порицание с детства устрашало даже самых знатных из окружавших его вельмож.
Восторженные крики народа, неиссякаемые ласки матери и сестры, а в особенности дружеская похвала со стороны Нитетис, доставшаяся на долю Бартии, – все это возбудило в нем ревность, до тех пор неведомую его сердцу. Нитетис сильно понравилась ему. Эта дочь могущественного царя, подобно ему презирающая все мелкое и вполне подчиняющаяся его величию, эта женщина, которая для приобретения его расположения не отступила перед серьезными трудностями при изучении персидского языка; эта величественная девушка, чья оригинальная полу-египетская, полу-греческая красота (ее мать была эллинского происхождения) возбудила его удивление, как нечто новое, никогда невиданное, – произвела на него глубокое впечатление. Поэтому ее похвалы, относившиеся к Бартии, раздосадовали его и сделали его сердце восприимчивым к ревности.
Выйдя с братом из женских комнат, он принял мгновенное решение и, прежде чем разойтись с ним, сказал:
– Ты просил у меня случая показать свое мужество. Я не откажу тебе в этом. Тапуры восстали, и я отправил войско к их границам. Отправляйся в Рагэ, прими главное начальство над войском и покажи – каков ты есть и что в состоянии сделать!
– Благодарю тебя, брат мой, – воскликнул Бартия. – Позволишь ли ты мне взять с собой моих друзей – Дария, Гигеса и Зопира?
– Я не откажу тебе в этой милости; будьте храбры и не теряйте времени, чтобы через три месяца возвратиться к главной армии, которая отправится весной для наказания массагетов.
– Я отправляюсь завтра же.
– Будь здоров!
– Исполнишь ли ты мою просьбу, если Аурамазда сохранит мою жизнь и я возвращусь победителем?
– Исполню.
– О, в таком случае я одержу победу, если бы даже пришлось с тысячью человек идти против десяти тысяч тапуров. – Глаза юноши сверкали. Он думал о Сапфо.
– Я буду очень рад, если твои красноречивые слова оправдаются на деле. Но погоди, мне нужно еще кое о чем переговорить с тобою. Тебе минуло двадцать лет, и пришла пора жениться. Роксана, дочь благородного Гидарнеса, достигла совершеннолетия. Говорят, что она красавица, да и по происхождению она достойна тебя.
– О, брат мой, не говори мне о женитьбе, я…
– Ты должен жениться, так как я бездетен.
– Но ты молод и не останешься без потомства; да я и не говорю, что не женюсь никогда; не сердись на меня, но именно теперь, когда я должен выказать свое мужество, я не хочу ничего слышать о женщинах.
– В таком случае ты должен жениться на Роксане, возвратясь с севера. Но я советую тебе взять красавицу с собой в поход. Персы обыкновенно сражаются с большей энергией, когда, вместе с самыми дорогими сокровищами в своем лагере, должны защищать красавицу жену.
– Избавь меня от этого, брат мой. Умоляю тебя памятью нашего отца, не навязывай мне жены, которой я не знаю и не желаю знать. Отдай Роксану Зопиру, охотнику до женщин, отдай Дарию или Бессу, которые приходятся родственниками Гидаресу; я был бы несчастлив…
Камбис рассмеялся и воскликнул, прерывая брата:
– Слушая тебя, можно вообразить, что ты перестал быть персом и превратился в египтянина. Право, я уже не раз пожалел, что отправил в чужие страны такого мальчика, как ты! Я не привык допускать противоречия моей воле и, по окончании войны, не приму никаких отговорок. Теперь ты, пожалуй, отправляйся в поход неженатым, так как я не хочу навязывать тебе ничего такого, что могло бы ослабить твое мужество. Впрочем, мне кажется, что ты имеешь другие тайные причины отказываться от моего предложения. В таком случае мне жаль тебя. Теперь поезжай. Но после войны я не стану обращать внимания ни на какое сопротивление! Ты знаешь меня!
– По окончании войны, может быть, я сам попрошу тебя о том, чего теперь не соглашаюсь принять от тебя. Навязывать человеку счастье столь же неблагоразумно, как нехорошо насильно вести его к несчастью. Благодарю тебя за твою уступчивость!
– Остерегайся слишком часто подвергать ее испытанию! Какой у тебя счастливый вид! Мне даже кажется, что ты влюблен и, вследствие этого, презираешь всех других женщин.
Бартия покраснел до корней волос, схватил руку брата и воскликнул:
– Не доискивайся дальше, позволь второй раз поблагодарить тебя и будь здоров. Позволишь ли ты мне после прощания с матерью и Атоссой проститься также и с Нитетис?
Камбис закусил губы, пристально посмотрел на Бартию и, приметив нечто вроде смущения на лице брата, воскликнул отрывисто и грозно:
– Поторопись отправиться к тапурам! Моя жена не нуждается более в твоем покровительстве: у нее есть теперь другие покровители!
С этими словами он отвернулся от Бартии и отправился в залу, блиставшую золотом, пурпуром и драгоценными камнями, где его ожидали военачальники, сатрапы, судьи, казначеи, писцы, советники, евнухи, охранители ворот, проводники чужеземцев, чины царских покоев, одеватели и постельничие, виночерпии, конюшие, главные ловчие, придворные врачи, очи и уши царские и всевозможные посланники.
Ему предшествовали глашатаи с жезлами, а за ним по пятам следовала толпа веероносцев, носителей скамеек, паланкинов, расстилателей ковров, а также писцов, которые записывали каждое приказание своего господина, каждое его обещание, сделанное хотя бы в виде намека, всякую награду или наказание и передавали эти заметки для исполнения надлежащим должностным лицам.
Среди залы, залитой светом, стоял вызолоченный стол, чуть не ломившийся под тяжестью золотых и серебряных сосудов, тарелок, кубков и чаш, расставленных в изящном порядке. В боковой комнате, завешенной пурпуровыми драпировками, стоял маленький стол, уставленный дивно роскошной посудой, которая стоила несколько миллионов. За этим столом обыкновенно обедал царь. Занавес скрывал его от взоров остальных пирующих, между тем как он мог обозревать всю залу и каждое движение своих сотрапезников. Попасть в число этих «сотрапезников» было величайшей честью, и даже те, которым посылалось какое-нибудь кушанье с царского стола, считали это изъявлением величайшей милости.
Когда Камбис вошел в залу, то почти все присутствовавшие пали ниц перед ним; только его родственники, отличавшиеся голубыми с белым повязками на своих тюрбанах, ограничились почтительными поклонами.
Как только царь сел в своей комнате, его сотрапезники тоже заняли свои места, и начался удивительный пир. На стол ставились целые жареные звери, и когда все утолили свой голод, то прислуга начала подавать в несколько приемов самые редкие лакомства, которые впоследствии приобрели известность даже у греков, под именем персидского десерта.
Затем появились рабы, которые убрали со стола остатки кушаний. Другие слуги принесли гигантские сосуды с вином. Царь вышел из своей комнаты и сел во главе громадного стола; многочисленные виночерпии с привычной легкостью стали наполнять золотые чаши и пробовать вино, чтобы показать, что в нем нет отравы; и вскоре разыгралась одна из тех попоек, при которых впоследствии Александр Великий стал забывать всякую меру и даже дружбу.
В этот раз Камбис был необыкновенно молчалив. Подозрение, что Бартия влюблен в его новую будущую жену, внезапно пробудилось в его душе. Почему шел юноша наперекор обычаю и отказывался от обязанности, налагаемой на него бездетностью царя, жениться на знатной и прекрасной девушке? Зачем ему нужно было еще раз видеться с Нитетис перед отъездом к тапурам? Отчего покраснел он, высказывая эту просьбу? Отчего египтянка, почти не будучи спрошена, сама так усердно расхваливала его?
