Конн Иггульден - Война роз. Буревестник
Томас заметил впереди какое-то движение и приподнялся, зная, что его никто не увидит. В отдалении показались всадники, ехавшие очень медленно, дабы не опережать бредущих рядом с ними людей.
– Ты видишь их, Рован? Сегодня Бог на нашей стороне, парень. Это я тебе говорю.
Рован только ухмыльнулся в ответ. Они принялись наблюдать за этой смешанной конно-пешей группой, медленно двигавшейся по дороге. Всадников было около сорока, но Томаса гораздо больше заинтересовали те, что шли пешком. Они были вооружены луками, очень похожими на его собственный, и примерно вдвое превосходили по численности сопровождаемых ими всадников. По мнению Томаса, эти лучники были на вес золота.
Когда группа приблизилась к ним на несколько сотен ярдов, Томас поднялся на ноги. Он расположил свой лук так, чтобы его было видно, но чтобы при этом тетива оставалась ненатянутой, поскольку знал, что они остерегаются засады, забравшись столь глубоко в Мэн. Он увидел, что они замедлили шаг, заметив двух незнакомцев вблизи дороги, и ему не составило труда выявить среди них того, кто отдавал приказы остальным. Он оставил барона Стрэйнджа сзади, но сейчас пожалел об этом. Аристократы имеют особый стиль и манеру общения, и они с сыном могли вызвать подозрение у командира.
– Если это западня и меня схватят, беги через кусты, словно кролик, – сказал вполголоса Томас. – А пока оставайся здесь. Ты понял, Рован?
Тот неохотно кивнул. Томас двинулся вперед, и, когда он появился на дороге, группа остановилась. Он чувствовал на себе взгляды более чем сотни пар глаз, но все его внимание было сосредоточено на их командире.
– Вудчерч? – окликнули его, когда он приблизился к ним на двадцать шагов.
– Да, это я, – ответил Томас.
Лорд с облегчением вздохнул.
– Барон Хайбери. Это мои люди. Мне сказали, если я встречу вас здесь, то вы можете организовать небольшую охотничью вылазку.
– Вам правильно донесли, милорд.
Томас подошел к нему, и они обменялись крепким рукопожатием. У Хайбери была огромная черная борода лопатой.
– Герцог Йорк категорически настаивал на том, чтобы не было никаких частных вторжений в Мэн, мистер Вудчерч. Меня и моих людей здесь нет – надеюсь, вы понимаете. Однако, если мы отправимся охотиться на оленей и встретимся с какими-нибудь французскими насильниками и убийцами, в подобных обстоятельствах я не могу отвечать за поведение моих людей.
На его лице появилась недобрая улыбка, и Томас подумал, не было ли среди пострадавших его друзей или родственников. Он кивнул в знак согласия с этими правилами игры.
– Долго ли вы идете, милорд, и откуда? – спросил он.
Барон шмыгнул носом.
– Уже несколько недель, из Нормандии. А до этого моя семья владела небольшим имением в Анжу. Надеюсь, мне еще доведется когда-нибудь увидеть его.
– По этому поводу ничего не могу сказать вам, милорд. Но охота в Мэне хорошая, это я вам гарантирую.
– Стало быть, поохотимся. Тогда ведите нас, Вудчерч. Полагаю, у вас имеется что-нибудь вроде лагеря. Моим людям нужен отдых.
– Разумеется, милорд, – сказал Томас с улыбкой. – Позвольте мне проводить вас.
Он повел за собой английских лучников, которые не выказывали ни малейших признаков усталости. К нему присоединился Рован, и он представил сына своим спутникам. Те проявили интерес не столько к самому юноше, сколько к его луку. Заметив это, Томас ухмыльнулся.
– Можете посоревноваться с ним на стрельбище, ребята. Ставлю на него золотой.
Суровые лица лучников немного просветлели при мысли о подобной перспективе.
– Ставлю два золотых на моих людей, – произнес из-за их спин Хайбери.
Томас прикоснулся к своему лбу в знак согласия. День начался хорошо, и была надежда на то, что закончится он еще лучше. Он старался не думать о том, что французская армия идет маршем по полям и долинам Мэна.
Глава 13
Внезапность – великая сила, подумал Томас. Она ощущается подобно монетам в ладони: весомая и ценная, но дважды не потратишь. Ему не раз доводилось видеть французских солдат, но никогда еще не маршировали они такими стройными рядами, как сейчас, по главной дороге южного Мэна. Те, с которыми он сталкивался в юности, представляли собой банды нищих – жалких, голодных, одетых в рваное тряпье, которое им удалось где-нибудь стащить. В неподвижном воздухе отчетливо звучали голоса французов, распевавших песни. Томас в негодовании потряс головой. Эти звуки оскорбляли его до глубины души.
В английскую армию солдаты набирались из жителей беднейших кварталов Лондона, Ньюкасла, Йорка, Ливерпуля и других городов, из шахтеров, крестьян и подмастерьев, которые лишились работы, поссорившись со своими хозяевами, и которым некуда было идти. Сам он пошел воевать добровольцем, но было много таких, кто не мог устоять перед соблазном в виде лишней кружки эля, когда через деревню проходили вербовщики. В любом случае, как бы ты ни оказался в армии, обратной дороги не было, что бы там ни воображал о планах на жизнь. Дезертиров нещадно вылавливали – пожалуй, это было единственное в армии, что работало как следует.
Вспомнив первые месяцы своего обучения воинскому искусству, Томас помрачнел. Он ушел в армию после того, как избил отца, чего тот давно заслуживал. Ничего другого ему не оставалось: в противном случае он рисковал предстать перед магистратом, поскольку выбил отцу все передние зубы. Сейчас, спустя долгие годы, он жалел только о том, что не убил его. Отец давно умер, не оставив ему в наследство ничего, кроме буйного нрава, скрытого за внешней невозмутимостью.
Он познакомился с Дерри Брюером в первый же день, когда четыре сотни новобранцев учили ходить строем. В течение месяца они даже не видели оружия, только бесконечную муштру. Дерри гонял их до полного изнеможения, а в конце занятий мог ударом кулака свалить кого-нибудь из них на землю. Томас невесело усмехнулся. Когда-то они дружили, но это Дерри лишил его принадлежавшей ему земли, это Дерри несет ответственность за дьявольскую сделку, в результате которой Анжу и Мэн отошли французам. Что бы теперь ни случилось, они не могли оставаться друзьями.
Томас бросил взгляд на своих людей, расположившихся у линии деревьев. Поначалу он смеялся над кусками зеленой шерсти, которые они использовали, говоря, что это ухищрение не помогло в свое время и старику Робин Гуду. Приготовление смеси синей вайды[13] с желтым красителем, дававшей краску насыщенного зеленого цвета, отнимало много времени в ущерб стрелковой практике. Тем не менее Томасу пришлось признать, что, по крайней мере, в этом отношении Стрэйндж был прав. Даже если противнику стало бы известно, где они находятся, увидеть их, притаившихся в засаде, было нелегко. Томас попытался рассмотреть среди них Рована. Он не замечал в своем сыне признаков наследственной вспыльчивости. Вероятно, это было связано с тем, что он впитал в себя в большей степени молоко матери, нежели родовую желчь Томаса. А может быть, она еще проявится в нем, когда дело дойдет до сражения, как это произошло когда-то с ним самим. Это было еще одно свойство, роднившее его с Дерри. У них обоих внутри жила ярость, только распалявшаяся в пылу битвы. Как бы они ее ни прятали, она сидела в груди и скреблась в рёбра, просясь на свободу. Ей достаточно было дать повод.
Томас медленно повернул голову и посмотрел на дорогу. По ней спокойно шли и ехали верхом люди, словно направляясь на праздник. Французы не выдвигали вперед разведчиков, и он обратил внимание на то, как тепло они одеты и как хорошо вооружены. Он заметил даже отряд арбалетчиков, которые шествовали по дороге, неся свое грозное оружие на плече. При виде этой картины его охватило отвращение.
Чуть дальше можно было увидеть свиту французского короля – на прекрасных серых лошадях, в ярких синих и красных шлемах. Стояла весна, и они уже заняли Анжу. На протяжении нескольких месяцев каждый из них наслаждался жизнью за счет английских поселенцев. Томас ощерился. Две дюжины его стрел были наготове. Зимой он потратил часть золота, вырученного за шерсть и мясо, на то, чтобы оперить как можно больше стрел. Одно не вызывало сомнений: его люди не смогут забрать свои стрелы.
Он было подумал, не подпустить ли французского короля вплотную, прежде чем начать атаку. Если бы они сумели вогнать ему в горло стрелу, это значительно поспособствовало бы их успеху. Известие об этом разнеслось бы по всей Франции, подобно удару набата, и французы поняли бы, что Мэн будет сражаться. Но солдаты личной гвардии короля могли себе позволить нагрудники из толстого железа. Многие из них носили под доспехами дополнительные слои кожи и толстой ткани. Это существенно утяжеляло их снаряжение, но все они были крупными, могучими мужчинами, и лишний вес никак не сказывался на их воинских навыках.
Томас медлил. Он еще раз задумался о лежавшей на нем ответственности и преимуществах внезапности. Когда ее эффект исчерпает себя, он и его люди окажутся перед разъяренной массой солдат. Перед армией, имевшей сотни всадников, которые будут гнать их по полям и перелескам, словно лис. Ему уже случалось видеть подобное, и он знал, каково приходится лучникам, застигнутым на открытом пространстве. Он не мог допустить, чтобы это произошло с Рованом, Стрэйнджем, Хайбери и всеми остальными, кто доверил ему свою жизнь. Томас не мог точно сказать, когда он стал предводителем этой разношерстной группы, но даже Хайбери признал за ним это право – окончательно после того, как он чуть не подрался со Стрэйнджем во время дискуссии об их общих предках.
