Исай Калашников - Жестокий век. Книга 1. Гонимые
Соскочив с коня, он почтительно поклонился хану. Рябое лицо Тогорила лишь на мгновение осветилось приветливой улыбкой и тут же стало строгим, даже суровым…
— Почему ты прибыл только сегодня?
— Дорога дальняя. Лошади устали.
— Вот это-то и плохо! — Хан посмотрел на запыленные лица воинов. Усталые люди, потные лошади… Что скажет посол? Ему станет ясно: я спешно собрал воинов со всех концов своего улуса. Это все, что у меня есть, подумает он. Поставь своих воинов в задние ряды. И пусть не высовываются.
Джамуха занял указанное ему место и остался с воинами, не вернулся к шатру: обиделся на хана. Дело совсем не в том, что тот упрекнул его за опоздание, а в том, что хан не делает различия между ним и своими нойонами. Улус его племени никогда не был улусом Тогорила. Его племя вольно выбирать друзей. Он мог сюда и совсем не приходить. Или хан думает, что если помог утвердиться на месте отца, принадлежащем ему по праву, то может вертеть им так же, как вертит своим хвостом собака?
Его нукеры тоже были недовольны. Их поставили позади боголов — рабов — племени кэрэитов. А они не рабы…
Среди воинов хана журчал веселый говорок, они гадали, будут ли состязания и праздничный пир в честь высокого гостя и перепадет ли им кое-что с богатого ханского стола.
К Джамухе подскакал Нилха-Сангун.
— Тебя зовет отец.
С неохотой ступил Джамуха на войлок перед шатром.
— Тебе подобает быть рядом со мной, — сказал Тогорил.
— Хорошо, я буду здесь.
— Ты чем-то расстроен?
Джамуха промолчал. Тогорил кивнул одному из нойонов. Тот исчез в шатре, принес темно-зеленый, расшитый на груди халат, подал его хану.
Тогорил легонько встряхнул халат, кинул на плечи Джамухе.
— Это я привез из страны Алтан-хана китайского. Для тебя. — Взгляд умных глаз Тогорила задержался на хмуром лице Джамухи. — У меня два сына Нилха-Сангун и ты. И оба близки моему сердцу. Я понимаю, ты утомлен дальней дорогой. Но крепись. Пусть Коксу-Сабрак увидит, какие у меня молодцы.
На холмике перед куренем показался всадник, помахал руками и помчался к куреню.
— Едут!
Вслед за ним на холмике появились еще всадники, и у шатра прошелестел взволнованный шумок. Всадники шагом приблизились к рядам воинов, спешились, пошли по проходу. Над воинами взлетели бунчуки и копья, зарокотали барабаны, пронзительно завыла медь трубы. Впереди шел узкогрудый и узкоплечий человек в простой одежде, без доспехов, лишь на широком ремне пояса с железной пряжкой висел короткий меч. Джамуху удивила не простота одежды, а то, что у знаменитого найманского полководца совсем не богатырский вид. Он перевел взгляд на Тогорила. Лицо хана было каменно-непроницаемым, как у истуканов, поставленных в степи древними народами, сходство с ними увеличивали темные рябинки на лбу и на щеках.
Коксу-Сабрак остановился в двух шагах, в знак уважения к хану приспустил пояс с мечом и только после этого ступил на войлок, склонил голову в поклоне, хриплым, но неожиданно сильным для тщедушного тела голосом сказал:
— Мой повелитель, отважный и мудрый Инанча-хан велел передать, что он любит тебя, как дядя своего племянника.
Ноздри у хана Тогорила затрепетали, глаза гневно сузились, руки легли на золотой пояс.
— Я по отношению к великому Алтан-хану китайскому сын. Разве твой повелитель признан братом Алтан-хана, чтобы называть меня племянником?
— Кто осмелится сравниться с величием и могуществом сына неба! — воскликнул Коксу-Сабрак. — Но его от нас отделяет много дней пути, а наши нутуги лежат рядом, наши лошади пьют воду из одних и тех же рек.
Лукавый Сабрак ловко спрятал в обертку из вежливых слов угрозу. А что ответит хан?
Тогорил поджал губы, обвел взглядом ряды воинов, ощетинившихся копьями, чуть наклонился к Сабраку.
— Когда у человека есть отец даже в дальнем курене, он ближе сердцу, чем дядя в соседней юрте. Мне жаль, что твоему мудрому и почитаемому мною повелителю незнакома такая простая истина. Готов по-братски помочь ему уяснить эту, а попутно и другие истины.
Тогорил не поддался нажиму, на угрозу ответил угрозой. Теперь, как понимал Джамуха, посланцу Инанча-хана остается одно из двух: прервать переговоры и убраться восвояси или принять условия Тогорила. Сабрак переглянулся с советниками, дружелюбно улыбнулся хану:
— Мой повелитель эту истину знает. Ведомо ему и другое: важны узы родства, а не то, как они называются.
— Твой повелитель прав. Но я считаю, что самые крепкие узы — узы братства.
— Даже крепче тех, что связывают отца и сына?
После короткого раздумия Тогорил ответил:
— Да, если братья идут одной дорогой, а отец — другой.
Джамуха, позабыв обиду, напряженно внимал разговору, дивясь неуступчивости Тогорила. Но то, что хан так легко согласился пожертвовать своей договоренностью с китайским императором, показалось ему не слишком дальновидным, даже опрометчивым. Напрасно Тогорил думает, что добрые отношения с найманами важнее покровительства Алтан-хана. Платить дань, конечно, тягостно и унизительно, но зато из Китая придут купеческие караваны с товарами. А что можно получить от найманов? Голову Эрхэ-Хара. Однако стоит ли из-за его головы перерезать караванные пути дорогами войны? Навлекая гнев Алтан-хана, Тогорил рискует сам и ставит под удар улусы соседних племен — неужели ненависть к брату до того затмила его разум, что он этого не понимает?
Но все оказалось не так просто. Тогорил, вынудив Сабрака признать его равным с Инанча-ханом, пригласил посольство, старших нойонов в шатер, и здесь за чашами с кумысом начался главный разговор.
Сабрак повел речь о том, что степные племена, беспрестанно враждуя друг с другом, заливают землю кровью, от них нет покоя улусам мирных народов. Налеты, грабежи чаще всего остаются безнаказанными. Налетели исчезли. Преследовать их — все равно что гоняться на лошади за мышами. Так бесконечно продолжаться не может. Пришло время взнуздать нойонов степных племен. А сделать это можно лишь объединенными усилиями.
«Вон чего захотели!» — с удивлением и тревогой подумал Джамуха, и узкогрудый, хриплоголосый Коксу-Сабрак стал ему неприятен.
Тогорил сидел, стиснув в кулаке подбородок, внимательно слушал Сабрака. Позволив ему выговориться, спросил:
— Как здоровье моего любимого брата?
— Эрхэ-Хара здоров и весел.
— Я соскучился по нему за долгие годы разлуки и хотел бы его видеть.
Сабрак развел руками:
— Сейчас это невозможно. Дороги опасны. Вот когда утвердим в степи свой порядок, он сможет приехать к вам.
К удивлению Джамухи, Тогорил не стал настаивать на выдаче брата.
— Пусть будет так, — сказал он. — Каждому свое. Орлу — высота, щуке глубина, тарбагану — нора…
На опорном шатровом столбе, увитом разноцветными лентами, висел большой бронзовый крест. Тогорил поднял глаза на крест, добавил:
— Не нам менять установленное господом богом.
Сабрак тоже посмотрел на крест быстрым, обеспокоенным взглядом. Он, кажется, ожидал, что Тогорил будет спорить и торговаться из-за Эрхэ-Хара. Если этого не делает — почему? Джамуха понял причину уклончивости Тогорила. Вольные племена чаще всего беспокоят найманов. Мир в степях приведет к тому, что найманы усилятся, но именно этого Тогорил желал меньше всего. С другой стороны, Тогорил не смеет прямо и определенно отклонить предложение Инанча-хана. Какой дорогой обойдет он затруднение? Где уступит? Чем пожертвует? Для Джамухи и его соплеменников все это важно не меньше, может быть даже больше, чем для кэрэитов.
К досаде Джамухи, хан прервал переговоры. Баурчи и его подручные принесли вино и угощение. Джамуха любил пиры, веселье, но в этот раз выпил совсем мало, его не прельстили крепкие китайские вина и сушеные фрукты из сада, как уверял Тогорил, самого Алтан-хана. С возрастающим беспокойством старался он предугадать, что надумает хан Тогорил, какое примет решение. Ясно, что он постарается извлечь из всего этого возможно большую выгоду. Но то, что выгодно Тогорилу, не всегда выгодно соседствующим с кэрэитами племенам.
Беспокойство превратилось в тревогу, когда после пира хан сказал, что Джамуха вместе с воинами может возвращаться в свой курень. Это значило одно: Тогорил не желает, чтобы Джамуха присутствовал на переговорах.
— Хан-отец, я благодарен тебе, что ты не задерживаешь меня здесь. В родном курене меня ждет молодая жена и забота о благополучии моего племени. — Джамуха изо всех сил старался быть любезным, но сердце болело от обиды и тревоги.
Длинный путь по бескрайней степи, удалые песни воинов, прихвативших в дорогу вина, не успокоили его. До сих пор Тогорил был милостив к нему, по-отечески ласков и заботлив. Не будь хана, его ждала бы участь анды Тэмуджина. Где он сейчас, его брат и друг, что с ним? Слух был, что он ушел от Таргутай-Кирилтуха. С тех пор его никто не видел. Может быть, даже в живых нет. Сколько раз хотел он отбить Тэмуджина, но Тогорил не велел даже думать об этом: война с тайчиутами сейчас была бы гибельной. И он не думал о спасении анды. Все делал по велению Тогорила. И седлал, и расседлывал коней по его слову — он, нойон вольного племени. Нужен — будь под рукой без опоздания, не нужен — отправляйся домой без промедления.
