Валентин Пикуль - Фаворит. Том 1. Его императрица
– Неужели ваше величество уверены, что голштинцы способны удержать русскую ярость? Не только стрелять, но даже искать им запретите, иначе от Петергофа останутся одни головешки…
Петра ошарашила новость: калибр ядер не совпадал с калибром голштинской артиллерии. С полудня еще жили слабой надеждой, что Воронежский полк, квартировавший в Царском Селе, исполнит приказ и прибудет в Петергоф, но к вечеру выяснилось, что воронежцы прямым ходом повернули в столицу – в объятия Екатерины.
Миних взял с подноса кем-то не доеденный бутерброд.
– Уберите своих голштинцев! – сказал он, жуя…
Петр забился в истерике:
– Куда подевались курьеры? Почему никто из них не вернулся? Император я или уже не император?
К Монплезиру причалила шлюпка, на которой приплыл Иван Барятинский, утешивший свиту: в Кронштадте спокойно, а граф Девиер приготовил крепость к приему его величества (но в это же время адмирал Талызин уже прибыл в Кронштадт с указом Екатерины, а графа Девиера посадил на цепь). Придворные ликовали:
– Скорее, скорее… в Кронштадт, в Кронштадт!
Была светлая прозрачная ночь. Яхта плыла, раскрыв паруса, как бабочка крылья, громадные весла галеры взбивали прохладную воду. Кронштадтская гавань, к удивлению всех, оказалась заперта боном. С галеры бросили якорь, и яхта сгалсировала по ветру, подойдя ближе к галере. В мареве белой ночи Кронштадт казался заколдованным замком, в котором живут мифические исполины.
– Эй, на бастионе, отдайте гаванский бон!
Возникли звуки барабанов, с берега отвечали:
– Продырявим и потопим… прочь!
Петр выбежал на бак галеры и, стащив с груди андреевскую ленту, стал размахивать ею, как вымпелом:
– Я вам император… Почему закрыли гавань?
Прозрачный ночной зефир донес ужасную весть:
– Какой еще император? У нас давно Катерина…
Первое ядро шлепнулось в воду, обрызгав его величество. Спешно обрубили якорный канат, на веслах и парусах побежали прочь от Кронштадта. Яхта, круто ложась в бейдевинд, стала удаляться, а вместе с яхтою покидали императора винный погреб с бутылками и даже походная кухня с ее великолепными закусками.
– Я как раз хотел выпить, – сказал он.
– А я умираю от голода, – добавила Лизка.
Галера лениво шлепала веслами по воде. Все устали. Император спустился в каюту, лег на диван, фаворитка устроила рыдания…
К Миниху на палубе подошел испуганный Гудович.
– Прекрасная ночь, не правда ли? – сказал фельдмаршал. – И хоть бы один комар над морем… О, великий боже, сколько крови выпили из меня комары за двадцать лет ссылки в Пелыме.
– Есть ли еще случай для нашего спасения?
– Есть! Не приставая к берегу, плыть в Ревель.
– Но гребцы на галере уже измучены.
– Так это гребцы, а не придворные, – сказал Миних…
В три часа ночи Петр высадился в Ораниенбауме, в Японской зале дворца ему стало дурно. С трудом нашли хлеба, чтобы накормить всю придворную ораву. Петр начал составлять письмо к жене, при этом он предупредил вице-канцлера князя Александра Голицына:
– Вы и отвезете! На словах же передайте этой Мессалине, что я согласен поделить с нею власть над Россией…
* * *Екатерина следовала на Ораниенбаум во главе гвардии, а два первых эшелона (гусары Алехана Орлова и артиллерия) прошли по шоссе еще раньше, жестоко объедая дорожные харчевни. Войска были на ногах с семи утра, а теперь падали от усталости. Конница измоталась, лошади 14 часов подряд находились под седлами и вальтрапами. Возле «Красного кабачка» императрица велела сделать привал.
Петергофское шоссе вмиг будто вымостили булыжником: солдаты разом легли на дорогу. Екатерина поднялась на второй этаж трактира, в убогой каморке для проезжих путников она плашмя рухнула на постель. Но тут же приехал Панин, с которым она стала заниматься распоряжениями по флоту и армии. Никита Иванович сказал:
– Разумно ли сверженного императора помещать в крепости Шлиссельбурга? То Иоанн, то Петр… Стыдно перед Европой: из Шлиссельбурга сделали депо для хранения свергнутых царей!
Панин ознакомил ее с секретным указом Петра III, обращенным к стражам Иоанна Антоновича: «Буде сверх нашего чаяния ктоб отважился арестанта у вас отнять, противиться сколь можно и арестанта живого в руки не отдавать…» – документ чрезвычайно важный.
– Благодарю вас за него, – сказала Екатерина.
В шесть часов утра эшелон императрицы двинулся далее и маршировал до Сергиевой пустыни, где Екатерину поджидал невозмутимый вице-канцлер Голицын с первым письмом от Петра.
– А вы проезжали Петергоф? – спросила женщина.
– Да, гусары Орлова уже заняли его.
– Здорово проучили голштинцев?
– С презрением к ним: без оружия – кулаками…
Екатерина прочла цидульку от мужа, обещавшего исправиться и уважать ее, как мать и супругу. Она тяжело вздохнула.
– Я жду ответа, – напомнил вице-канцлер.
Екатерина протянула ему руку для поцелуя:
– Это вам заменит присягу, а ответа не будет…
Во время проезда Конной гвардии через Петергоф генерал Измайлов вручил Екатерине второе письмо от мужа.
– Вы откуда прибыли? – спросила она, спешиваясь.
– Из Ораниенбаума… от его величества.
Екатерина с ловкостью гусара уперлась ногою в потное брюхо коня. подтянула подпругу, поправила бархатный вальтрап.
– Величие его ложно! А что в этом письме?
– Отречение, – сказал Измайлов.
Екатерина разломала хрупкие печати на конверте.
– Черт вас всех раздери! – выговорила с недовольством. – Второе письмо начертано карандашом. Что у него там? Неужели даже чернил развести некому? Отречение придется переписать. Конечно, не так бездарно, как оно составлено. А так, как я сама напишу!
8. Собачка со скрипкой
Петр III отрекался от престола, прося отпустить его в Голштинию с Гудовичем и Лизкой Воронцовой; еще ему хотелось сохранить при себе любимую «мопсинку» и скрипку, он умолял Екатерину не разлучать его с арапом Нарцисом, умеющим быстро и ловко откупоривать бутылки с английским пивом… «Как схватить этого придурка?» Измайлов проник в мысли женщины и помог ей.
– Вы считаете меня честным человеком? – спросил он.
Екатерина не стала вступать в нравственные дебаты:
– Вы и отвезете в Ораниенбаум мой конспект его отречения. И пусть этот несчастный, – чернилами, а не карандашом! – заверит весь мир, что отречение официально, безо всякого принуждения с моей стороны… Только с вашей честностью это и делать.
Доверие внешнее, зато недоверие внутреннее: за Измайловым поехали Григорий Орлов, вице-канцлер Голицын и Панин. Петр писал под диктовку: «В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством, самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное…» Он все время беспокоился:
– А мопсинку со скрипкой оставят мне?
– Господи, – отвечал Орлов, – да на што нам они-то?
– Карета подана! – громогласно доложил Потемкин; своими же руками он затолкал императора в возок. – Па-а-алаши… вон!
Петр снова упал в обморок, вывалившись из кареты, будто ватная кукла. Тут с него содрали мундир лишили шпаги и ордена Святого Андрея. Екатерина не пожелала видеть мужа, но его фаворитку до себя все-таки допустила, спросив со всей строгостью:
– Так это вы клубнику с грядок моих обобрали?
Восемь пудов добротного белого мяса, из которого природа слепила Воронцову, тряслись от рыданий, будто зыбкое желе.
– Виновата я, – пропищала она тоненько, как комар.
– Месть моя будет ужасна, – сказала Екатерина. – На помилование не надейтесь: сейчас же отсюда отправляйтесь в Москву, и там я устрою вам пытку – выдам замуж за старика!
Потом разложила на столе чистенькую салфетку:
– Живо складывайте сюда все свои драгоценности.
Лизка вцепилась в алмазный «букет» на груди.
– Без возражений! Это я отдам вашей сестре Дашковой…
* * *Екатерина велела передать Петру: пусть сам изберет себе место для временного пребывания. Ему нравилась Ропша:
– Там и рыбка хорошо клюет, особенно по утрам…
Увозили его в карете с опущенными на окнах шторами. Главным в охране сверженного императора назначили Алехана Орлова, который набрал себе не помощников, а скорее собутыльников: капитана Пассека, князя Барятинского, Ваську Бибикова, Рославлевых, Баскаковых и прочих.
– Возьми и Потемкина, – сказала Екатерина.
– На што он нам, ежели вино пьет без азарту?
– Хоть один трезвый средь пьяных будет…
Из Петергофа отъехал громадный шлафваген, внутри которого скорчился Петр, а верха гигантской повозки облепили, будто мухи сладкий каравай, случайные искатели выпивок и закусок.
Екатерина опустилась на колени перед иконой:
– Вот и все, боженька! Вели всем по домам ехать…
Войска потянулись в обратный путь. Очевидец пишет: «День был самый красный, жаркий. Кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены – пошел пир на весь мир: солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие вина, сливали все вместе безо всякого разбору в кадки и бочонки».
