Б. Кайго - Тигр в лабиринте
Глаза Ли Као засияли от радости.
— Десятый Бык, в древние времена крыша, три луча света и цифра три образовывали идеограмму, означающую Орион. Но она же использовалась для обозначения женьшеня, а лучи символизировали сердце. Сердце Великого Корня Силы, Лу Юй!
Монах улыбнулся и дал нам факелы. Мое сердце радостно застучало в груди, и мы, не теряя ни секунды, пошли в указанном им направлении.
— Вы найдете фреску в конце бокового тоннеля, а заодно и узнаете, почему эта пещера волшебная. Вам повезло, вы прибыли в сезон дождей, и вода как раз начала подниматься. Скоро зазвучат колокола, и поверьте, такая музыка может нисходить только с Неба. Камни находятся глубоко под тоннелем, но благодаря боковым проходам вы сможете хорошо слышать их звон.
В прошлый раз Скряга Шэнь побывал в пещере не в самый подходящий момент. Он не слышал музыки и потому сейчас был настроен довольно скептически. Мы спускались в длинный темный тоннель, и звук наших шагов сопровождался ударами волн о камни. Но вдруг… Вода поднялась достаточно высоко, и мы поняли, что монах не преувеличивал.
Каменный колокол зазвенел. И когда эхо почти стихло, ему ответил второй колокол.
На сей раз звук был мягче, нежнее, он как будто проходил сквозь мед. Следующий колокол звенел выше, яснее и красивее; и тут началось. Колокола запели — большие, маленькие, громкие, тихие. Их звук был то ясным и четким, то приглушенным и туманным, и мы шли, завороженные этой райской, неземной музыкой, а длинные тени играли на каменных стенах.
Я не нахожу слов, чтобы описать эту волшебную песню. Вода поднялась еще выше, камни из более мягкой породы запели в ответ, и к звону колоколов прибавились тысячи серебряных лютней, сопровождаемые хором жужжащих пчел! Мне было так хорошо, что, я думал, душа покинет тело. Но тут мы свернули и увидели вход в тоннель, о котором говорил монах. Казалось, музыка лилась оттуда, и мы бросились навстречу восхитительной песне. Скряга Шэнь плакал. Слезы струились по его щекам, и он бежал, раскинув руки, навстречу музыке.
Он обогнал нас и первым влетел в тоннель. В эту секунду я увидел, как камень под его ногой слегка осел, и в воздухе раздался резкий металлический звук.
Скряга Шэнь отлетел назад и упал прямо мне на руки. Из его груди торчала длинная железная стрела.
Глава 21, в которой происходит прощание с другом, коварство получает по заслугам, а герои продолжают следовать за драконом
Мы бросились на пол, но стрел больше не последовало. Я посмотрел на Скрягу Шэня и пощупал пульс. Сердце еще билось, но едва заметно.
— Это ловушка, — прошептал мне на ухо Ли Као. — Акустика в тоннелях позволяет слышать, что говорят даже в самых отдаленных уголках, и когда мы упомянули правителя, монахи в черном тайком пробрались сюда и подложили арбалет.
Он осторожно поднял факел, поводил им вокруг и в конце концов увидел, что искал.
Арбалет был искусно спрятан в стене на противоположной стороне пещеры и нацелен точно на середину проход».
— Вот только почему один? Всего один, — пробормотал мастер Ли и пощупал рукой под камнем, на который наступил Скряга Шэнь. Под ним оказался железный стержень, уходящий глубоко вниз. — Десятый Бык, видишь тот большой белый камень? Он слегка приподнят, и я готов поспорить, что, убегая, мы бы непременно наступили на него.
Я поднял беднягу Шэня, мы на цыпочках обошли злосчастный камень и вышли в главный тоннель. Опасность миновала. Ли Као взял несколько булыжников и стал швырять их, пытаясь попасть в большой плоский камень. С третьей попытки булыжник коснулся мишени, и тут же огромная часть свода пещеры с грохотом обрушилась вниз.
Поднялась туча пыли, и окажись мы в этот момент там, нас бы раздавило, как муравьев.
— Говори как можно тише, — прошептал Ли Као мне в самое ухо. — Монахи наверняка поджидают нас. Позади. Остается идти дальше и надеяться на удачу.
Он пошел вперед, держа в одной руке факел, а в другой сжимая нож. Тоннель вел вверх, и прелестная музыка колоколов становилась все тише. Лишь потрескивал факел, да наши сандалии шлепали по каменному полу. Скряга Шэнь застонал. Он открыл глаза, но не узнал нас. Мы остановились, и я посадил его на землю, прислонив спиной к стене. Ли
Као наклонился над умирающим.
— Вы священник? Мою дочурку убил правитель Цинь, и мне сказали, надо послать ей молитву, но я не умею писать.
— Да, я — священник, — тихо ответил Ли Као. — Я запишу твою молитву. Говори.
Губы бедняги беззвучно задвигались, и я понял, что он репетирует. Наконец, наш друг собрался с духом, хотя это и требовало невероятных усилий:
— О, велико мое горе. Тебя зовут А Чэнь, и когда ты родилась, я не слишком обрадовался. Я крестьянин и больше хотел сына, который бы помогал мне работать в поле. Но не прошло и года, как ты покорила меня. У тебя резались зубки. Ты говорила «мама» и «папа». Когда тебе исполнилось три, ты, бывало, подбежишь к двери, постучишь и убегаешь. А потом выйдешь и спрашиваешь: «Кто там?»
Или, помню, твой дядя приехал к нам, и ты разыгрывала хозяйку. Помнишь? Ты подняла кружку и словно тост произнесла: «Цин!» (»П рошу! «), а мы покатывались со смеха. Тогда ты покраснела и смущенно закрыла ручками лицо, но я знал, что ты очень гордилась собой. Теперь мне говорят, я должен тебя забыть, но я не могу.
У тебя была корзина для игрушек. И низенький стул, на котором ты сидела и ела кашу.
Ты повторяла Великое Учение и кланялась Будде. Ты играла в «угадайки» и шныряла по всему дому. Ты была очень храброй и, когда падала и разбивала коленку, никогда не плакала. Ты всегда была опрятной, а случись найти яблоко или грушу, то прежде чем съесть, всегда сперва оглядывалась, как бы спрашивая разрешения.
Милая моя, помнишь, как мы волновались, когда дождем залило наши посевы и погиб скот? А потом правитель Цинь еще увеличил поборы, и меня послали рассказать ему о нашей беде. Но крестьяне, не платящие дань, лишь обуза, и он приказал солдатам сжечь нашу деревню дотла. Ты погибла по моей глупости. Прости меня. Теперь ты под землей, и я знаю, ты очень боишься. Но будь смелой и не кричи громко, потому что ты не дома.
А Чэнь, помнишь тетушку Ян? Она часто приезжала к нам. Она очень любила тебя. Ее тоже убили, и, поскольку у нее не было детей, постарайся ее разыскать. Я уверен, она позаботится о тебе. А когда ты предстанешь перед Великим Яо-ваном, сложи ручки и скажи: «Я молода и невинна. Я родилась в бедной семье и всегда довольствовалась малым. Я всегда следила за туфельками и одеждой, была послушной и опрятной и не потратила впустую ни зернышка риса. Если злые духи станут обижать меня, защитите, великий владыка».
Ты должна это сказать в точности такими словами, и тогда, уверен, Великий Яо-ван обязательно тебя защитит. А Чэнь, я приготовил тебе в дорогу суп и сжег бумажные деньги. А теперь священник запишет мою молитву. Если ты слышишь меня, приди ко мне во сне. А если тебе уготовано заново родиться на свет, возвращайся опять в утробу твоей мамы. Прости меня и, пожалуйста, помни, твой папочка всегда с тобой.
Скряга Шэнь замолчал и какое-то время не произносил ни звука. Я даже подумал, что он умер, но вдруг он снова открыл глаза.
— Я все правильно сказал? — сипло прошептал он. — Я долго тренировался и хотел все сделать верно, но сейчас. мне кажется, я что-то напутал.
— Ты все сказал превосходно, — с теплой улыбкой ответил Ли Као.
Скряга Шэнь улыбнулся в ответ. Затем его глаза закрылись и дыхание стало едва заметным. Он закашлялся, кровь закапала из уголка губ, и его душа покинула этот бренный мир.
Мы склонились над телом друга и прочитали молитву. В моем сознании образ малютки А Чэнь сразу вызвал воспоминание о детишках нашей деревни, и я зарыдал, не в силах сдерживать слез. Но голос Ли Као был спокойным и твердым.
— Мир с тобой, Скряга Шэнь, — сказал он. — Теперь ты освободился от бренного тела, и твой дух воссоединился с душой маленькой А Чэнь. Уверен, Великий Яо-ван обязательно выполнит твое желание, и в следующей жизни крестьяне станут звать тебя Деревом Щедрости. Я перестал плакать.
— Скряга Шэнь, если мне суждено вновь увидеть Цветок Лотоса, я обязательно расскажу твою историю, и она будет плакать по тебе и никогда-никогда не забудет. И еще клянусь: покуда я жив, ты всегда будешь в моем сердце.
Мы снова вознесли молитвы и совершили символическое жертвоприношение. Потом мы попросили прощения за то, что не можем его похоронить, поклонились, и Ли Као поднял факел.
— Мастер Ли, если вы сядете мне на плечи, так будет быстрее, — сказал я.
Старик забрался мне на спину, и мы двинулись в путь.
Тоннель уходил все дальше вверх, и вскоре прекрасная музыка камней совсем затихла.
(Кстати, если кому-нибудь из вас посчастливится оказаться поблизости от Пещеры Колоколов, непременно посетите ее. Это поистине небесная музыка, просто дурные люди заставили ее служить своим гнусным целям.) Красивая мелодия умолкла, и я как раз завернул за угол, когда факел вдруг высветил из темноты знакомую фигуру. Перед нами стоял маленький монах в малиновом балахоне и довольно ухмылялся.
