Гор Видал - Вице-президент Бэрр
— Помню красный турецкий ковер. Мебели было немного. Полковнику пришлось продать все имущество незадолго до отъезда в Вашингтон. Он всегда сидел в долгах.
Ирвинг взмахнул рукой.
— Подумать только, какие здесь бывали замечательные люди.
Я послушно посмотрел на сцену, на ложи, на ряды скамей.
— Во время Революции — Вашингтон. Адамс здесь жил, когда был вице-президентом. А гости! Талейран, Жером Бонапарт, король Луи-Филипп. — Ирвинг произносил знаменитые имена, словно ведьма, творящая заклинания, и мне казалось, что вот-вот на сцене появится сам генерал Вашингтон и запоет «Янки дудль».
— Я даже ущипнул себя тогда, в первый вечер, мне не верилось, что это не сон, что я тут, — Ирвинг передвинулся в нишу слева от камина. Там стояли стремянка и ведро с затвердевшими белилами. — Она сидела вот там. На изящной кушетке, вся в бархате.
Ирвинг на цыпочках приблизился к стремянке. Нежно улыбнулся ведру с белилами.
— Теодосия, — прошептал он, — вы все еще здесь?
Но Теодосия давным-давно нашла могилу на дне морском, и, кроме нас, в руинах Ричмонд-хилла никого не было, не считая пьяного швейцара, который вдруг появился из боковой двери.
— Что вы тут делаете?
— Простите, — начал Ирвинг. — Дверь была открыта. Я бывал здесь, когда это был частный дом.
— Не видишь, что ли? Тут театр. Читать не умеешь? Если хочешь войти, купи билет, как все.
Он надвигался на нас. И хотя Ирвинг всячески старался задобрить швейцара, тот и слушать не хотел про Аарона Бэрра и Вашингтона Ирвинга, он твердо знал, что перед ним воры. И он нас выпроводил.
Ирвинг ни на минуту не замолкал всю дорогу до самого города. Вероятно, Теодосия была несравненна. Образованная, умная, красивая, она играла роль хозяйки за столом отца, когда ей было всего четырнадцать лет. (Я бы, наверное, от такой девушки просто бегал.) И все попадали: под ее обаяние.
Когда Теодосии исполнилось не то десять, не то одиннадцать лет, у нее умерла мать и она осталась единственным близким отцу человеком.
— Он больше никогда никого не любил. — Ирвинг вторил мадам. Весь Нью-Йорк, кажется, такого мнения: о, какая романтика!
— Полковник пришел в отчаяние, когда она вышла замуж за мистера Олстона и тот увез ее в Южную Каролину, в такую даль. Мне кажется, они последний раз виделись в Ричмонде, в штате Виргиния, во время суда по обвинению его в государственной измене. Признаюсь, он был великолепен! Герой дня. Теодосия была рядом с ним словно… словно царственная супруга! А как мы все, молодые, ему поклонялись!
И так далее, в том же духе. И снова он пообещал найти свои записки о процессе.
Лишь упомянув имя Леггета, я сумел вернуть Ирвинга от блестящего прошлого к скучному, но важному для меня настоящему.
— Мистер Леггет — резкий молодой человек. Но образованный. Очень образованный. Конечно, его политические взгляды, так сказать… — Ирвинг сделал движение кистью, словно обмахивался веером.
— Я думаю, Леггет будет противником мистера Ван Бюрена.
— Два года в политике — большой срок. — Мечтательные волшебные интонации уступили место более трезвым, хотя не менее пленительным ноткам. Теперь понятно, почему не только Ван Бюрен, но и генерал Джексон восхищается Ирвингом. — Я убежден, что в конце концов «Ивнинг пост» выполнит свой долг, не так ли?
Я в этом не был убежден и заговорил о политических разногласиях. Ирвинг сделал вид, будто ничего в таких делах не понимает, и отделался замечанием, что демократы вряд ли кого-нибудь подыщут за два года.
— Полковник Бэрр очень хорошо отзывается о мистере Ван Бюрене.
— Вот как? — Ирвинг посмотрел на меня, и взгляд его, казалось, проникал не только через мою одежду, но забирался под кожу. На губах его застыло подобие улыбки.
— О да, — сказал я. — Он считает его чуть ли не своим сыном.
Дело сделано.
Ирвинг продолжал улыбаться, но он уже пересчитал мои ребра в лучах первоапрельского солнца.
— Я этой версии… не верю. — К моему облегчению, Ирвинг отвел глаза. — Мать мистера Ван Бюрена была наипорядочнейшая из женщин, да и намного старше полковника Бэрра…
— А он женился на женщине на десять лет старше. — Нападение — лучший способ защиты.
Ирвинга покоробило. Я был доволен. Наконец-то я поколебал его невозмутимую добропорядочность.
— Я знал ее, мистер Скайлер, и знаю, что она была неспособна на такое.
— И все же полковник взял мистера Ван Бюрена на службу, помогал ему, продвигал…
— Полковник Бэрр, вы знаете это лучше меня, — врожденный педагог. Он любит молодых. Любит учить их. Ведь не зря он сын и внук ректоров Принстонского колледжа.
Я вдруг испугался, что Ирвинг снова плюхнется в трясину прошлого, как огромное речное чудовище, и наговорит мне о Принстонском колледже с три короба.
Но к счастью, он почуял опасность и был лаконичен.
— Помочь карьере блестящего молодого человека — совершенно в духе полковника Бэрра.
— Когда полковник вернулся из Франции, мистер Ван Бюрен пригласил его остановиться у него в Олбани.
— Мистер Ван Бюрен добрый и щедрый человек, даже, говорят, чересчур.
— И полковник Бэрр помог ему в ассамблее. Не помню, что именно сделал полковник для молодого члена ассамблеи, но что-то важное.
Ирвинг встревожился.
— Полковник — старый человек, склонный, наверное, к преувеличениям.
— Нет. Он всегда точен. Он все еще прекрасный юрист. Он не закрывает глаза на факты. — Я не удержался и подпустил шпильку мастеру фантазии.
Ирвинг отпарировал мой выпад.
— При случае полковник Бэрр так же вольно обращался с истиной, как любой другой политик или авантюрист.
— Но раз он с восхищением говорит о мистере Ван Бюрене…
— Мой милый мальчик, кое-кто готов уничтожить мистера Ван Бюрена любым оружием. Почему бы не с помощью любви? Поцелуй в Гефсиманском саду. Долгие годы враги вице-президента распространяли слух, будто он родной сын полковника Бэрра и его побочный политический отпрыск. И то и другое — ложь.
Наконец-то я его расшевелил!
— Если так, зачем мистеру Ван Бюрену понадобилось встречаться с полковником прошлым летом?
— Ну, вот мы и приехали. Рид-стрит.
Карета остановилась. Ирвинг показал на водонапорную башню в дальнем конце улицы:
— Памятник полковнику Бэрру. Знаете, он основал Манхэттенскую водопроводную компанию для того, чтобы под шумок открыть банк.
— Но вода-то до сих пор идет.
Ирвинг рассмеялся.
— Да, а у банкиров есть Манхэттенский банк. Спасибо, я сегодня славно развлекся. Всегда приятно встретить молодого человека, который интересуется прошлым.
Я долго благодарил его за доброту. Он похлопал меня по колену.
— Ваше расследование может вас бог весть куда завести. Будьте осторожны. Вас подстерегают западни.
Пальцы Ирвинга так же жестко щипнули меня, как при нашей первой встрече. Он вперил в меня ясный, твердый взгляд.
— Надеюсь, никто не попытается опорочить былую случайную дружбу между полковником и вице-президентом. Ибо мистер Ван Бюрен, конечно, станет нашим следующим президентом и запомнит недругов так же хорошо, как помнит друзей.
Предупреждение-угроза оказалась больней, чем щипок.
Когда я вылезал из кареты, Вашингтон Ирвинг снова был само воплощенье застенчивой скромности.
— Счастлив был с вами познакомиться, мы еще куда-нибудь прокатимся… Милый голландец!
В этот вечер, ложась спать, я увидел у себя на ляжке темный синяк. Теперь-то у меня нет сомнений, что Ван Бюрен — незаконнорожденный, и, таким образом, выборы теперь зависят от Аарона Бэрра.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вот уже три дня на улицах беспорядки. Конечно же, мы переживаем что-то вроде революции. Никогда еще не было таких ожесточенных выборов.
Сегодня утром (третий и последний день выборов) полковник Бэрр дал мне кое-какой материал для Мэттью Дэвиса.
— Ничего серьезного, — он похлопал по папке в моих руках, — просто хитрость, хочу узнать, что происходит.
Полковник Бэрр поправил на шее шарф (в конторе жарко, погода стоит теплая). Он всегда возбужден во время выборов.
— В мое время все происходило просто. Всего тысяча избирателей участвовала в выборах.
— Не очень-то демократично, а?
— Не очень. Дело в том, что штат Нью-Йорк был частной собственностью трех семей. — Он процитировал: «У Клинтонов — власть, у Ливингстонов — количество, у Скайлеров — Гамильтон». А теперь любой мужчина, едва ему исполнится двадцать один год, может голосовать. Удивительно. — Бэрр задумчиво поглядел на золу в камине. — Никто, даже Джефферсон, не мечтал о такой демократии. Думаю, ничего хорошего из нее не выйдет. Но раньше было еще хуже, хотя, видит бог, все, что ни делается, — к лучшему…
