Райдо Витич - Имя - Война
— Ты меня за что агитируешь? — тихо спросил Николай.
— А ни к чему, — после паузы бросил, травинку выплюнул. — Дела у нас паршивые. К своим пойдем, по загривку получим. Однозначно. Не пойдем, тоже получим.
— Выход?
— Знал бы, разговор не затевал.
Оба задумались. У Николая план созрел:
— Хозяина попытаем, где находимся, где немцы, где наши. Может, знает. Молчун он и неприветлив до желания в зубы дать, но другого информатора у нас нет. Потом Лену здесь оставляем и двигаем к своим. Про Бангу ты правильно сказал, я уже думал о том. Скажи — никто нам не поверит, и самодеятельность припишут и дезертирство. Не докажем, что его приказ был.
— Вон хозяин, — встал Дрозд, узрев мужчину с охапкой сена, направляющегося к лошадям. И пихнул друга подгоняя:
— Пошли, выясним.
Широкую бесхитростную улыбку изобразил, подходя. Спросил мужчину весело:
— Отец, помочь?
Тот зыркнул и слова не сказал, накидал сена в загон.
"Понял?" — взглядом констатировал Николай друг. Тот подмигнул: подожди, обломаем бирюка.
— Не рады нам здесь, Коля, — вздохнул театрально. — Оно понятно, шатаются всякие. А времена неспокойные. Немец-то далеко ушел, отец?
— А ты у его спроси.
— Так спросил бы, — поправил лямку автомата на плече. — Не попадается, такой-сякой.
— Эва! Так и бегает? — хмыкнул, недобро уставившись на весельчака. — Ну, кому надь находють.
— Сильно ищут? — насторожился Санин.
— Да все боле, как вы, — упер руки в бока мужик, поглядывая на лейтенантов.
— Не одни мы к вам в гости залетели?
— Да уж третьи за три дня, — сложил руки на жердях ограды, поглядывая, как остроглазый рысак сено жует. — Только немец не больно им нужон был, красных искали.
— Нашли?
— Мне почем знать? Кто ищет, тот всегда находит. Ибо сказал Господь: "ищущий да обрящет".
— Ты староверец что ли, отец? — улыбнулся ему Дрозд, по-мальчишески задорно с долей иронии, но не насмешливо.
— А и был бы, тебе, что за печаль?
— Да мы без претензии, — заверил Саша, встал рядом с мужиком, скопировав его позу. — Твое дело, отец, что говорить? А у нас, видишь, свои проблемы: заплутали. Места у вас здесь красивые, но глухие. Крутимся, а никак выйти никуда не можем.
— Эт куды надо смотря. Ежли к немцам, то правей от заимки ходу. С утра выйти — к полудню уже и здрасте им скажете. Люд гудит, ждут они таких как вы, привечают. Вот они вам и накормят и напоют, одежу справить себе дадут…
Николай не сдержался, затвор передернул, направляя дуло автомата на старика, но Александр вовремя среагировал, отклонил ствол вниз, собой прикрыл друга, в лицо мужичка улыбаясь:
— Многие на службу к ним идут?
— Хватат, баят, — прогудел тот, изучая лица лейтенантов: одно светится прямо от радости, понять бы с какой-такой. Второе тучи хмарее.
— И ты поди записался к ним?
— Мне что красные, что зеленые — у меня своя жисть. Ты автоматик-то убери, малой, — предложил Николаю. — Пришел незваным, так хотя честь блюди.
— Хорошая политическая позиция, — процедил Санин. — Это ты мне, старик, про честь? Может, и про долг еще что расскажешь?
— А чтоб нет? Вы о ем-то, гляжу, не шибко знаете. По лесам-то с девкой шукаясь, оно понятно.
Теперь и Дрозд разозлился:
— Не буди лихо, батя, а то не посмотрим, что хозяин, спросим от души.
— Ишь вы, — прищурился так, что глаза в щелочки превратились. — Вы бы так бойки вона там были, — кивнул куда-то в сторону. — А то вояки, смотрю, удальцы, порты по избам просиживать да стариков пугать. А ну пшли отсель, сучьи дети!
— И уйдем, — заявил Николай зло. — А ты дальше здесь отсиживайся, гнида.
— Во-во, иди давай отсель!
— Тихо вы! — почти взмолился Дроздов. — Мы уйдем, батя, сейчас бойцы перекусят и уйдем. Только скажи, наши в какой стороне, где мы вообще? Неделю уже плутаем, к линии фронта выйти не можем.
Мужчина и Санин еще померились взглядами и отвернулись оба в разные стороны. Старик опять руки на ограде сложил, губы пожевал, видно, обиду переваривая, и заворчал:
— Ишь ты, «линия», "фронту", ха! А был он? Разбежались, как мураши, вот и шастаете по лесам, людей смешите. Немчура-то уже округ вовсю орудывает, Минск грят, ихний, Гродно, к самому Смоленску уже прошли, ни седня — завтра Москву возьмут. Хозяйничуют вона.
— Брешешь! — теперь Саня не сдержался, за грудки мужика схватил, и придушил бы сам того не ведая. Ослеп от ярости и отчаянья, от непонимания. Как же так? Как же?!! Не может немец до Минска дойти! Клевета! Не могли красноармейцы побежать! — Шкура белогвардейская!! Недобиток!! Я тебя в расход пущу!!
Николай встрял, пытаясь разнять мужчин, но без толку. Перед носом мелькнуло что-то и Дроздова откинуло в ограду. Тот полетел, сшибая жерди и пугая лошадей. И замер на сене, утирая разбитую губу — крепко ему старик дал. И не столько больно было, сколько обидно до мути в душе. Вот и сидел. Перед собой смотрел, пытаясь в чувство прийти, а в голове одно: не могли Минск сдать! Не могли побежать! Вранье все!
— Не может быть, — уставился на Колю. А тот зубы сжал, так что хруст пошел и скулы побелели: не может!
Западный военный округ, это не фунт изюма — это армия, минимум. А это артполки, танковые и моторизированные, механизированные, кавалерийские корпуса, стрелковые дивизии, авиаэскадрильи. Где они, где?!!
Погибли?… Как?… Когда?!
— "Не может", — передразнил глухо мужчина. — Еще как может. Драпанули, собачьи дети. Немец-силище прет, они и спужались, мать их перетак. Покидали ружья-то и тюкать, а то и немчуре услужать! Вона, шлындают как вы, по лесу! А фашист уж айн-цвай, — потряс кулаком в воздухе. — Незнамо где марширует! От бисовы дети! И это я вас привечать должон, кормить?! Да тьфу вам!!
Рыкнул в сердцах и прочь потопал, а лейтенанты, как пригвоздили их, на месте остались.
Санин ворот гимнастерки рванул: душно стало до воя. Мало жара, так еще от слов старика словно воздуха лишился. Осел прямо на примятую траву напротив друга. Так и сидели, глаза в глаза смотрели, а сказать нечего.
— Полевые лагеря, — протянул, наконец, Дрозд. — Каждое лето же всех в полевые лагеря отправляют, а какая там связь?
Николай потер ладонью затылок, морщась от понимания, что скорей всего так и было — накрыли немцы, как их поезд, палаточные лагеря. Вот и пошла катавасия. В панике что сообразишь? Где связь возьмешь? Но черт бы всех побрал!! Не вся же армия на летние ученья переведена! Голова где? Кто чем думал? Ведь ясно было, что нападут фашисты. Порохом с весны пахнет! Неужели ничего нельзя было сделать. Предусмотреть?! А разведка, леший их побери?! Куда смотрела?!
— Заставы…
— Что заставы?!! — вскочил Саня. — Неужели ты не понял?! Заставы, аэродромы — все к чертям!!…Мы неделю идем и хоть одну часть встретили?! Нет!! Только пленных, наших!… И немцы везде… Минск!… - Сашка задохнулся от отчаянья. — Ты хоть понимаешь, что это прямая дорога на Москву!… А мы, мать… бога… душу, где?!!
— Не ори, — попросил Николай глухо. — Без тебя хоть вой… Только мы другому учились. А что правда, что нет, — поднялся с травы и уставился тяжело на друга. — Завтра узнаем. Старик сказал «вправо» к немцам идти? — перехватил автомат с намеком. — Вот и пойдем. И скажем. И узнаем, где они, где мы. И кто.
Сказал, как отрезал и в дом пошел, а Сашку крутило, хоть с головой в колодец ныряй: мать их, мать!!
Иван уже менять лейтенантов пошел, как с Николаем на пороге встретился:
— Там бульбочка поспела, товарищ лейтенант.
— Хорошо. Сменишь лейтенанта Дроздова.
— Есть.
Санин в дверь прошел, Фенечкину кивнул:
— В караул. Да подбери ты рубаху себе какую-нибудь! Смотреть на тебя невозможно! — рявкнул. Голый, худющий торс парня действительно вызывал жалость, но больше раздражал лейтенанта. Впрочем, Николая сейчас все раздражало, даже осунувшиеся лицо Лены, этот ее удивленный, как у дитя взгляд широко распахнутых глаз.
— Да где ж я?… — развел руками Леня, спешно сглатывая пищу и поднимаясь с лавки у стола.
Николай недолго думая прошел к сундуку, что стоял в другой комнате и без зазрений совести открыл его, вытащил первую попавшуюся рубаху. На великана попалась, а все же худобу и наготу прикроет.
Вернулся столь же стремительно и кинул в руки рядовому:
— Винтовку не забудь! — напомнил, ретирующемуся бойцу. Ох, воинство! Растудыть их!
Лена напряглась, уставилась осуждающе на Николая. А тот за стол сел и начал есть, делая вид, что ничего его больше не волнует.
— Так неправильно. Это отвратительно, рыться в чужих вещах, — заметила неприязненно. Васечкин поерзал, косясь на командира и сказал бы девушке за него, но больно хмур был Санин, чтобы рисковать вообще рот открывать.
Зато Перемыст влез:
— Ты, деточка, хавай, а не базарь. Мужикам да командирам виднее чего и кто прав. Яволь?
