Михаил Казовский - Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл
- Я твоя навек, - повторила Настя, вроде находясь в сладком полусне.
- Я построю для тебя дворец где-нибудь в Тысменице, окружу сотней слуг, искупаю в роскоши, наезжать стану каждый месяц или даже чаще.
- Или даже чаще, - согласилась она.
- И ничто нас не разлучит, ни земля, ни небо…
- Ни земля, ни небо…
- Потому что мы созданы друг для друга.
- Да, - ответила половчанка радостно. - Мы друг другу сужены Провидением. И Господь не накажет нас за эту любовь.
- Бог и есть любовь. Как же можно наказывать за себя самого?..
4
Целый год безраздельно правил Иван Берладник на бескрайних землях от Белгородской крепости до Ушицы, что находится чуть южнее современного украинского города Каменец-Подольского. С ним в союзе был и хан Чугай. Вместе они ограбили не один купеческий «кубарь», разорили не одну днестровскую и прутскую деревеньку, а рабов и рабынь запродали византийским грекам около пятнадцати тысяч. Все отребье стекалось к ним в отряды. Здесь была вольница, никакой работы, кроме разбоя, делай что хочешь и живи с кем попало!
Вскоре тут появился и боярин Феодор Вонифатьич. Он давно скрывался от суда Осмомысла, уличённый в измене, и давно хотел поменять в Галиче правителя. У Берладника он пришёлся ко двору, сделавшись вдохновителем Ивана и его печатником. Говорил, что Ушицу брать надо обязательно - ведь она ворота галицкого юга, отомкнув которые можно беспрепятственно двигаться на север, вплоть до Василёва. Но Губан резко возражал: воевать Ушицу - значит нарываться на большую войну с ополчением и дружиной князя, а такое столкновение неизвестно чем кончится. Лучше уж синица (в виде понизовской вольницы) в руках, чем журавль (Галицкое княжество) в небе.
И пока Ростиславов сын думал и гадал, что же предпринять, под Ушицу прибыл его сиятельный двоюродный брат во главе своей рати. Разделяла их одноимённая речка Ушица, впадающая в Днестр. Но ни та, ни другая сторона не пыталась её преодолеть.
В первую неделю противостояния счастье было на стороне разбойников: более 300 жителей городка и его окрестностей переплыли к Ивану, а с востока прискакали всадники, присланные Чугаем. Можно было атаковать крепость, как на лодке приплыл простой рыбак с грамотой от галицкого владыки. Прочитав её, князь-изгой побледнел как смерть.
- Что такое? - обратился к нему Феодор Вонифатьич в беспокойстве.
Тот ответил глухо:
- У него в заложницах дщерь моя, Янка. Коли не отступим, он ея убьёт.
- Не убьёт, пужает.
- Ты забыл, как с Людмилкой вышло? Хочешь повторения?
Феодор вдруг сорвался, заорал непочтительно:
- Ну, давай, Иване, сдавайся! Отводи войска, попрощайся с Галичем! Если ты такая кислятина, размазня и рохля! Если эта девка для тебя важнее княжения!
У Берладника на лбу вздулся красный шрам. Он схватил вельможу за бороду, притянул к себе и сказал сквозь зубы:
- Ты, ублюдок, пёс… Я, конечно, грешник и душегуб, но остатки совести не утратил покуда… в жилах моих течёт светлейшая кровь, не твоей чета… и губить своё дитятко не позволю!
Вырвавшись, вельможа проговорил:
- У тебя одно законное дитятко - Ростислав во Берладе. Остальными понасеяна половина Руси… Что ж, за каждого теперь печься?
Предводитель бродников произнёс, набычившись:
- Есть ли, нет ли - с ними не знаком. Дети не любви, но греха. А Людмилку любил всем сердцем. И она - меня. Дочку назвала именем моим - Иоанна. Нешто я злодей, позабуду это?
- Неужели отступишь?
- Да.
Вонифатьич запахнул кафтан, встал и вышел. Но потом вернулся и с порога с издёвкой бросил:
- Нет, перевелись князья на Руси. Два двоюродных братца - оба охламоны. Никому служить больше нет желания.
- Да пошёл ты, вор! - И Берладник бросил в него подвернувшейся под руку крынкой с молоком.
Но боярин дверь уж захлопнул, глина, врезавшись в дерево, брызнула черепками в разные стороны, молоко потекло на землю. «Так и жизнь моя, - горестно подумал Иван. - Разлетелась вдребезги, утекла, никому не принеся радости. Лишь пятно осталось, мокрое да грязное… Да, Губан оказался прав: надо возвращаться в Берлад. Бог противится моему стремлению править в Галиче».
Тем же днём он отвёл своих людей от Ушицы. Удивлённые половцы развернули коней и подались обратно к хану Чугаю. Вместе с ними уехал Феодор Вонифатьич. Лишь один Губан радовался этому повороту событий. Он, как мог, приобадривал главаря, уверяя, будто счастье их ещё впереди, на дунайских землях.
Неожиданно предводителю бродников доложили, что к нему по Ушице приплыла на челне какая-то молодица, уверяющая всех, что она - его дочка. Князь-изгой вскочил:
- Где же, где она?
- Тута дожидаетси.
В горницу зашла Янка - в кожаных штанах всадника, сапогах под колено и мужской куртке; мокрые её пшеничные волосы были перепутаны и висели сосульками. Он узнал эти голубые глаза и курносый нос - в точности Людмилкины; и себя узнал в выражении плотно сжатых губ.
- Здравствуй, отче, - вроде бы простуженным голосом пробасила она. - Не прогонишь ли?
- Господи, о чём ты! - И родитель раскрыл объятия. - Ну, иди ко мне, дай поцеловать моё чадо! - Заглянул в лицо. - Хочешь кушать? Я сейчас распоряжусь. Как ты добралась до меня?
- Убежала от Осмомысла и добралась, - дёрнула плечами она.
- Ну, садись же, садись. Ах, какая ты молодчина, что убежала! Мы теперь поедем в Берлад, я тебя познакомлю с мачехой и братом. И уже никогда больше не расстанемся, вплоть до самой смерти.
- Вплоть до самой смерти. - Дочка посмотрела в упор и, себя не сдержав, рассмеялась громко.
Но Иван не понял истинного смысла её веселья.
Глава седьмая
1
Обустройством дворца в Тысменице, по приказу князя, занимался его приспешник Тимофей. Он когда-то хотел стать попом и учился на богослова, но потом сбежал в Киеве из-под стражи, обвинённый в убийстве боярина (в пьяной драке) и пошёл во служение к галицкому Владимирке - в качестве прислужника-компаньона княжича. Отличался недюжинным умом и обширными книжными познаниями. Никогда не имел семьи, а детей Осмомысла боготворил и любил с ними заниматься. О случившемся между Настенькой и правителем он узнал в числе первых. Так сказал: «Коли есть любовь, это не Преступно. Венчаны не венчаны - дело второстепенное. Пусть меня попы за подобную крамолу ругают». И с большим увлечением взялся за строительство дома, где влюблённые могли бы встречаться. К осени хоромы были готовы, и слуга съездил в Василёв, перевёз бывшую послушницу и Арепу в новое их жилище. Внучка Чарга прыгала от радости, хлопала в ладоши и кружилась с Тимофеем по горницам.
Князь её проведал в сентябре и нашёл совершенно счастливой, беззаботной и намного более женственной, чем прежде. Всё глядел и не мог налюбоваться, как она щебечет, потчует его и ласкается, преданно заглядывает в глаза. А об их бушующих, ненасытных ночах, полных хмельно страсти, легендарный Боян мог бы спеть под гусли новый потрясающий гимн.
Можно сказать одно: оба обожали друг друга. Не могли расстаться. И клялись в любви при каждом прощании. Обещая дни считать до очередной встречи.
Но, конечно, княгиня не осталась в неведении - ей не преминули тут же передать. Интересно, что раньше, не имея оснований ревновать мужа, Ольга закатывала ему скандалы, плакала и ругалась. А теперь, зная точно - и о выстроенном дворце, и о переезде юной соперницы из монастыря в новый дом, и о частых свиданиях, - повела себя хладнокровно, твёрдо. Дождалась Ярослава с охоты (по его словам, он в Тысменицу ездил бить оленей и туров), заглянула в двери, поклонилась вежливо:
- Здравия желаю, с возвращением, Бог в помощь. Он ответил рассеянно:
- Благодарствую… Как вы без меня?
- Добре, добре… Ты, я вижу, поохотился всласть? Много настрелял дичи?
Осмомысл почувствовал, что в словах жены есть второе дно, и забеспокоился. Посмотрел с укором:
- Ты, никак, смеёшься?
- Я? Смеюсь? Да чего ты выдумал? Нешто мне дозволено над тобой смеяться? Просто я стараюсь шутить, чтобы не сказать лишнего.
- По какому поводу?
- О твоей охоте. Видно, очень тебе охота, что уже не таясь ездишь к потаскухе. Позабыв о долге, о моём достоинстве, о семье, о детях. Всё себе в охотку!
Князь пробормотал:
- Ты пойми, прошу…
- Понимаю, как же! - не дала ему досказать дочка Долгорукого. - У тебя присуха! Прикипел, прилип. Жить без нея не можешь. Свет один в окошке. «Милушка-зазнобушка»! Как поют в народе: пламень сердца и пожар души. Ничего не скажешь. Мне вот Бог не дал. И велел не глядеть на чужих мужей. Думать о твоём благе. Я и думаю. Говорю крыто: никаких обид. Полюбовница тебе всех дороже - оставайся с нею. Но меня больше не тревожь. В Болшев перееду вместе с детьми…
