Станислав Хабаров - Юрьев день
– Садись. Только моя не эта, – ответил Маэстро, но тут снова открылась дверь, и вошли Чембарисов уже с гитарой, Аркадий Взоров и Вадим.
Стол отодвинули в сторону, потом появился Марат с чайником, из которого пахло разогретым вином. И присутствующие, смеясь и споря, начали сновать по комнате, пока Вадим не поднял руку, и наступила относительная тишина.
– Чувствуете ли вы торжественность этого момента? – спросил Вадим, поднимая стакан с дымящимся глинтвейном. – Товарищи, он ничего не чувствует.
И слово «товарищи» вышло на этот раз у него длинным и укоризненным. Все зашумели, расхватывая стаканы и чашки, в которые разливал Марат.
– Тише, – сказал Вадим, – а то не слышно, как Зайцев хриплым и приятным голосом потребует выпить. А я опять тоже хриплым и приятным голосом спрашиваю: чувствуете ли вы ответственность данного момента?
– Чувствуем, – ответил Взоров, и все закричали: Да, конечно, чувствуем… А как же?
– Тогда можно начинать, – спокойно сказал Вадим. – Давай, Игорь. Ты можешь утробным голосом?
– Эт-то, пожалуйста, – с обычной ужимкой отвечал Чембарисов и вышел на середину комнаты.
– Эпиталама, – утробным голосом произнес Чембарисов и «а-а-а» долго дрожало в воздухе. Все неожиданно рассмеялись.
– Дорогу звуку, – попросил Вадим, – присутствующие расступились, и от Чембарисова потянулась к Маэстро узкая дорожка.
– Exеgi monumentum, – произнес Чембарисов и замолчал, и все ожидающе посмотрели на него.
– Зевсом рожденный в городе Новомосковске,
Мудрый с рожденья, отверг он мирские соблазны,
Циркулем круг очертивши своих интересов.
Зайцев – велик, интегралы берущий без счета
И продвигающий пешки на ферзевом фланге.
Сутками к ряду считал долготу перигея,
Будучи малой нуждой ежечасно томимый.
Разумом столь же он быстр, как быстр он в движеньях,
Взрыву подобный по коридору он мчится,
В импульс влагая свою хаотичность движений.
Импульсом массу на скорость как прежде считаем.
Славься на мизере взятки берущий без счета
И без конца создающий вне плана вечный ручной алгоритм.
Наступило короткое молчание. Затем все зашевелились.
– Марш, – потребовал Вадим. Присутствующие заверещали. Чембарисов, успевший взять гитару, извлекал из неё чистые аккорды. И под эту какофонию на Маэстро надели венок лавровых листьев, вырезанных из ватмана и окрашенных в салатовый цвет гуашью. Кроме листьев, в венок были вплетены разрисованные фишки домино, карты и прочие атрибуты славы и бесславия Маэстро.
– Чувствуйте себя, как на приёме. Подходите к столу, – произнес Вадим. Дальние просили стоявших у стола передать им положенные бутерброды, а Марат ходил с чайником и наливал горячий глинтвейн, сваренный из сухого вина с сахаром.
– Тумаков, где Тумаков? – возмущался Вадим. – Где наши лучшие люди?
– Мы здесь, – отвечали ему из дальнего угла. – Мы здесь по рабоче-крестьянски.
На тумбочке, рядом с лучшими людьми стояла откупоренная бутылка водки местного производства и начатая бутылка коньяка. В полиэтиленовом мешочке лежала, просвечивая сквозь стенки, заботливо припасенная чуть желтоватая капустка и маринованные огурцы.
– Нам бы яблочка, Вадим Палыч. Не распорядитесь ли передать?
– Ишь, чего? Яблочка захотели. Не будет вам яблочка.
– Ну, ладно. Обойдёмся.
– Обойдётесь? Послать им яблоко.
– Братья и сестры, – произнес Вадим, поднимая чашку, – коллеги Маэстро, а также люди, не имеющие к нему никакого отношения…
– Которых почему-то подозрительно много здесь, – успел добавить Славка.
– … которых, – улыбнулся Вадим, – как говорят, подозрительно много и не мешает часть их отправить за дверь.
У двери началась возня.
– Тише, – крикнул Тумаков.
– Открывать или нет? – спросили от двери.
– Яблоку же негде упасть, – пояснил Вадим и полюбопытствовал – а кто там?
– Кто там? – спрашивали через дверь. – Говорит, комендант.
При слове «комендант» чашки автоматически поползли за спину, а затем, поняв бессмысленность этого движения и возвращая утраченное достоинство, медленно вернулись на место.
– Проси, – распорядился Вадим.
Дверь с трудом отворилась, и в комнату втиснулся комендант, но заговорить не успел.
– Стул, – закричал Вадим, и возле коменданта оказался стул.
– Чарку… – и когда в руке коменданта оказалась чашка, Вадим наклонился и доверительно прошептал: – Провожаем ведущего теоретика. Завтра улетает туда, – Вадим поднял глаза к потолку. – А, кроме того, веховая дата – тридцать лет. Что предпочитаете: беленького или красненького?
– Беленького, – не растерялся комендант, причем, в горле у него забулькало.
– Беленького, – уверенно сказал Вадим.
– Беленького нет, – отозвался с набитым ртом Тумаков. – Осталось немножко рыженького.
– Налейте для дорогого гостя… Передайте бутерброд…Слово предоставляется самому старшему среди нас как по возрасту, так и по положению.
– Мне приятно, – сказал, поднимаясь, комендант и светлея помятым лицом, – что у нас живут такие товарищи. Но иногда…
– Иногда, – вмешался Вадим, – что иногда? – обернулся он к коменданту, помолчал и закончил бодро: – С кем не бывает иногда.
– Ваше здоровье, – сказал комендант, кто-то крикнул: «горько», и комендант выпил.
– Только прошу вас, – посмотрел он на Вадима, – не позже двадцати трёх тридцати и чтобы жалоб на вас не было.
– Каких жалоб?
– От соседей.
– Соседи все тут, – показал Вадим, и все закивали.
– Желаю приятно провести время, – сказал комендант.
И когда дверь за ним закрылась, все почувствовали, что произошло что-то необходимое, своего рода торжественная часть и начинается самодеятельность.
Теперь, вспоминая об этом в ряду подобных картин, Маэстро чувствовал себя мучительно неловко, так, словно он обманул хорошего человека, доверившегося ему.
Он сидел и мучался, открывая и закрывая блокнот, а вокруг дремали пассажиры, по-прежнему жужжали моторы, и самолет вздрагивал всем корпусом, натыкаясь на облака.
Глава 10
Маэстро мучался. И неизвестно, каких размеров достигли бы его мучения, не подойди к нему Вадим, потрогавший его за плечо и произнесший твердым голосом:
– Будет посадка, так что выбирайся ближе к выходу.
Едва Маэстро выбрался, как загорелась надпись: «Не курите. Пристегните поясные ремни».
Самолет сел на лётное поле и подрулил к невысокому зданию белого кирпича – аэровокзалу. Здание было небольшим, приземистым, но архитекторы не обошлись и здесь без тощих колонн, и они стояли как распорки, отталкивающие крышу вокзала.
Маэстро остановился на лётном поле. Над бетоном посадочной полосы пролетела ворона; радуга, появившаяся в разрыве облаков, уже опиралась на землю концами своей бледной разорванной посередине дуги.
– Ничего не соображаешь? – спросил появившись Вадим. – Чего стоишь? Вход в ресторан с обратной стороны. Соображать надо.
Они пошли вокруг здания и в его торце увидели стеклянную стену с буквами на стене. Толкнули дверь и очутились в просторном, теплом помещении. Прямо у входа была раздевалка, и их плащи принял швейцар в брюках с позументом и форменной куртке.
Сначала они подошли к стойке и посмотрели, что тут есть? Но в это время шум возле двери привлек их внимание. Ещё один самолёт совершил посадку, и пассажиры его, как шарики ртути, растекались по залу.
– Успели вроде, – сказал Вадим. – Сейчас начнется здоровая конкуренция.
Они уселись за пустующий стол. От гардероба двигались к ним пассажиры их самолёта и приземлившегося следом за ним.
– Сидите, голубчики? – остановился перед ними Лосев. – Как насчет коньячка?
– Есть азербайджанский, – ответил Маэстро.
– Ты уж прости этого задрыгу, – улыбаясь, сказал Вадим. – Из него получится хороший начальник. Пусть неправильно, но объясняет он сразу.
И Вадим засмеялся.
– А что? – забеспокоился Маэстро, зная, что у Вадима ничего просто так не бывает.
– Молдавский коньяк.
– Присоединиться к вам можно? – спросил ведущий.
– Ни в коем случае, – ответил Вадим. – У нас полный комплект.
Затем подошел черноволосый проектант, внимательно посмотрел на Маэстро, сказал Вадиму:
– У вас просто по Павлову – ты улыбаешься, а у твоего подчиненного выделяется желудочный сок. У вас свободно?
– Отвечай, Юра, – сказал Вадим, – мест нет. Если вас устроит, садитесь по-турецки у наших ног.
– Как вы сами понимаете, нас это не устроит. А вы без соображаловки. Не могли на всех занять.
– Своими тщедушными телами мы не могли заслонить более одного стола. Обыкновенный пример борьбы за существование. Или, как говорится в романах, урвав кусок, ушёл в кусты урча.
Появился Взоров с заспанным, озабоченным лицом.
– Ну, молодцы, – сказал он. – Всё в порядке?
– В большом порядке.
