Ольга Гурьян - Обида маленькой Э
Не успел он договорить, как второй рыбак вынырнул. Рукой он держал под живот рыбу с такими длинными и колючими плавниками, что вся она казалась утыкана острыми иглами. Он бросил е в корзину и нырнул в котел. А третий рыбак, скинув плащ, прыгнул в реку.
Хэй Мянь только успел перевести глаза с одного на другого рыбака, как тот, к кому он обращался, уже успел скрыться в воде, а ответил ему первый:
— С наступлением холодоп рыба прячется под камнями и в неровной почве на дне реки. Эти ямы обычно очень глубоки, и ни удочкой, ни сетью эту рыбу не поймать. Мы нащупываем ямы ногами в грязи на дне и вытаскиваем рыбу. Ныряем по очереди, и иной раз добычи довольно, чтобы, продав ее, прокормить наши семьи.
Пока он говорил, второй рыбак, багрово-красный, вылез из котла и сел рядом с ним, а третий все не показывался.
— Разрешите вас спросить…, - заговорил Хэй Мянь.>|>и N н"| М И
В это мгновение вынырнул третий рыбак. Из его носа густой струей лилась кровь и, мешаясь с водой, окрасила все лицо. Он схватился руками за борт, прохрипел:
— Ничего не нашел! — и без сил свалился на дно лодки.
Оба его товарища тотчас подхватили его, принялись растирать и похлопывать. Потом, закутав его плащами и циновками, уложили его поудобнее и сами начали одеваться. Первый рыбак сердито бормотал:
— Нечего было так долго сидеть в воде. Теперь придется на сегодня прекратить ловлю.
— Уж очень мало мы сегодня наловили, — прошептал больной рыбак, глядя в серое небо и утирая рукой окровавленный нос.
— Пять рыб у нас есть, отлежишься, пойдем домой. Пора отдохнуть.
После этого двое рыбаков сели сгорбившись, а больной лежал, вздыхая и всхлипывая.
— Разрешите вас спросить, — снова заговорил Хэй Мянь, — не слыхали ли вы о китайской женщине, похищенной монголами?
— Каждый день слышим, — ответил один. — Столько наших женщин похитили!
— Здесь поблизости поместье господина Мелика — сборщика податей, — ответил второй. — У него не счесть китайских рабынь. Да вон идут две из них. Видно, послали их за свежей рыбой.
Хэй Мянь обернулся и увидел, как, держась руками за свисающие ветви ив, осторожно ступая по скользкой земле, спиною спускаются с берега две девушки. Сердце Хэй Мяня сжалось, он подумал, что сейчас вновь увидит незнакомые лица, и, желая отдалить горькое разочарование, отвернулся и зажмурил глаза.
Глава восьмая
КАК ДВЕ КУРТКИ СМЕНИЛИ ВЛАДЕЛЬЦЕВ
Теперь настало время рассказать читателю, как случилось, что, когда Лэй Чжень-чжень и Гуань Хань-цин искали тело Цзинь Фу во рву под городской стеной Чанчжоу, не нашли они там ничего другого, как только сюжет для трагедии. А произошло это вот как.
Когда Цзинь Фу, как безумный, кричал со сцены стихи, порочащие монгольских завоевателей, стражники схватили его и поволокли в тюрьму. Сперва Цзинь Фу сопротивлялся, а потом упрямо подумал, что стоит ли попусту тратить силы, не лучше ли их приберечь, пока представится подходящий случай.
Поэтому он шел, покорный, как овечка, и только поглядывал исподлобья, не видать ли где узкого закоулка или открытой калитки, куда можно было бы шмыгнуть. Но стражники крепко держали его. Так добрались они до тюрьмы, и ворота захлопнулись за ними, как пасть тигра, сомкнувшаяся над добычей.
Во дворе встретил их тюремный смотритель и спросил:
— Вот и прибыл ты в новое свое жилище. А принес ли ты подарок, чтобы приветствовать хозяина здешних мест?
Писец, который вертелся у локтя смотрителя, осмотрел Цзинь Фу с ног до головы и презрительно молвил:
— Разве вы не видите, ваша милость, что это всего только актер. Черепаха — самое презренное среди животных, актер — самый низкий среди людей. Какой ждать выгоды от бродячего голодранца?
— Раз так, — сказал смотритель, — и нет у него денег откупиться, приказываю дать ему двадцать палок.
Тотчас служители бросили Цзинь Фу на каменные плиты дворе и влепили ему двадцать ударов гибкой бамбуковой тростью. Цзинь Фу в ответ громко бранился, но о милости не попросил.
Когда смотритель ушел, писец нагнулся к уху Цзинь Фу и шепнул:
— Твоя хитрость мне понятна. Наш смотритель чересчур уж жаден и забрал бы все, что у тебя есть. Я возьму с тебя подешевле. Ведь от меня зависит, чтобы тебя больше не били. Я скажу, что ты болен и не в силах вынести наказание. Дай же мне немного денег.
На это Цзинь Фу опять ответил бранью, а писец, обозлясь, приказал дать ему еще двадцать ударов. После этого Цзинь Фу показалось, что все его кости перебиты и сухожилия порваны. У него уже не было сил браниться, и он только стонал.
Когда писец ушел, стражники сказали:
— У нашего писца лживый язык. Он взятку возьмет, а от наказания не избавит. Но от нас зависит сила удара. Можем так хлестнуть, что сразу перебьем тебе позвоночник. А можем дать сто палок так нежно, будто отгоняем мух метелкой из конского хвоста. Если есть у тебя несколько вэней, лучше расстаться с ними, чем с жизнью.
С этими словами они приветливо улыбнулись и протянули открытые ладони.
— Ах вы, подлые твари, — через силу пробормотал Цзинь Фу. — Да будь у меня тысяча гуаней, я бы таким негодяям и одного вэня бы не дал. А вы… — И тут наговорил он им таких слов, каких за всю жизнь ни разу еще не пришлось им услышать, а уж они, поверьте мне, сами знали всякие слова.
После этого стражники уже не стали считать удары, а накинулись на него и стали бить и ногами и кулаками, пока у Цзинь Фу не закатились глаза и не прервалось дыхание.
— Боюсь, не убили ли мы его до смерти? — сказал один из стражников.
А другой ответил:
— Что ж тут бояться? Потеря невелика! Донесем о том начальнику, а он прикажет нам сбросить ночью его тело в ров за городской стеной. Если случайно осталась в нем искра жизни, она погаснет, когда полетит он вниз с высокой стены. — С этими словами они ушли, а Цзинь Фу остался лежать подобно мертвому.
Уже наступил вечер, когда Цзинь Фу заморгал ресницами и приоткрыл тяжелые веки. Он попробовал вздохнуть — грудь болит, а дышать можно. Шевельнул рукой, все пальцы хоть и ноют, а движутся.
«Кажется, я жив, — подумал он, — но, как посмотрю, весь покрыт синими пятнами, как птица зимородок. По правде сказать, казалось мне, так я измолот, что гожусь теперь только в начинку для пельменей, а сейчас чувствую, кости и мясо целы». Тут он опять закрыл глаза, лежал тихо и отдыхал, и с каждым вздохом силы возвращались к нему.
Когда совсем стемнело, Цзинь Фу увидел, что по двору идут писец и четыре стражника с фонарями. Они остановились неподалеку от него, и писец сказал:
— Днем казнили трех сыновей вдовы. Возьмите их тела и тело актера, который умер от побоев, и выбросьте их в ров.
— Слушаем и исполняем, — ответили стражники.
Писец ушел, три стражника прошли дальше, а четвертый подошел к Цзинь Фу и нагнулся к нему.
Цзинь Фу мгновенно согнул ногу и изо всей силы ударил стражника в живот. Тот и ахнуть не успел, упал и выронил фонарь, который тут же погас.
«Если даже удастся мне теперь убежать, — подумал Цзинь Фу, — моя белая атласная одежда светится в темноте, словно яшмовая луна. Всякий меня издали увидит. Хорошо бы сменить одежду».
Недолго думая он сбросил свою куртку и натянул на плечи темную куртку, которую снял с лежащего без сознания стражника. Только успел он застегнуть петли, как увидел, что остальные трое уже возвращаются, и у каждого из них на спине труп казненного.
— Эй, Лю, ленивый осел, что ты там возишься? — закричали стражники.
— Да вот, фонарь погас, — ответил измененным голосом Цзинь Фу. — Идите, я нагоню вас.
«Вот и способ выбраться за ворота тюрьмы», — подумал он. Вдруг Лю-стражник от свежего ночного воздуха вздохнул и шевельнулся. Цзинь Фу живо стукнул его кулаком в переносицу, и Лю опять замер. Цзинь Фу натянул на него свою белую куртку, взвалил его на спину и поспешил нагнать остальных. У выхода привратник осветил их фонарем, но Цзинь Фу спрятал лицо за своей ношей. Привратник вынул засовы, и все четверо вышли из тюрьмы.
Город уже спал. Они прошли по неосвещенным улицам и, кряхтя под тяжестью мертвых тел, взобрались на городскую стену. Здесь они положили наземь свою ношу и присели отдохнуть.
— Братцы, — сказал Цзинь Фу, подражая хриплому голосу Лю-стражника. — Окажите мне услугу, а я нас завтра за то всех угощу. Хватим по пяти-шести чарок на брата.
— Что за услуга? — спросил один из стражников.
— Здесь неподалеку живет моя знакомая. Я бы забежал к ней, пока вы будете бросать тела в ров. Эта женщина любит меня, как родная сестра. В их доме вчера зарезали свинью, и, думаю, она мне подарит несколько ребрышек, и у нас будет закуска к вину.
— Иди, это хорошее дело, — сказали стражники. — Мы тут твоего тоже выкинем. Что три, что четыре — не все ли равно. За руки, за ноги раскачаем и — ух! — через парапет. Можешь не возвращаться на стену. Мы тебя подождем внизу лестницы. Если ты подольше побудешь у своей знакомой, она, может быть, расщедрится и к ребрышкам прибавит еще лопатку.
