Дмитрий Агалаков - Аквитанская львица
— Людовик, прошу тебя! — Алиенора, свидетельница этой сцены, выступила вперед.
Король обернулся:
— Ты просишь меня? Ты просишь — за кого?! За этого негодяя?!
Жоффруа де Ранкон, все еще стоя перед королем на одном колене, побледнел еще сильнее:
— Вы не смеете так говорить со мной, ваше величество. Хотите убить — убейте. Но вы не смеете так говорить со мной.
— Не смею?! — Людовик оторвал меч от его шеи и обвел им по кругу. — Погибли лучшие рыцари Франции! Лучшие — не в пример вам, де Ранкон! Погибли простые люди, которые доверились нам! Доверились мне!
Подбородок Жоффруа де Ранкона потянулся вверх:
— И все же — не смеете.
— Гореть вам в аду, де Ранкон! — выдохнул Людовик. — Вам и вашим людям!
— Южане предали нас! — шагнул вперед один из шампанских рыцарей, потерявший в этой бойне почти всех своих товарищей. — Вы способны только болтать и бренчать на своих виолах! Вы больше ни на что не годитесь!
«Южане предали нас! — разносилось за спиной короля. — Гореть им в аду!»
Несколько аквитанцев уже тянули мечи из своих ножен, Лузиньян и Сельдебрейль первыми. Другие переглядывались. Схватка была близка. Неожиданно вперед выступил бородатый Эврар де Бар с алым крестом на белом плаще, тоже ставшим алым, но от крови. Сенешаль ордена только что подоспел с отрядом своих тамплиеров узнать, жив ли король, и услышал последние брошенные с обидой и гневом слова.
— Стойте! — воскликнул великий сенешаль ордена. — Нет разницы, кто южанин, кто северянин. — Он положил руку на плечу королю. — Виновник беды только один человек — тот, кто нарушил приказ короля: держаться всем вместе; кто отвел авангард на недопустимое расстояние. Это граф Жоффруа де Ранкон. Но дело короля, как поступить с преступником. Нельзя обвинять всех!
— Вздернуть его! — завопили французы, охранявшие караван.
Жоффруа де Ранкон все еще стоял, преклонив колено. Он понимал: имя его запятнано навеки и готов был принять любой суд. Может быть, мгновенная смерть была бы лучшим исходом в сложившейся ситуации. Но его земляки, которых уже незаслуженно оскорбили, вытащив мечи, выступили вперед. Аквитанцы готовы были драться за своего предводителя.
— Мы не отдадим его! — выкрикивали они. — Не посмеете!
Французы тоже вытащили мечи — с южанами их разделял только король, все еще державший в правой руке меч в кровавых подтеках, и великий сенешаль тамплиеров.
— Что вы, как псы?! — оглядывая обе стороны, с напором заговорил Эврар де Бар. — Турки — рядом! Если вы сейчас наброситесь друг на друга, вся им будет забота — добить нас! Ваше величество, — обратился он к королю. — Рассудите, но без гнева в сердце, заклинаю вас Господом Богом нашим Иисусом Христом! — Уже немолодой тамплиер тоже встал на одно колено. — Без гнева в сердце, — повторил он как заклинание.
Людовик кивнул:
— Благородный сенешаль, сир де Бар, и вы, де Ранкон, поднимитесь…
Оба рыцаря поднялись. Жоффруа де Ранкон все еще не знал, какая судьба ждет его. В случае приговора он готов был смириться с судьбой и принять смерть.
— Нет правых и нет виноватых в том, что случилось, — сказал Людовик Седьмой. — Господь наказал нас за грехи — и де Ранкон стал лишь орудием этого наказания. Солнце, которое поглотила тьма, было предупреждением этому! Мы шли на святую работу с душами и сердцами, полными сладострастья и жажды подвигов для своей славы, а не для славы Господа. И вот теперь мы пожинаем плоды наших деяний, — он обернулся на Алиенору, стоявшую неподалеку, и взоры всех устремились в ту же сторону. — Мы превратили великий поход, на который призвал нас Господь устами первосвященника и Бернара Клервоского, в позорную оргию! — Теперь он смотрел только на свою жену, забрызганную кровью убитой камеристки, и обращался только к ней. — Слышите, ваше величество, в позорную оргию! — Алиенора отступила: худшее, что сейчас могло пробудиться в ее муже, вновь поднимало голову. Все тот же зверь, поселившийся в его сердце после пожара в Витри. Но теперь этот зверь разрастался в размерах и одним ударом лапы готов был убить ее. — Где сейчас ваши блудницы, королева Алиенора, которые так были необходимы вам в дороге, скажите?! Не можете, так я вам скажу: на дне этой пропасти! — Он ткнул мечом вниз. — На самом ее дне! И те, кто пользовался ими, там же.
Страшен был Людовик в эти минуты — страшен, как никогда. Замерли все — и аквитанцы, и французы. Справедливый гнев короля, обращенный на королеву, примирил их. Алиенора поймала взгляд своего ухажера Жоффруа де Ранкона, но тот лишь потупил взор. Подмоги ей ждать было неоткуда — правота короля казалась неоспорима. В эти минуты, на горном карнизе, среди гор исковерканных трупов, над пропастью, где их было еще больше, королеву никто не хотел поддержать.
Она гордо подняла голову:
— В вашей власти было запретить мне ехать с вами! И во власти других сеньоров было оставить своих дам во Франции! — Алиенора усмехнулась. — Но вы этого не сделали, ваше величество.
Что ж, она тоже была права — и возразить ей было нечем. Усмехнулся и Людовик:
— Вот именно — в моей власти. И потому отныне я намерен, поступать так, как будет угодно мне. — Он обвел взглядом своих подданных. — Отныне я запрещаю всякий блуд среди крестоносного войска. Отныне я запрещаю пьянство и брань. Я объявляю священный пост, который должен был объявить еще вначале! Если вы не хотите, благородные сеньоры, чтобы Господь всех нас оставил в этих горах, исполняйте мою волю. — Он отер обрывком полотна окровавленный меч и вложил его в ножны. — И примиритесь друг с другом. — Это единственный путь спасти наши тела и души. Единственный путь послужить Господу, терпение которого небезгранично. И который, я уверен, все еще любит нас. Аминь!
На короля смотрели с почтением — и молодые рыцари, и те, кто, как Эврар де Бар, были значительно старше его. Недавно он показал себя блестящим воином, настоящим героем, а теперь еще — истинным государем.
Укрыть тысячи трупов, оставшихся лежать на дороге, камней не нашлось. Тела накрывали рваной холстиной. Оставшиеся в живых священники на скорую руку отпевали убитых в бесславном бою. Надо было торопиться: провианта оставалось мало — часть обоза также сорвалась в пропасть.
Всего пятнадцать лье отделяли роковую вершину Кадмской гряды и берега Анталии, но по этой горной дороге крестоносцы шли целых пятнадцать суток. Турки нападали ежедневно — и почти весь путь проходил под их стрелами. Перед смертью все оказались равны, как перед Господом Богом. Сословия примирились друг с другом — и знатные, и бедные, все шли рука об руку. Только так оставалась возможность сохранить дисциплину и строй. Охрану каравана с позволения короля взяли на себя Эврар де Бар и его тамплиеры. Аквитанцы пуще других рвались в бой — они желали кровью смыть нечаянный позор. И Жоффруа де Ранкон был среди них одним из первых. В этом переходе погибло много южан, так что досталось всем.
Север и юг уравнялись на весах жизни и смерти.
За эти пятнадцать суток французы потеряли еще десять тысяч убитыми, погибшими от голода и ран. Но все же армия, хоть и наполовину поредевшая, оказалась сохранена. И выжила часть паломников, путь которых ко Гробу Господню оказался так труден и страшен.
Когда изголодавшиеся, лишенные сил крестоносцы с дороги, обвивавшей последнюю из преодолеваемых ими вершин, увидели далекий краешек Средиземного моря, им показалось, что они увидели краешек рая.
Но как горько они ошибались!
Греки были верны себе — Анталия открыла ворота только Людовику и его свите. Двадцатишестилетний король был уже совсем иным человеком, чем тот, который въезжал пятью месяцами раньше в Константинополь. Из мальчика Людовик Седьмой превратился в мужа еще под Витри, теперь это был государь, осознавший свою силу, грозный и властный. Даже, несмотря на изможденный вид, гроза читалась и в его взгляде, и в жестах, и в голосе.
— Пошлите гонцов к императору Мануилу с просьбой прислать нам корабли, — раздраженный осторожностью греков, сказал он правителю Анталии, пышнотелому ромею в богатой тоге. — Сегодня же.
— Сколько же вам надобно кораблей, государь? — спросил грек.
— Ровно столько, сколько необходимо для переправы всех паломников, которых я веду в Святую землю. И еще я прошу накормить всех крестоносцев и бедных людей. Я хочу, чтобы они были сытыми каждый день, пока не придут корабли императора.
— Но ваших людей очень много, государь, — заметил правитель Анталии.
— И, тем не менее — накормите их. Вы, кажется, тоже христианин?
Ромей поклонился и пообещал выполнить все просьбы короля франков.
Все эти дни Людовик ходил по берегу моря и смотрел вдаль, точно так он заклинал судьбу: как можно скорее призвать к берегам Анталии корабли басилевса. С Алиенорой они почти не говорили. Королева ожила от того потрясения, которое испытала во время бойни в Кадмских горах, когда обнаружила рядом с собой тело камеристки, убитой турецкой стрелой. И тот ужас двухнедельного пути, когда стрелы то и дело выбивали рыцарей и солдат, защищавших ее своей грудью и спинами.
