Майкл Грант - Юлий Цезарь. Жрец Юпитера
При этом Цезарь не испытывал недостатка в сторонниках благородного происхождения. Все они были очень молоды, а их карьеры — настолько стремительны, что событий не хватило бы даже для справочника «Кто есть кто». Часто это были отпрыски разоряющихся патрицианских семейств, которым в последнее время становилось всё труднее получить место на государственной службе. Поддерживаемые Цезарем, они сплотились против теснивших их мощных и влиятельных плебеев. Кроме того, крупные собственники и финансисты, которые были отнюдь не в восторге от обременённого долгами Метелла Сципиона или Лентула, поддержали Цезаря, так же поступили и их сателлиты. «Сборщики налогов, — заявил Цицерон, — никогда не были лояльны, и теперь очень дружны с Цезарем».
От Цезаря отвернулись экс-консулы, но он нашёл сторонников в самых широких кругах итальянского общества. Среди них, как с тревогой отмечал Цицерон и его корреспонденты, были и банкроты, и авантюристы, и люди с тёмным прошлым, и те, кто поставил под угрозу своё будущее, люди, внушающие страх и не оставляющие надежды. Это были те, кого Аттик описывал как пришельцев из царства мёртвых, явившихся в мир, чтобы обескровить римлян. Цезарь же был готов вербовать даже отбросы общества и не ограничивал расходы на эти цели. Об этом свидетельствовал, в частности, молодой Целий, который, в отличие от Лабиена, встал на сторону Цезаря, потому что был уверен в его победе.
Но не стоит думать, что Цезарь опирался на молодых искателей счастья или захудалых мошенников. Ядро его армии составляли профессиональные воины. Центурионы и легионеры Цезаря были выходцами из среднего класса из обедневших районов Италии. Население этих районов сильно пострадало во времена правления Суллы, поэтому поддержало Цезаря как продолжателя дела Мария. Цезарю приходилось работать больше, чем когда-либо прежде, и его усилия не пропали даром. Ему удалось привлечь на свою сторону тех, от кого зависела жизнь провинциальных итальянских городов, то есть финансистов, банкиров, просто состоятельных людей по всему полуострову. Цезарь первым начал опираться на эту категорию населения в политической борьбе. Эти люди, так же как и простые солдаты, не забыли о притеснениях, бедствиях и разорении, которые принёс им Сулла и его приспешники, и ненависть по-прежнему переполняла их сердца. Кроме того, они были благодарны Цезарю за то, что, подобно Марию, он сокрушил их традиционных врагов на северных границах.
Сторонники Помпея поняли это с мучительной ясностью только после того, как Цезарь неожиданно быстро начал продвигаться по Италии. К 14 января, всего через три дня после начала военных действий, уже пали Арреций и Анкона. Жители многих городов выгоняли отряды Помпея за городские стены, открывали ворота войскам Цезаря. В Игувии (Губбио) и Оксиме (Осимо) под влиянием местных жителей гарнизоны Помпея перешли на сторону Цезаря.
Хотя Цезарь был всё ещё далеко, Помпей (который как проконсул не мог войти в столицу) решил отступить на юг к Капуе, в Кампанию. Это решение привело в ужас и консулов, и многих римлян. Но они последовали за ним — и с такой поспешностью, что Лентул не успел отдать необходимых приказов, чтобы вывезти государственную казну, хранившуюся в храме Сатурна. Цицерон вспоминал, что ещё задолго до начала военных действий Помпей, несмотря на всю свою самоуверенность, говорил о том, что столицу невозможно будет удержать. Он был обеспокоен тем впечатлением, которое производили мирные инициативы Цезаря на римлян. Кроме того, Помпей не был уверен в преданности двух своих легионов, которые недавно послал ему Цезарь. Итак, Помпей не собирался защищать город. Его решение было главным образом стратегическим, и с этой точки зрения, несмотря на тяжёлое впечатление, которое оно произвело на римлян, да и на всю Италию, его можно считать оправданным и, по существу, неизбежным.
Исключительно тревожные сведения поступили с родины Помпея, из Пицена. Очевидно, здесь имел место смешанный тип ленного правления, а возвышение отца Помпея сопровождалось трениями и расколом среди влиятельных граждан. Во всяком случае, город сдался Цезарю без всякого сопротивления. Другой итальянский город, Сингул (Синголи), который был вновь отстроен Лабением и содержался за его счёт, сразу же предложил Цезарю свою поддержку. Когда Цезарь приблизился к мощному укреплённому пункту Аскулу, к нему присоединился ещё один из легионов, перешедший по его приказу Альпы. Аскул сдался практически без сопротивления. Уже в начале февраля весь район Пицена оказался в руках Цезаря.
Ещё один легион из Галлии и 22 вновь сформированные когорты присоединились к нему на подходе к крепости Корфиний, около Пентима в Абрицци, к востоку от Рима. В этом городе, который за 40 лет до описываемых событий был центром восставших против Рима итальянцев, правил Агенобарб, ненавидевший Цезаря больше, чем кто бы то ни было. Несмотря на приказ следовать в Галлию, он всё ещё находился в Италии и решил организовать оборону крепости. Под его командованием было почти 20 тысяч солдат — легионеров и работников из его собственных обширных поместий, которых он привлекал в армию обещаниями раздать наделы земли. Помпей к этому времени уже был в Луцерии (Луцера), в 130 милях к юго-востоку. Он потребовал от Агенобарба, чтобы тот присоединился к нему и не делал попыток оказать сопротивление Цезарю. Но тот отказался повиноваться: он был избранным главой провинции (правитель-элект) и фактически не зависел от Помпея. Агенобарб опасался, что Помпей собирается совсем оставить Италию. Его поддержали пятеро сенаторов, которые также пришли к выводу, что решение увести армию из Италии будет гибельным для неё (кроме того, само по себе морское путешествие в зимнее время года представляло серьёзную опасность). Помпей, очевидно зная упрямство Агенобарба, и не рассчитывал на него. Оборона Корфиния продержалась недолго, не более недели. Осаждённые с трудом смогли отразить первое нападение. Агенобарба схватили собственные командиры и солдаты, заподозрившие его в том, что он уйдёт из крепости без них; а за этим последовала общая капитуляция.
После капитуляции армия Цезаря с напряжённым ожиданием следила за тем, как он себя поведёт по отношению к пленённым врагам. Когда Цезарю, находившемуся за стенами города, привели сенаторов, всадников и командиров, а также высших должностных лиц, он защитил их от своих же солдат, которые хотели продать в рабство всех, кто поднял против него оружие. Мягко указав пленникам на их неблагодарность, Цезарь отпустил всех на свободу, даже Агенобарба, которому, кроме того, разрешил забрать с собой свои сбережения (300 тысяч фунтов), хранившиеся в городской сокровищнице.
Новая политика Цезаря, политика мягкости и терпимости, стала настоящей сенсацией, ведь все прекрасно помнили, какие зверства совершал Цезарь по отношению к галлам. Он сам чрезвычайно гордился принятым решением, и в письмах Бальбу и Оппию в Рим отмечал, что оно являлось частью тщательно обдуманной программы. «Давайте посмотрим, сможем ли мы при помощи сдержанности завоевать сердца и гарантировать себе убедительную победу. Ведь мы знаем, что жестокость не приносила ничего, кроме ненависти и непрочного успеха, никому, кроме Суллы, чьему примеру я не собираюсь следовать. Это новый путь победителя — усилить свою позицию добротой и великодушием».
Это был действительно новый путь. Цезарь впоследствии писал, что воспоминания о жестокостях — плохое утешение на старости лет. Он также, без сомнения, заметил, что его жестокость по отношению к галлам скорее замедлила, нежели ускорила окончательное решение проблемы. Кроме того, галлов считали варварами, а его нынешними противниками были аристократы и граждане Рима, люди, принадлежавшие к тем классам общества, в которых он всегда был заинтересован. Курион, хотя и был сторонником Цезаря, несколько нелояльно заметил, что Цезарь по характеру не испытывал отвращения к жестокости и готов проявить её снова, если начнёт терять поддержку. Но в тот момент Цезарь считал, что как раз умеренная политика поможет ему завоевать популярность. Тактика милосердия традиционно играла определённую роль в римской политике. Военачальник часто отпускал пленных в пропагандистских целях, и, даже если после того они вели себя неблагодарно (тот же Агенобарб, к примеру, немедленно возобновил военные действия против Цезаря в другом месте), милосердный победитель пробуждал в массах сочувствие, демонстрируя неблагодарность своих противников. Катона такая политика Цезаря привела в бешенство, он утверждал, что Цезарь не имел никакого права «прощать» тех, кто не является его подчинённым. И всё же милосердие Цезаря стало легендарным, и сразу же после смерти диктатора его сторонники построили храм для его прославления и отчеканили специальную монету.
Тем временем Цезарь начал работать над новым литературным произведением, используя свой несравненный талант для того, чтобы представить в выгодном свете свои действия и побудительные причины. Этот труд явился продолжением описания кампаний в Галлии, второй частью «Комментариев», и был посвящён гражданской войне, но охватывал только первые два года военных действий. Так же как и в случае «Комментариев к Галльской войне», дата выпуска окончательного издания точно не известна, но весьма вероятно, что влиятельные римляне получали очередную книгу вскоре после описанных в ней событий. Это предположение подтверждается необычно энергичным стремлением к самооправданию при описании первых кампаний гражданской войны, которым пронизана вся книга. Красной нитью проходит тезис о том, что враги Цезаря, преследуя личные цели и желая отомстить ему, вынудили его начать войну, которой он всеми силами стремился избежать. Его противники, конечно, могли бы столь же убедительно представить на всеобщее рассмотрение сомнительное прошлое Цезаря и раскрыть его тайные цели, если бы имели литератора, обладающего равным талантом. Но такого мастера среди противников Цезаря не нашлось. В одном Цезарь был, по крайней мере, прав. Он справедливо охарактеризовал своих врагов как небольшую группу реакционных сенаторов, вынудивших большинство уступить своим желаниям.
