Радко Пытлик - Гашек
Интерес к этим проблемам, очевидно, подкреплялся и личными контактами с хорватскими и сербскими студентами. Такого рода знакомства Гашека придают политическую окраску некоторым, казалось бы, совсем невинным проделкам. За скандал в кафе Бенды он был доставлен в полицейский комиссариат вместе с каким-то Рудольфом Джунио[57]. Компанию им составили и затем выступили в качестве свидетелей инцидента хорватские и сербские студенты Петер Србич, Мирко Королия, Теодор Новакович, Марко Врбанич и Звонимир Барвиани. (Личность Рудольфа Джунио еще долгое время весьма интересует президиум пражского наместничества; этот молодой человек стал редактором хорватской газеты и во время войны вместе с Клофачем предстал перед трибуналом по обвинению в государственной измене.)
Богемное общество даже не подозревало о сознательном противодействии Гашека австрийской великодержавной политике. Только полицейский архив пролил свет на его участие в антимилитаристском движении.
Первое его столкновение с милитаризмом произошло еще в анархистский период. Радикальная молодежь ненавидела австрийские мундиры и отказывалась служить врагам чешского народа. Протест молодого поколения, от имени которого Франя Шрамек говорит своими боевыми стихами и песнями, становится событием не только в литературе, но и в общественной жизни.
В период застоя в чешской политике антимилитаристское движение оказалось самым резким выражением кризисных явлений эпохи. Армия была вотчиной Габсбургской династии и средоточием национального и социального угнетения. Государственным языком был немецкий, представителей славянских народов подвергали в армии особо жестокой муштре. Это вызывало сильное недовольство. Радикальные группы молодежи публично отмежевывались от политики компромиссов, которую проводили вожаки их партий.
Столкновение радикальной молодежи с великодержавной политикой достигает кульминации в массовых процессах против антимилитаристов. Первый из них затронул группу национально-социалистической молодежи, объединившуюся вокруг журнала «Младе проуды» («Молодые течения»). Во главе ее стояли редакторы Шпатны[58] и Гатина[59], оба — личные друзья Гашека. Процесс начался 30 июня 1909 года, суд приговорил 44 обвиняемых к различным наказаниям; редакторы журнала «Младе проуды» получили по два года тюремного заключения. Антивоенную пропаганду ведут и анархисты, выражающие свое отрицательное отношение к государству и армии хлесткими, будоражащими лозунгами. Третью группу сопротивления милитаризму составляла социал-демократическая молодежь.
Со всеми этими группами Гашек поддерживает личные и литературные контакты. Из полицейских архивов мы узнаем, что он даже допрашивался во время процесса, посредством которого австрийское правительство хотело разделаться с антимилитаристски настроенными молодыми анархистами. Инсценированный процесс проходил 30 и 31 мая 1911 года. Героем его был анархист Властимил Борек (позднее видный член Коммунистической партии), в кандалах доставленный в Прагу из морского порта Пулы, где он отбывал военную службу. Участие Гашека в этом движении отражено в рапорте, который полицейская управа адресует непосредственно президиуму наместничества: «В 1910 году был препровожден в полицейскую управу, ибо справлялся в Альбрехтских казармах об известном анархисте вольноопределяющемся Бореке, прибывшем из Пулы, чтобы предстать перед гарнизонным судом. 11 декабря 1911 года у задержанного был произведен домашний обыск, результат — отрицательный».
Как проходил домашний обыск, о котором упоминается в полицейском донесении, описала в одном из своих рассказов Ярмила Гашекова:
«Однажды, в 1911 году, в период антимилитаристского процесса, Митя вернулся домой только под утро.
— Никто меня не искал, дорогая?
— Нет, никто.
— Послушай, меня возили по казармам и устраивали очные ставки с солдатами. Завтра у нас будет обыск.
— Господи Иисусе!
— Глупенькая, домашний обыск — это потеха! Увидишь.
Мы уснули, когда уже светало. Разбудил нас громкий звонок…»
Далее Ярмила Гашекова рассказывает, что ранним утром полицейские чиновники подняли супругов с постели, но смутились, заметив ироническое спокойствие Гашека. Тот даже насмешливо советовал им, где искать. Они осмотрели книжный шкаф, пошарили под ковром, поковырялись в печке и, наконец, ничего не найдя, забрали девичью корреспонденцию Ярмилы. Поскольку она была очень хорошим архивариусом и сохраняла любой клочок исписанной бумаги, ее любовная переписка доставила полиции немало хлопот: ведь все это переводилось на немецкий язык и пересылалось в Вену.
В фельетоне «У кого какой объем шеи», опубликованном во время войны в газете «Чехослован» («Чешский славянин»), Гашек упоминает об еще одном домашнем обыске. Этот обыск был произведен вскоре после объявления войны, и руководили им известные пражские полицейские комиссары Клима и Славичек.
Все это не могло не повлиять на формирование замысла, осуществленного в цикле рассказов о бравом солдате Швейке.
Точно не установлено, откуда Гашек взял это имя. Менгер утверждает, будто оно заимствовано у тогдашнего депутата парламента, члена аграрной партии, избранного от округа Кутна Гора. Более правдоподобна, однако, другая версия. Гашек с детства был знаком с неким паном Швейком, который жил в том же доме, что и Гашеки, на углу Сокольского проспекта и улицы На боишти. Позднее он стал дворником в доме № 10, где находился трактир «У чаши». Гашек будто бы посетил этот трактир в 1911 году и с интересом слушал рассказы ветеранов, участников вторжения в Боснию и Герцеговину. Тут он и встретился с паном Швейком, который после краткого разговора пригласил Гашека к себе. Писатель познакомился со старшим сыном гостеприимного дворника, тоже Йозефом Швейком, и быстро с ним сошелся. Все это происходит в то же время, когда возник замысел «идиота на действительной».
Немало великолепных литературных образов и находок Гашек оставлял без особого внимания. Но в Швейке он с самого начала видел нечто значительное. После опубликования в «Карикатурах» трех рассказов («Поход Швейка против Италии», «Швейк закупает церковное вино» и «Решение медицинской комиссии о бравом солдате Швейке») Гашек продолжил публикацию этого цикла в конкурирующем с «Карикатурами» юмористическом журнале «Добра копа» («Балагур»). Тогда друзья Лады попытались «убить» Швейка. Под прозрачным псевдонимом Ярослав Ашек они опубликовали рассказ «Слава и смерть солдата Швейка». Их намерению свести Швейка в могилу помешала цензура, запретившая весь текст, кроме первого абзаца.
Продолжение цикла в журнале «Добра копа» Гашек начинает следующим вступлением: «Кто до сих пор ничего не знает о бравом солдате Швейке, с того, видимо, хватит следующей характеристики этого честного воина. Бравый солдат Швейк, как говорится, на действительной служит до последнего вздоха. Но в своем рвении служить государю императору до последнего вздоха он вытворяет такие глупости, что его даже хотели отправить домой. Он всеми силами противился этому, а когда обследование было закончено и медицинская комиссия постановила, что его все-таки необходимо послать домой, он в ту же ночь сбежал из госпиталя и дезертировал, чтобы не утратить возможности служить государю императору до последнего вздоха.
Через две недели он вернулся в казарму и сказал: «Осмелюсь доложить, я сбежал, чтобы остаться на действительной». Сказал это с обычной улыбкой на добродушном круглом лице и, как всегда, ласково глядя на господ начальников. Его засадили на полгода в тюрьму, а поскольку он не хотел расстаться с армией и с его служебным рвением ничего не могли поделать, пришлось перевести Швейка из 104-го полка в арсенал».
В цикле рассказов о Швейке осмеяны различные роды войск австро-венгерской армии. Формула «служить государю императору до последнего вздоха на суше, на море и в воздухе» представляет собой пародию на текст австро-венгерской военной присяги. Этот цикл отличается от остальной чешской антимилитаристской художественной литературы прежде всего своеобразной трактовкой фигуры центрального героя — бравого солдата Швейка.
В тогдашних антимилитаристских сатирах сказывается стремление обнажить жестокость военщины с помощью гневного протеста. Герои этих произведений страдают от гнета, они нравственно подавлены, унижены, их чувство свободы ограничено, человеческое достоинство попрано. Швейк же словно бы не ощущал и не сознавал тяжести внешних обстоятельств. При любом удобном случае он пускает в ход свою ко всему безразличную идиотскую улыбку и вопреки лояльному стремлению быть «исправным воином» доводит все приказы и распоряжения до абсурда. Иронический смысл его поведения вытекает из того, что речь идет о гротескной фигуре, об обыкновенном идиоте, о слабоумном, освобожденном медицинской комиссией от военной службы. Чем серьезнее воспринимает он свои обязанности, тем последовательнее высмеивает и дискредитирует армию. Как только на сцене появляется Швейк, возникает впечатление, что само существование армии бессмысленно, а ее общественная роль смешна и ничтожна. Но Гашек не ограничивается тем, что постигает и высмеивает абсурдность милитаризма.
