Марина Александрова - Подарок крестного
Счастливый Михайло, обнимающий подросшего сынишку, так и не заметил, как обменялись взглядами Анастасия и Григорий: тяжелый, словно пронзающий взор друга и трепетный, любопытный взор своей супруги остался у него за спиной.
После долгих мытарств наконец попав домой, Михайло отдыхал душой, и невдомек ему было, что не пристало так долго держать гостя на пороге.
Настасья очнулась первой, краснея, позвала всех в горницу, и только внутри Михайло познакомил супругу с гостем.
– Анастасия Васильевна, жена моя, – обратился он к Ермилову. – А это, Настенька, спаситель мой, Григорий… – Михайло замялся – за дни, проведенные вместе в Новгороде и Свияжске, был он всегда Григорием, а то и просто Гришкой, и так до сих пор и не знал Михайло, как же его по батюшке-то звать.
– Григорий Ермилов, – заметив смущение друга, подсказал Гришка.
Челядь уже собирала стол, готовила покои для гостя, а Михайло начал рассказывать супруге и о взятии Казани, и о своем ранении, а в конце концов, уже перейдя в трапезную, стал нахваливать спасшего ему жизнь Григория.
Анастасия почти не прикоснулась к богатому угощению, хотя была самая пора завтракать, и широко раскрытыми глазами по очереди взирала то на мужа, то на гостя, однако более положенного задерживая взгляд на Григории. Тот, в свою очередь, иногда присоединяясь к рассказу Михаила и обращаясь к Настасье, более откровенно пожирал ее глазами.
За время долгого рассказа Михаила, насытившись созерцанием друг друга, меж Гришкой и Настасьей возникла какая-то немая перекличка. Стоило только Настасье оторвать глаза от стола, как Григорий уже смотрел на нее, и, наоборот, чувствуя, что гость направляет взор в ее сторону, Анастасия смотрела на него во все глаза. Один только радостный Михаил ничего не замечал…
После трапезы, как бы не хотелось отдохнуть, Михайло с Григорием направились в Кремль – ведь не праздным гостем прибыл он в Московию, но к государю с поручением. Михайло же, зная в Кремле все ходы и выходы, с радостью решил помочь сотоварищу предстать пред ясны государевы очи.
Иоанн был заметно рад появлению товарища, обнял при встрече, от души порадовался его выздоровлению.
– Запропал ты что-то, Михайло, уж и забыл, когда с тобой виделись последний раз. Ну, рассказывай, как хворь твоя, прошла? – поинтересовался Иван Васильевич. – Ба… – узнав Григория, с любопытством взирающего на царя, – удивился государь. – Никак и спаситель твой пожаловал.
Не вымолвив о себе ни слова, Михайло сразу приступил к делам: сколько раз уж выручал его Григорий, и теперь, имея на то возможность, Михайло сам хотел помочь своему другу. Иван Васильевич, мигом забыв обо всем постороннем, со вниманием выслушал Григория, кликнул кое-кого из бояр, и опять, не успев даже отдохнуть с дороги, Шорин с головой окунулся в прежнюю кремлевскую жизнь с государевыми заботами, Думами и вечными склоками бояр…
Так, в заботах и хлопотах, потекли дни Михаила. Долго задержавшись в Свияжске и отстав от Московских событий, Шорин теперь наверстывал упущенное, пропадая с утра до вечера то в Кремле, то в Думе, то с поручениями. Порой приходилось разделять с государем и ставшие такими редкими свободные мгновенья: за время похода и отсутствие Михаила Иоанну не хватало вошедших у них в обыкновение долгих бесед.
Вот почему Шорин совсем не мог, как задумывал, ни показать Григорию Москву, ни свести его с некоторыми людьми, ни уж тем более устроить пирушку. Однако Григорию он все-таки помог в главном, и Ермилов дожидался только государева позволения, чтобы отбыть обратно.
Григорий, оставшийся гостем в тереме Шорина, наверное, заскучал бы без хозяина, все время где-то пропадающего, если бы не Анастасия. Михаил, доверявший другу как самому себе, велел супруге не забывать про гостя, почаще с ним беседовать: поведать, что тот пожелает знать, да и вообще не давать ему скучать. Григорию Михайло тоже отдал наказ: ежели его самого не будет, не смущаясь, обращаться со всеми заботами к Анастасии, расспрашивать, а коли будет в чем надобность, смело говорить ей о том.
И Григорий действительно поступил смело – в первый же день, оставшись один, отправился он в палату к боярыне испросить чего-то, да так там и задержался допоздна. С тех пор частенько стали сиживать вместе Анастасия и Григорий, в беседах коротая длинные вечера.
Анастасия, поначалу смущаясь Григория, скоро привыкла к его огненному взору: гость оказался на редкость весел и разговорчив. Умел он и вовремя пошутить, и рассказать что-нибудь умное, а самое главное, интересовался незатейливыми бабьими делами.
Несказанно удивляло Настасью то, что высокий и грозный на вид боярин знал толк в шитье. В этот раз долго билась она над сложным узором: не нравилось боярыне то, что получалось. Порвав нитку, в конец рассерженная, она отложила работу, – решила взяться за что-то другое. Любопытный Гришка был тут как тут: только взглянув на ее рукоделие, нашел он скрытый изъян, из-за которого Настя уже хотела забросить свое занятие.
– Анастасия Васильевна, а ведь нити зеленые у вас вроде как толще, оттого узор неровным кажется, – подметил Григорий.
Когда же растерянная Анастасия достала целую корзину разных цветом и толщиной нитей, Гришка, нисколько не теряясь, ловко вынул именно то, что было нужно.
Гришка, этот бабий душегуб, как за глаза называли его в Новгороде, умел разбираться не только в шитье. Наверное, не было такого дела, в котором бы он совсем ничего не смыслил, но особенно сведущ был по части женских сердец. Так что если хотел чего Гришка, то непременно добивался. Еще ни одна из баб, на которую он положил глаз, не устояла перед его чарами.
То же случилось и с боярыней Шориной: за те вечера, которые проводили они вместе, Анастасия полюбила Григория.
Нельзя сказать, что она не любила Михаила, но зная его с детских лет, относилась к нему скорее как к брату. Лишившись единственного родного человека и боясь неизвестности, Настасья приняла брак с Михаилом как нежданное счастье. И она не ошиблась – Михайло действительно оказался ласковым и заботливым мужем, о каком многим приходилось только мечтать.
После этого Анастасия еще больше привязалась к своему мужу, но сердце, жаждавшее любви, никак не могло успокоиться, потому она так сильно хотела детей. В сыне, хотя и не родном, она наконец нашла успокоение и была уже почти счастлива.
И вот теперь Григорий одним своим взглядом разрушил это долгожданное счастье; доселе дремавшая жажда любви теперь пыталась выбраться на свободу…
Возможно, страсть Анастасии так бы и угасла, если бы Григорий ее не поощрял. Умевший понравиться какой угодно женщине, Ермилов частенько пользовался своим даром, но сам душою так ни к кому и не привязывался. И вот теперь он поймался в свои же сети: столько раз причиняя душевную боль другим, наконец сам испытал подобные муки.
Наверное, он бы так и не страдал, если бы Анастасия не была женой его друга. Привыкнув к тому, что любая женщина становилась его, стоило ему только пожелать этого, на сей раз Григорий столкнулся с непреодолимой преградой. Всячески пытаясь побороть запретную страсть, он лишь подогревал ее еще больше.
В конце концов случилось то, что должно было случиться. Как обычно, зайдя вечерком к Анастасии, Ермилов вдруг заметил, что боярыня сидела не отрывая лица от платочка, и по всхлипываниям ему показалось, что она плачет. Слезы эти для Григория, хотя и немало испытавшего на своем веку, были словно нож под сердце.
Испугавшись, забыл Гришка всякий стыд и бросился утешать расстроенную боярыню.
– Что с тобой, Настенька? – обнимая ее, начал допытываться Григорий.
Почувствовав на себе тепло Гришкиных рук, Анастасия подняла низко опущенную голову, и они очутились лицом к лицу. На самом деле слезы Настасьи были вызваны вовсе не каким-то горем – простудившись, она до прихода Ермилова чихнула несколько раз подряд, что аж слезы выступили, и носом хлюпала тоже от хвори. Увидев, что у Настасьи вовсе нет причин для печали, у Гришки словно сто пудов с плеч свалилось.
Однако успокоенный Ермилов вовсе не хотел отпускать Настеньку, да она и не противилась. Впервые так близко заглянув в ее небесные очи, Гришка словно попал под колдовские чары. Не в силах противиться их магическому действию, он страстным поцелуем впился в ее податливые уста, и уже ни Григорий, ни Анастасия не думали о том, что в любой миг в горницу может войти и кто-нибудь из челяди, и сам Михайло…
Однако в тот день Михайло не вернулся ночевать: допоздна беседовав с государем, решил остаться в Кремле; и никто не заметил, как уже далеко заполночь Григорий вновь прошмыгнул в опочивальню боярыни, а ранним утром, задолго до первых петухов, столь же тихо вернулся в свою палату.
Как ни странно, согрешившая Настасья вовсе не переживала из-за того, что изменила мужу. Впервые за свою жизнь полюбив и к тому же оказавшись любимой, она была безумно счастлива, и это чувство было настолько сладостно, что уже не оставляло места ничему другому.
